На луче света

БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

В первый день сентября мы были удостоены визита председателя нашего совета директоров. Виллерс всесторонне убеждал всех о важности его визита: больница нуждалась в благотворителе, в честь которого мы бы назвали столь необходимое (и до сих пор не проспонсированное) новое крыло. Я был удостоен чести принимать этого выдающегося бизнесмена, портфель акций которого делал подконтрольными ему несколько крупных корпораций, банк, телевизионную сеть (в которую, как я понимал, входит ток-шоу, на котором должно было состояться интервью прота), и другие предприятия. Меннингер пошутил, что он настолько богат, что может баллотироваться на пост президента. Клаус, определённо, был намерен получить долю от этой сокровищницы.

Первым моим впечатлением, когда я встретил его у ворот, было то, что он, должно быть, пережил очень трудное детство. Несмотря на огромное благосостояние и соответствующую ему власть, он был очень сдержан, почти до точки исчезновения. Он неохотно предложил мне руку — так холодно и вяло, что я инстинктивно отбросил её, как если бы это была мёртвая рыба. Это, вероятно стоило нам нескольких тысяч, с некоторой тревогой подумал я. Но он, возможно, уже привык к этому.

На протяжении всего визита он ни разу не взглянул в мою сторону. Пока мы устраивали экскурсию по саду, прежде чем выпить кофе с Виллерсом и остальными членами исполнительного комитета, я заметил, что он держится от меня на почтительном расстоянии, будто избегает заражения. К тому же, один из его охранников всё время находился между нами. Кроме того, он, казалось, страдал лёгкой формой обсессивно-компульсивного расстройства. Каждый раз, как мы подходили к чему-либо, имеющему угол, он останавливался и резким вихревым движением большого пальца пробовал его на ощупь, прежде чем продолжить идти (я слышал, что в его офисе нигде нет углов).

Его, как ни странно, кажется, приводил в замешательство вид толпящихся вокруг пациентов, особенно Джеки, сидящая на траве с горкой грязи между её босых ног. Берт, ищущий утраченные сокровища за каждым деревом и Фрэнки, шаркающая вокруг с обнажённой грудью, отбиваясь таким образом от жары, никак не смягчили его ужаса. Он, очевидно, никогда прежде не видел людей с психическими отклонениями. Или же это был тот случай, когда ему было проще быть собой.

Тем не менее, всё шло более или менее гладко и согласно плану, пока к нам не подскочил Мануэль, кудахтающий и хлопающий руками. Когда я обернулся к нашему гостю, чтобы пояснить проблему данного конкретного пациента, я увидел, как он несётся к воротам. Телохранители за ним едва поспевали. Я, конечно, не стал их догонять.

Виллерс всё утро не имел возможности поговорить со мной. Я не получил ни бесплатного кофе, ни даже крохотного пирожного. Честно говоря, я скрывался в своём кабинете аж до полудня, занимаясь реорганизацией своих файлов и игнорируя телефон. Но когда я встретил его за обедом, он светился от радости, словно больной. Наш председатель правления прислал нам чек на один миллион долларов. Более чем достаточно, чтобы закрыть программу по сбору средств на землю и начертить его имя над дверью нового объекта.

Клаус был так рад, что даже заплатил за мою еду (творог и крекеры). Впервые.

Прот проигнорировал чашу с фруктами, зайдя в мой кабинет и, зная его, я понял, что это Роберт появился прежде, чем я его об этом попросил.

— Роб?

— Здравствуйте, доктор Брюэр.

— Прот с тобой?

— Он говорит, чтобы мы начинали без него.

— Всё в порядке. Возможно, в этот раз он нам не понадобится.

Он пожал плечами.

— Как ты себя чувствуешь сегодня?

— Хорошо.

— Хорошо. Рад это слышать. Начнём с того, на чём мы закончили в прошлый раз?

— Полагаю, так.

Он выглядел нервным.

Я ждал, пока он начнёт. Когда этого не случилось, я его подтолкнул:

— В прошлый раз мы говорили о твоей жене и дочери. Помнишь?

— Да.

