Следователь по особо секретным делам

3

В то время, как Лариса Рязанцева корпела нал своими изысканиями, другая девушка – несколько старше её – нашла себе занятие поинтереснее. Её звали Татьяна Рябинина, ей недавно исполнилось двадцать шесть, и она была артисткой Театра имени Вахтангова.

Формально Татьяна всё еще состояла в комсомольской организации. И продолжала аккуратно уплачивать взносы, получая от театрального комсорга штампик в свой комсомольский билет. Вот только – и комсорг, и все артисты театра в середине июля находились в отпуске. Равно как и сама Татьяна Петровна. А потому она сегодня даже немножко поволновалась, когда говорила своему мужу о внеочередном отчетно-перевыборном комсомольском собрании в театре, на котором она всенепременно должна присутствовать.

Но волновалась она зря. Её муж тут же ей поверил – он всегда ей верил. И Татьяна так и не смогла для себя определить, что служило тому истинной причиной. Беззаветная любовь супруга? Его невероятная наивность? Или то, что ему было без разницы, где и с кем она проводит время, поскольку он и сам давным-давно отыскал себе кого-то на стороне?

«Да нет! – одернула она себя. – Разве он мог на кого-то меня променять?»

Она оглядела себя в большом зеркале с лампионами в раме, что висело в её гримерке. Ангельски хороша! Просто королева! И фигура, и огромные голубые глаза, и дивные белокурые волосы, и, самое главное, та особая изюминка, без которой никакая красота не сделает женщину привлекательной – всё было при ней. И стоило ли удивляться, что театральный сторож всегда беспрепятственно пускал её в здание театра – отпуск или не отпуск, открыто здание или закрыто для всех. Достаточно было улыбнуться старику, чмокнуть его в щечку – и он прямо-таки таял от счастья.

Вот и сегодня благодаря дружбе с ним она смогла посетить собрание. А что в нем участвовали только двое – сама Татьяна и новый друг её сердца – о том старичок-сторож будет молчать. Уж, во всяком случае, ябедничать её мужу он не побежит.

Но – собрание собранием, а к двенадцати часам ночи ему следовало бы закончиться. Так что четверть часа назад ей пришлось со своим сердечным другом распрощаться. Он ушел первым – еще, чего доброго, кто-то мог бы заметить их, вместе выходящими из здания театра. И потом вопросов не оберешься. А теперь и самой Татьяне настало время уходить.

Она еще раз оглядела себя в зеркале, оправила на бедрах платье, провела кончиками тонких пальцев по волосам, придавая прическе мнимую небрежность. И собиралась уже щелкнуть выключателем, гася лампионы в раме, когда позади себя увидела в зеркале это.

В первый момент она решила: с зеркалом случилась какая-то неприятность. Может, отошел фрагмент амальгамы – из-за того что дура-уборщица протирала зеркало мокрой тряпкой. Или на него просто что-то налипло. Но потом непонятное пятно переместилось в другую часть зеркального стекла.

Татьяна медленно, всем корпусом, стала поворачиваться. И с четверть минуты созерцала это воочию, не в виде отраженья: маленький сияющий предмет, похожий на крохотный маятник, который сам собой качался. Он просто висел в воздухе – никто его не держал и не придавал ему движение.

«У меня галлюцинация! – подумала Татьяна. – Или, хуже того – внезапно возник какой-то дефект в хрусталике глаза. Я скоро ослепну, и тогда…»

Но последнюю жуткую мысль она не успела додумать до конца. Сияющий маятник качнулся еще разок, а потом – просто исчез. Мгновенно и бесповоротно. Татьяна еще не меньше минуты озиралась – боясь и в то же время пытаясь увидеть его снова. Но – нет: чем бы ни было это сияние, теперь оно пропало.

– Тьфу ты, черт! – Татьяна громко и немелодично рассмеялась – благо, в театре никого кроме сторожа не было, а тот не покидал свой пост при входе и услышать её не мог. – Померещится же такое! Расскажу потом Самсону – он со смеху помрет.

Она погасила в гримерке свет и выпорхнула в коридор Вахтанговского театра.