Тысячная ночь

— Не знаю точно, какова его мощность, — с трудом выговаривая слова, сообщил Овсяница. — Думаю, меньше килотонны — иначе твои системы, Лихнис, обнаружили бы гомункулярную технологию. Но ее вполне хватит, чтобы снести этот балкон. Остров может окружить это... существо полем?

— Нет, — ответил я. — Я просто не предусмотрел... такой возможности.

— Так я и думал. Вряд ли я сумею долго его удерживать... может, секунд двадцать пять или тридцать. — Взгляд Овсяницы был полон железной решимости. — У тебя есть контроль над этим зданием, Лихнис? Можешь менять его форму по своему желанию?

— Д-да, — заикаясь, ответил я.

— Тогда нужно сделать так, чтобы я и он провалились сквозь пол.

Их разделяло всего несколько метров. Мне требовалось лишь на мгновение сосредоточиться, чтобы приказать куску пола рухнуть вниз. Но тогда я отправил бы Овсяницу на смерть.

— Давай же! — прошипел он.

— Не могу, — сказал я.

— Лихнис, убедительно произнес он, — я хорошо тебя знаю и всегда критиковал за бесхребетность. Что ж, теперь у тебя появился шанс доказать, что я ошибался. Так что давай! Сделай это! Ради Линии!

Я взглянул на лица остальных шаттерлингов. В них читалась боль, но вместе с тем и мрачное согласие. Они без слов говорили мне, что выбора нет. Они приказывали убить Овсяницу и спасти всех нас.

И я это сделал.

Я пожелал, чтобы пол вокруг Овсяницы и Критмума отделился от балкона. Крошечные модули, из которых состоял пол, с тупой покорностью исполнили мое желание, разорвав молекулярные связи, соединявшие каждый из них с соседним.

В течение душераздирающего мгновения казалось, будто пол завис на месте.

Поле вокруг Критмума дрогнуло, начиная терять целостность. Генераторам Овсяницы не хватало мощности, а сам он больше не мог сосредоточиться.

Он посмотрел на меня и кивнул;

— Хорошая работа, Лихнис.

А потом они рухнули.

Падать было далеко, и они все еще летели, когда все остальные разом устремились к краю балкона. Вспышка на миг затмила самые яркие хвосты продолжавших сыпаться на планету метеоров. Овсяница верно оценил мощность оружия — примерно килотонна. Он был прав: взрыв бы убил нас всех и переломил башню пополам, не будь балкон вынесен так далеко в сторону. То была лишь случайная прихоть проектировщика, но она спасла нас.

Она — и Овсяница.

В ту ночь случилось большое космическое сражение, но на этот раз настоящее, а не инсценированное в память о каком-то покрытом туманом времени конфликте. Настоящий Критмум находился на своем корабле, и когда конструкту не удалось уничтожить остров, хозяин сбежал на орбиту — вероятно, чтобы оттуда обратить вооружение корабля против сбора. Но союзники Овсяницы были начеку, и когда корабль Критмума сорвался с места, за ним последовал десяток других. Его перехватили над разорванной атмосферой моей гибнущей планеты, и небо осветила чудовищная вспышка взрыва. Критмум погиб — или, по крайней мере, та версия Критмума, которую послали внедриться в наше собрание. Она вполне могла оказаться не последней. И это мог быть не единственный самозванец среди нас.

После сражения меня отвела в сторону Чина, одна из Сторонников, и поделилась тем, что было ей известно.

— Овсяница поддерживал Великое Деяние, — сказала она. — Но не любой ценой. Когда он узнал, что во имя Деяния было совершено зверство... уничтожение целой человеческой цивилизации, он понял, что не все мы разделяем его взгляды.

— Значит, Овсяница обо всем знал с самого начала сбора? — потрясенно спросил я.

— Нет. Он располагал лишь обрывками информации — намеками, слухами, сплетнями. Кто совершил преступление и насколько глубоко они связаны с Линией Горечавки — это ему было неведомо. И он не знал, можно ли доверять остальным Сторонникам. — Она помолчала. — Он доверял мне и другим. Но не всем.

— Но Овсяница говорил со мной о Великом Деянии, — сказал я. — Мол, всем нам нужно объединиться, чтобы воплотить его в жизнь.

— Он считал, что так будет лучше всего. Но вполне возможно, он прощупывал тебя — вызывал на откровенность, хотел выяснить, какие у тебя мысли на этот счет.

Чина взглянула на бурлящее море, испещренное сотнями открывшихся в коре планеты вулканических жерл. Мы смотрели с головокружительной высоты — остров отделился от сбора и медленно поплыл в космос, толкаемый огромными двигателями, которые я установил в его каменном основании. Взрыв оружия Критмума разнес окрестные острова, их обломки рухнули в море. Оставшийся после главного острова кратер стремительно заполнился водой, и теперь ничто не указывало на то, что он вообще когда-то существовал.

Празднество закончилось.

— Он подозревал, что в преступлении замешан кто-то из Сторонников, — продолжала Чина. — Но не мог исключить и участия кого-то постороннего, спящего агента, которого никто не мог бы заподозрить.

— Наверняка он подозревал нас с Портулак, — сказал я.

— Возможно. Все-таки вы много общались друг с другом. Могу лишь сказать в утешение, что вряд ли вы были единственными подозреваемыми. У него могли быть сомнении даже насчет Критмума.

— Что теперь будет с Великим Деянием?

— Это вопрос не только Линии Горечавки, — ответила Чина. — Но полагаю, многие будут настаивать, чтобы его положили под сукно на несколько сотен тысяч лет. Пока не остынут страсти. — В ее голосе появились грустные нотки. — Овсяница пользовался уважением, и у него было немало друзей вне нашей Линии.