— Хочешь рассказать о них что-нибудь ещё?

— Мы можем поговорить о чём-то другом?

— О чём ты хочешь поговорить?

— Не знаю.

— Не хочешь рассказать мне о своём отце?

Проследовала продолжительная пауза, прежде чем он ответил:

— Он был замечательным человеком. Он был больше друг, чем отец.

Казалось странным, как он произносит это. Будто он заранее заучил и отрепетировал текст.

— Ты проводил с ним много времени?

— В тот год, когда он умер, мы всё время были вместе.

— Расскажи мне об этом.

Почти безо всякого выражения:

— Он был болен. Бычок рухнул на него на бойне и раздавил его. Я не знаю всего, что именно с ним было не так, много всего. Он всё время страдал от боли. Всё время. Он мало спал.

— Чем вы занимались вместе?

— Играми в основном. Червы, Бешеные Восьмёрки, Монополия. Он учил меня играть в шахматы. Он не знал правил, но он учился и затем показывал мне.

— Ты побеждал его?

— Он позволял мне себя побеждать несколько раз.

— Сколько тебе тогда было лет?

— Шесть.

— Ты играл в шахматы позже?

— Немного, в школе.

— Успешно?

— Неплохо.

Это натолкнуло меня на мысль (Я проверял через Бэтти, а также через Жизель: Роберт пока не появлялся в отделении).

— Некоторые другие пациенты играют в шахматы. Не хочешь время от времени с ними играть?

Он колебался.

— Не знаю. Может быть.

— Мы подождём, пока ты не будешь готов. Ладно… Что ещё ты можешь рассказать о своём отце?

И снова как по листу.

— Мама взяла для него книгу по астрономии из библиотеки. Мы узнали многие созвездия. У него был бинокль, и мы рассматривали луну и планеты. Мы даже видели Юпитер с его лунами.

— Это, должно быть, нечто.

— Так и есть. Это делает планеты и звёзды не такими далёкими. Кажется, будто до них легко можно дотянуться рукой.

— Расскажи что-нибудь об этом. Каким ты представлял себе пребывание на другой планете.

— Я думал, что это должно быть фантастично. Папа говорил, что там могли бы жить все виды различных существ, но большинство из них будет лучше, чем люди. Что там не было бы преступлений или войн, и все бы ладили. Там бы не было болезней, бедности или несправедливости. Я был огорчён тем, что мы застряли здесь, и он был настолько болен, что никто ничего не мог с этим поделать. Но когда мы сидели ночами на улице, рассматривая звёзды, он, казалось, чувствовал себя лучше. То были лучшие времена… — Роб мечтательно глядел в потолок.

— Чем ещё вы занимались?

Дрожащим голосом (едва ли не в слезах) он ответил:

— Иногда он смотрел телевизор. И мы общались. Он достал мне собаку. Огромного, лохматого пса. Он был красным. Я назвал его «Эппл».

— О чём вы разговаривали?

— Ни о чём особенном. Вы знаете… Все те вещи, что должен знать подрастающий мальчик. Он учил меня, например, как забивать гвозди и пилить доски. Показывал мне, как работает автомобильный двигатель. Он был мне другом и покровителем. Но затем…

Я ждал, пока он соберётся с мыслями. Наконец, он произнёс так, будто всё ещё не мог в это поверить:

— Но затем он умер.

— Ты был с ним, когда это случилось?

Голова Роберта дёрнулась в сторону.

— Нет.

— Где ты был?

Он повернулся ко мне, но глаза его избегали моего взгляда.

— Я… Я не помню…

— Каково твоё следующее воспоминание?

— День похорон. Прот был там, — он начал ёрзать на стуле.

— Хорошо. Давай пока поговорим о чём-нибудь ещё.

Он глубоко вздохнул и прекратил извиваться.

— Что было, когда ты был моложе, прежде чем твой отец был ранен? Проводил ли ты много времени с ним тогда?

— Не знаю. Кажется, не так много.

— Ладно, сколько тебе было, когда произошёл несчастный случай?

— Пять.

