Кто смеется последним

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ — ОБ ОДНОМ УВАЖАЕМОМ РЕДАКТОРЕ

Поль Батард пользовался всеобщим уважением. Его убеждения были незыблемы и прямолинейны. Со скамьи «Нормальной школы» — которую он кончил первым — до седых волос Батард ни в чем не изменился. Республиканец, радикал, националист, неподкупный раб идеи, трибун-журналист, всегда стоящий на страже гражданственной справедливости — он олицетворял собой человека, для которого не было ни в чем двух мнений. Он не знал колебаний. Его приговоры были безапелляционны, сужденья — непререкаемы. Он был образцом честного мещанина, вкусы и привязанности которого определяются с пеленок. Каждый буржуа, сидя у себя за плотным завтраком, каждый консьерж, не расстающийся с вольтеровским креслом, любой табачный торговец — проверяли линию своего поведения по передовицам Поля Батарда, являвшегося подлинно голосом их совести. Так приятно было каждому находить свои идеи на странице почтенной газеты, изложенными со всей грузной аргументацией и тяжеловесной добротностью стиля, какие сами в себе как бы определяют благонамеренное глубокомыслие.

Характерную фигуру Поля Батарда — редактора «Блага народа» — с почтением узнавали всюду. Львиная грива седых волос, густая веером борода, львиный широконозд-рый нос, оседланный золотым пенсне на черной широкой — ленте, открытый лоб с двумя поперечными морщинами, не изменный черный сюртук, застегнутый на все пуговицы, острые концы отложного крахмального воротничка, широкие чуть приподнятые плечи, прищуренный быстрый взгляд близоруких глаз, уверенная поступь убежденного в своей правоте человека. Таков был Поль Батард, вот уже второй десяток лет ведущий официозный орган центра. Акционеры «Блага народа», из которых главным ответственным издателем был Ванбиккер, могли спокойно положиться на него, зная, что он никогда не свернет с пути, как вол, впряженный в плуг. Поль Батард не знал закулисных махинаций, он даже не знал, что многие статьи, помещенные рядом с его передовицами, оплачивались его политическими противниками. Он не заглядывал на страницу объявлений, которой ведал Франсуа Раке — управляющий конторой, доверенное лицо акционеров. Поля Батарда нельзя было упрекнуть в неискренности, и на любом процессе он смело мог защищать неподкупность и целомудрие своего органа, потому что верил в это сам.

Когда Дюкане подал в отставку и портфель министра-президента предложен был Лагишу — Батард разразился громовой статьей. Он негодовал. Он предвещал гибель Франции. Он призывал всех честных патриотов сплотиться для спасения родины. Он указывал на падение франка, на грозящий финансовый кризис — он угрожающе напоминал об ослаблении французского влияния в Африке, где, с момента объявления автономии колоний, Англия поведет агрессивную политику.

Акционеры «Блага народа» пожимали ему сочувственно руки.

— Мы счастливы, что ваше благородное слово раздается со страниц нашей газеты, — говорили они.

— О, старик Батард знает, когда нужно поднять свой голос, — говорили буржуа за своими прилавками, консьержи в своих креслах, — он настоящий патриот. Вот кому следовало бы быть министром!

И спазмы умиления, довольства собой сжимали им горло.

А на четвертой странице «Блага народа» они с любопытством читали пространную биографию Лагиша и интервью с ним «собственного корреспондента». Лагиш, оказывается, с пеленок проявлял склонность к политике и любовь к свободе. Это бы мальчик с исключительными способностями.

— Такой далеко пойдет, — подмигивая, замечали почтенные читатели.

Для Поля Батарда не существовало компромисса. Он признавал лишь честный открытый бой. Его перо с удвоенной энергией носилось по бумаге — разя, изобличая, клеймя. Последние дни он не покидал редакции. Как неутомимый кормчий направлял он путь своего корабля. Груды окурков валялись на его рабочем столе и полу. Сторож, отставной сержант на деревянной ноге — Некасе — через каждые пять минут носил ему стакан черного чая. Батард глотал его, не глядя, и снова устремлялся на врага. Внизу гудели ротационные машины, в соседней комнате трещали телефоны, сотрудники приходили и уходили, в конторе спали дежурные барышни-переписчицы, часовая стрелка бежала к четырем утра, — Батард все еще не вставал с своего кресла, не снимал рук с рулевого колеса.

Внезапно его заставил поднять голову скрипучий, осевший от сна голос Некасе. Сержант, почесывая голову, стоял перед письменным столом.

— Да-да еще чаю, — машинально ответил Батард, готовый снова приняться за перо.

— С чаем можно бы подождать, — возразил сторож, — стакан-то у вас еще полный, а вот к вам барышня пришла…

Некасе презирал женщин в такой же мере, в какой преклонялся перед Батардом.

— Я сказал ей, что вы ее вряд ли примете…

Редактор снял пенсне, протер его, надел снова и только тогда вернулся к действительности.

— Барышня?

— Так точно.

— Молодая?

Батард сам удивился своему вопросу не в меньшей мере, чем Некасе.

— Молодая, — растерянно прохрипел тот.

— Да.

Они помолчали оба. Потом Батард поспешно схватил перо и стал писать.

— Так как же с барышней? — опять спросил сержант.

— Что?

— Да с барышней. Сказать, что заняты?

— С барышней?

Батард снова положил перо, рванул седую бороду и сказал решительно:

— Если с просьбой — гони в шею.

Некасе крякнул удовлетворенно и исчез, но через минуту появился снова. За ним показалась женская фигура.

— Они по важному делу, — закричал он, точно на боевом поле, пытаясь руками загородить дверь.

Батард свирепо взъерошил волосы.

— Сударыня, я занят.

Но незнакомка стояла рядом. Это была вполне приличная дама, нисколько не похожая на попрошайку. Она улыбалась почтительно и смущенно.

Батард, прищурясь, пытался вспомнить, кто она.

— Простите, господин редактор, — произнесла вошедшая. — Если я тревожу вас в такой неурочный час, то только потому, что дело мое первостепенной важности, не терпит отлагательства. Вы мне позволите?

Она села, все еще с улыбкой глядя на Батарда.

— Прошу вас.

Редактор одернул сюртук, поправил пенсне, смахнул окурок на пол.

— Ступай, Некасе, ты мне не нужен. Итак, я слушаю…

Сержант пошел за дверь, стуча демонстративно деревяшкой. Он был оскорблен за себя и своего патрона. Он протестовал. Женщина осквернила святость места, где творил его бог. Но неожиданно рокочущий глас заставил Некасе вскочить. Он опрометью кинулся в кабинет патрона.

Батард стоял у своего стола, размахивая листками, на которых еще не высохли чернила.

— Некасе! — кричал он. — Ты сейчас это снесешь в типографию.

Грива редактора торчала дыбом, борода распушилась, ноздри раздувались. Он бил возбужден до крайности.

— Madame, — говорил он, — газета вам обязана огромной важности сведениями, которые, несомненно, успокоят большинство честных граждан. Я не знаю, как благодарить вас.

Он тряс ей руки.

— Передайте мой искренний привет вашему супругу, профессору Нуазье, с которым я имел удовольствие неоднократно встречаться на заседаниях Института.

M-me Нуазье отвечала с улыбкой:

— Я рада была услужить вам, господин редактор.