— Я его ненавидел, — сказал я.

— Вряд ли его это волновало. Всерьез Овсяницу заботила только судьба Линии. Ты правильно поступил, Лихнис.

— Я его убил.

— Ты спас всех нас. И Овсяница тебе за это благодарен.

— Как ты можешь знать? — спросил я.

Она приложила палец к губам:

— Я знаю. Разве тебе этого мало?

Чуть позже мы с Портулак стояли в одиночестве на самом высоком балконе центральной башни острова. Остров поднялся на такую высоту, что оказался бы за пределами атмосферы сбора, если бы атмосфера сохранилась.

Далеко внизу сквозь подрагивающую пелену защитного пузыря было видно, как корчится в агонии моя планета. На нее сыпались яростные удары — ежеминутно падали по крайней мере два, а иногда три или четыре астероида. Взрывы рассеяли большую часть атмосферы, и в небо на тысячи километров взмывали по параболе оплавленные куски литосферы с огненными хвостами. Чем-то это напоминало корональные арки звезды позднего типа. Океан исчез, превратившись в пар и пыль. Сотрясения от многочисленных взрывов уже нарушили тонкий механизм магнитогидродинамического ядра. Сохранись на планете место, где все еще была бы ночь, там наверняка шикарно смотрелось бы порожденное магнитной бурей сияние. На миг я пожалел, что сделал такое сияние частью всего представления.

Но жалеть было поздно. И я знал, что в следующий раз это будет уже не моя забота.

Портулак взяла меня за руку.

— Не грусти, Лихнис. Ты отлично справился. Прекрасный финал.

— Думаешь?

— Об этом будут говорить еще миллион лет. То, что ты сделал с теми китами... — Она с нескрываемым восхищением покачала головой.

— Не мог же я позволить, чтобы они остались в океане.

— Это был чудесный момент. Если забыть обо всем остальном... Хотя и сейчас не так уж плохо.

Мы помолчали, глядя на череду взрывов. В мантии планет уже возникали трещины — сверкающие, как солнце, раны величиной с континент.

— Я создал нечто, а теперь разрушаю его. Тебе не кажется, что это слегка... по-детски? Овсяница наверняка бы не одобрил.

— Не знаю, — ответила Портулак. — Вряд ли эта планета имела шансы нас пережить. Она была создана, чтобы существовать в конкретный момент времени — как песчаный замок или ледяная скульптура. Была — и нет. В том-то и состоит ее красота. Кто бы восхищался песчаными замками, если бы они существовали вечно?

— Или закатами, — сказал я.

— Только не начинай опять про закаты, — взмолилась она. — Я думала, ты полностью избавился от подобных мыслей.

— Так и есть, — кивнул я. — Окончательно и бесповоротно. А сейчас я думаю над совершенно другой темой моего путешествия. Это не будет иметь ничего общего с закатами.

— Вот и хорошо.

— Что-нибудь вроде... водопадов.

— Водопадов?

— Сама знаешь, они есть почти повсюду. На любой планете с неким подобием атмосферы и неким подобием поверхности рано или поздно возникает нечто похожее на водопад. Если не особо придираться к тому, что подразумевается под словом «вода».

— Вообще-то, мне нравятся водопады, — сказала Портулак. — Помнится, видела один в пути... высотой десять километров, из чистого метана. Я стояла под ним и чувствовала исходящий от него холод. Вполне хватило, чтобы дрожать от восторга.

— Вероятно, его давно нет, — с грустью проговорил я. — Они живут недолго — по сравнению с нами.

— Но ты наверняка найдешь водопад даже получше того.

— Буду искать очень тщательно. Путешествуя, я нанес на карту несколько многообещающих рек — там геологические условия способствуют образованию водопадов. Надеюсь вновь побывать в этих местах, вспомнить былое.

— Привези мне воспоминание.

— Обязательно. Жаль только, что ты никогда не увидишь водопады собственными глазами... — Я замолчал, сообразив, что разговор подошел к опасному моменту. — В смысле, мы вместе не увидим.

— Ты же знаешь, что Линия не поощряет запланированные связи, — сказала Портулак, будто требовалось мне об этом напоминать. — Подобные встречи разрушают сам дух случайности и приключений, который хотела вселить в нас Абигейл. Если мы встретимся до следующего сбора, это может произойти исключительно по воле случая.

— Значит, мы никогда не встретимся.

— Скорее всего, никогда.

— Дурацкое правило, верно? Если учесть все, что здесь случилось... И какое нам, собственно, до него дело?

Портулак долго молчала, прежде чем ответить.

— Лихнис, мы традиционалисты. Мы преданы Линии до мозга костей.

Она крепче сжала поручни, глядя, как с расплавленной планеты стремительно взмывает последний из моих водных обитателей, задержавшийся по причине лени, а может, инстинктивного любопытства. Окруженное полем гигантское существо было черным как ночь и гладким, на его брюхе играли медно-красные отблески пожаров. Оно зависло на уровне балкона, всмотрелось в нас одним маленьким глазом — окруженный морщинами, он был до жути похож на человеческий. Затем, сильно ударив хвостом, существо унеслось на орбиту, где уже собрались его сородичи.

— Впрочем, есть кое-что еще, — добавила Портулак.

— О чем ты?

— Наверное, не стоило об этом упоминать... но, возможно, я не слишком благоразумно поступила. Помнишь тот трюк, который я проделала, чтобы проникнуть на корабль Лопуха? Он столь же успешно сработал и с твоим.

— Что ты сделала?

— Ничего серьезного. Просто установила на твоем корабле копию моего полетного плана... для твоего сведения. Чтобы ты всегда знал, где я нахожусь.

— Ты права, — произнес я. — Это было крайне неблагоразумно.