— Можешь вспомнить что-нибудь из того, что происходило, когда ты был младше?

— Всё очень расплывчато.

— Каково твоё первое воспоминание?

— Я обжёг руку об печку.

— Сколько тебе тогда было?

— Три.

— Какое воспоминание следующее?

— Помню, как гнался за коровой.

— Сколько тебе тогда было?

— Это был мой четвёртый день рождения. У нас был пикник в поле.

— Что ещё произошло, когда тебе было четыре?

— Я упал с ивы и сломал себе руку.

Роберт продолжал рассказывать о множестве вещей, происходивших с ним, когда ему было четыре года. К примеру, они переехали в другой дом. Он мог вспомнить приблизительные детали того дня. К тому времени ему стукнуло пять, однако всё стало пустым. Пытаясь вспомнить, он огорчался, бессознательно виляя головой из стороны в сторону.

— Хорошо, Роб. Думаю, на сегодня достаточно. Как ты себя чувствуешь?

— Не очень хорошо, — вздохнул он.

— Всё в порядке. Можешь расслабиться. Просто закрой глаза и дыши медленно. Прот сейчас с тобой?

— Да, но он не хочет, чтобы его беспокоили. Сказал, что он думает.

— Хорошо, Роб, на сегодня всё. О… ещё кое-что: я хотел бы подвергнуть тебя гипнозу в следующий раз. Ты не против?

— Его зрачки заметно сузились.

— Это обязательно?

— Думаю, это поможет тебе выздороветь. Ты ведь хочешь выздороветь, не так ли?

— Да, — произнёс он несколько механически.

— Отлично. Мы проведём простой тест во вторник, чтобы определить, насколько хорошо ты поддаёшься гипнозу.

— Мы не увидимся в понедельник?

— Понедельник — День труда[18]. Мы встретимся снова в следующую среду.

— О. Ладно. — Он, казалось, почувствовал облегчение.

— Спасибо, что пришёл. Это был отличный сеанс.

— Потрясно. До скорого, док, — схватил по пути пару груш и откусил кусок от одной из них, и я понял, что Роб «удалился» на весь день.

— Прот?

— Ага?

— Не хочешь сходить на пикник в понедельник?

— Там будут фрукты?

— Разумеется.

— Запишите меня.

— Хорошо. Буду рад, если ты окажешь мне ещё одну услугу.

Он пробормотал что-то на пэксианском.

— У меня есть пациент, и я хотел бы, чтобы ты с ним поговорил.

Я рассказал ему о Майкле. Он, казалось, был весьма заинтересован этим делом.

— Попытаешься помочь ему, если я пущу тебя в третье отделение?

— Помочь ему с самоубийством?

— Нет, чёрт возьми. Помочь отговорить его от этого.

— Я бы и не мечтал об этом.

— Почему нет?

— Это его жизнь. Но я скажу вам, что буду делать. Я выясню причину его желания сделать это и посмотрю, что тут можно придумать.

— Спасибо. Это как раз то, о чём я прошу. Я назначу встречу на ближайшее…

— Время! — Прот взвизгнул. — И кто-то там ждё-о-от!

Я подумал, что он имеет в виду Родриго, который привёл его, но, когда я открыл дверь, там была Бэтти с Ковальски.

— Проблемы в отделениях? — спросил я.

— С Бертом.

— А где остальные?

— Большинство врачей ушли домой пораньше, на выходные.

— Слушай… Не отведёте с Романом прота до 3Б? Я хочу, чтобы он поговорил с Майклом. Я скоро туда подойду.

— Конечно.

Прот сказал:

— Я знаю дорогу.

— Я хочу, чтобы Бэтти тоже это видела.

Он терпимо улыбнулся.

— Ладно, тренер.

Я побежал к лестнице и вниз до второго этажа, спрашивая себя, что такого могло случиться с Бертом, который мог днями и неделями не суетиться из-за пустяков, пока он отчаянно занят поисками чего-то утраченного. В этом он схож с пациентами, страдающими маниакальной депрессией (биполярным расстройством), путешествующими по горной дороге между безразличием и состоянием, близким к панике.