Ирландские предания

Глава IV

На следующий день Фергюс позвал своего слугу.

— Эта собака уже перестала дрожать? — спросил он.

— Нет, господин, — ответил слуга.

— Приведи сюда эту тварь, — сказал его хозяин, — пусть кто-то и остается недовольным, но Финн должен быть доволен.

Собаку приволокли, и он окинул ее злобным, недовольным взглядом.

— Да, действительно трясется, — заметил он.

— Это точно, — ответил слуга.

— Как ты лечишь эту дрожь? — спросил его господин, подумав, что, если у этой твари отвалятся лапы, Финна это не обрадует.

— Есть один способ, — с сомнением протянул слуга.

— Так если есть такой, расскажи мне! — сердито воскликнул его господин.

— Если бы вы взяли эту тварь на руки, обняли и поцеловали, дрожь могла бы прекратиться, — ответил слуга.

— Что ты сказал?! — заорал его хозяин и потянулся за дубинкой.

— Слышал я про такое… — смиренно ответил слуга.

— Притащи эту псину, — приказал Фергюс, — обними да поцелуй ее, и, если я замечу, что эта тварь все еще дрожит, я проломлю тебе башку.

Слуга наклонился к псине, но та цапнула его за руку и чуть не оттяпала ему нос.

— Эта псина меня не любит, — заметил слуга.

— Меня тоже, — рявкнул Фергюс. — Прочь с глаз моих!

Слуга удалился, и Фергюс остался наедине с гончей, а бедняжка была так напугана, что тряслась в десять раз сильнее прежнего.

— Точно у ней лапы отнимутся, — вздохнул Фергюс. — А ведь Финн будет в этом винить меня! — в отчаянии запричитал он.

Он приблизился к псине.

— Только попробуй цапнуть меня за нос или хотя бы коснуться зубами кончиков моих пальцев! — пригрозил он.

Он приподнял собаку, но она не огрызалась, а только дрожала. Несколько мгновений он осторожно придерживал ее.

— Если уж нужно ее обнять, — вздохнул он, — я обниму ее. Для Финна я бы пошел и на большее.

Он обхватил это создание, прижал к своей груди и угрюмо зашагал взад и вперед по зале. Собачий нос пристроился у него на груди под подбородком, и Фергюс аккуратно прижимал к себе псину через каждые пять шагов, и тут она высунула язык и робко лизнула его под подбородок.

— Перестань! — взревел Фергюс. — Никогда так не делай!

Он зарделся и злобно потупил взор. Снизу на него уставился кроткий взор карих глаз, и собака снова застенчиво лизнула его в подбородок.

— Если нужно ее поцеловать, — мрачно буркнул Фергюс, — я поцелую ее. — Для Финна я бы сделал и большее, — простонал он.

Он склонил голову, закрыл глаза и подтянул собачью морду к своим губам. И при этом собака завозилась у него на руках, тявкнула и зализала его так, что он еле ее удержал. Наконец он опустил собаку.

— Смотри-ка! Уже ничуть на дрожит, — заметил он.

Так оно и было.

Теперь, куда бы он ни шел, собака следовала за ним, вилась вокруг, чуть наскакивала на него и не отрывала от него преданного взгляда своих умных глаз, так что он только дивился.

— Я этой собаке нравлюсь, — пробормотал он изумленно. — Клянусь сердцем! — воскликнул он на следующий день, — мне нравится эта собака!

А еще через день он уже называл ее «мое сокровище, моя веточка». А через неделю он уже и представить не мог, как сможет без нее прожить хотя бы минуту.

Его терзала мысль, что какой-нибудь злыдень может бросить камень в эту собаку, поэтому он собрал свою челядь, слуг и обратился к ним.

Он сказал им, что эта гончая — царица всех тварей земных, биение его сердца и зеница его ока, и он предупредил их, что любой, кто хоть искоса на нее глянет или заставит ее нервничать, жестоко за содеянное ответит и будет наказан. И он перечислил список несчастий, которые обрушатся на такого злодея, и эти кары начинались со сдирания кожи и кончались четвертованием, а между ними было много еще таких изощренных и немыслимых казней, что кровь людей, слышавших про них, стыла в жилах, а женщины из домашних, прямо не сходя с места, так и попадали в обморок.