Проповедь гуманитария

Глава 1

Маленькая полулампа-полусвечка с трудом освещала огромное помещение. Её пляшущий за потрескавшимся стеклом огонёк постепенно смещался вниз, угрожая потухнуть в самом скором времени. Он всё быстрее переходил в синюю часть спектра и ощутимо подрагивал, несмотря на то что ветра не было. Не могло быть.

Густой слой ржавчины покрывал испещрённые царапинами металлические стены, так что, если на них и были сделаны сколь-нибудь значащие надписи, они стёрлись за тысячелетия, прошедшие после того, как цивилизация переместилась выше и оставила эти места. Пол был аккуратно поделён на квадраты, между которыми даже при всём желании нельзя просунуть и лезвие ножа. Потолок вздымался на невероятную высоту и терялся за плотным слоем труб где-то в двадцати человеческих ростах от пола. Сплошь и рядом высились нагромождения строительного мусора, многотонных кусков металла и всего недоступного к вытаскиванию одним человеком.

Единственный вход, являвшийся и выходом, соединял эту куполообразную пустоту с её собратьями, тысячами расположенными в толще материнской породы, и казалось, что всё это тянется бесконечно далеко, проходит друг сквозь друга, скручивается, разрывается, начинается из ниоткуда, обрывается с невероятных высот, пересекается под самыми немыслимыми углами, сшивается в случайных точках, уходит вверх и вниз, причём нельзя понять, в какую сторону лабиринт забирается дальше, если здесь, в этой непроглядной тьме, вообще могла идти речь о направлениях. Нелегко признать, однако когда-то это было городом, и ещё труднее домыслить: мегаполис стал невероятно плотно застроен, новые здания возвели поверх старых, и сейчас самые глубокие части его канализации задевали местные «небоскрёбы», то есть проходили через высочайшие точки пустот. Ещё сложнее верилось в неоднократность такого переселения повыше, но тянущиеся вниз катакомбы в любой момент были готовы показать разные эпохи существования планеты. Стремясь восстановить столицу любой ценой, зарывали не только прежние кварталы, но парки, пруды, целые леса. Их обитатели вымерли далеко не полностью и многим растениям удалось приспособиться к сложившимся условиям. На разных этажах кроме жёлтой травы встречались лишайники, мхи, плесень… Сколько подобных ярусов можно насчитать? Обитает ли там что-либо разумное? Как глубоко до нетронутой коры данного мира, где уже не будет заметно антропогенного влияния? Тысячи ростов человека или… десятки тысяч?

В комнате можно различить три неясных силуэта: первый оказался густо увешан серыми одеяниями, второй оголён по пояс и имел на себе только штаны, третий же и вовсе остался практически обнажённым. Ничего конкретного о них сказать было нельзя: полумрак надёжно скрывал любые черты. А вот если бы стало возможно различить интерьер, то не осталось бы сомнений: он выполнен не хаотично, а сложен с любовью и заботой, будто здесь постарался профессиональный архитектор. И никакая бедность не могла этого скрыть.

Неподвижный и ещё недавно казавшийся осязаемым воздух прорезал женский крик:

— Ааааа…

— Смирись и продолжай, женщина, — прокричал жрец и вновь затянул свою монотонную песню, безбожно путая операторы рождения и уничтожения:

— Скобка, а с циркумфлексом, запятая, а с циркумфлексом и с крестом, скобка, равно…

— Аааарррыы… — снова заорала женщина, забившись в судорогах.

— Продолжай рожать, — сказал священник. — Воистину, с вашей семейки придётся взять двойную плату, если она не прекратит орать.

Его слова произвели на мужа воистину магическое действие. Он, ранее неподвижно сидевший неподалёку, вдруг встал, подошёл к жене и отпустил ей увесистую оплеуху, после чего та умолкла и родила довольно быстро. Никому не известно, напугала ли её больше угроза физической расправы или возможность остаться без последних средств к существованию, но в результате на свет появился вполне себе крепенький малыш, что здесь, на втором уровне экуменаполиса Альстры, столицы государства Пании, с её экологическим фоном, могло считаться настоящим чудом. Отец, ранее хотевший обменять новорождённого на набор инструментов, не производимых самостоятельно в городских трущобах, призадумался. Люди в семье никогда не были лишними, появлялись редко, а погибнуть могли крайне быстро. Это случилось со старшим сыном во время охоты на крыс, когда какая-то бешеная зверюга, прокусив ему кожу, заразила непонятно чем, и сколько бы отец не просил капеллана, тот так и не смог вымолить жизнь ребёнка. Оттого, когда служитель науки без особого энтузиазма спросил, хотят ли родители оставить ребёнка в живых, и вдруг получил положительный ответ, напомнил:

— Это будет стоить вам несколько дороже, — и с улыбкой посмотрел на отца.

Поразмыслив секунду, тот коротко ответил:

— Как будто ты вообще когда-то брал с меня деньги, — на что получил едкое:

— Этика, хоть и принадлежит к гуманитарным областям знания, учит нас действовать безвозмездно. Я могу простить вам не десять, а пятнадцать кредитов, понимаете?

И тут же воздух разрезал громкий крик: повторив заученный текст, жрец оторвал мальчику шестой палец на левой руке так, чтобы на всех конечностях их осталось ровно пять, после чего произнёс нараспев:

— Два плюс один равно три. Дана новая жизнь, негоже ей не иметь названия. Какое имя желаете дать ребёнку?

Вопрос поставил родителей в тупик. Лишь через минуту отец сообразил, что требуют конкретно от него:

— А какие есть?

— Будто это ваши первые роды, уважаемый. Ну так что, возьмёте из календаря или из расширенного списка?

— И в чём разница?

Присесть на обломки металла, не порезавшись о край, казалось невозможным, но шаман проделал это, после чего закатил глаза и выдал справку:

— В первый входят тридцать тысяч имён величайших учёных прошлого по дням их рождения, во второй — все последовательности символов, которые вписывали в бланки свидетельств хоть кого-либо. Ну так что?

— Давай из святцев.

— Превосходно. В этот день родились: Самуэль Швабе, Эварист Галуа, Пьер Марселен, Генри Рассел, Виктор Макеев, Евгений Гольдберг, Аркадий Сомов, Алексей Стержнёв…

Речь попа прервал плач ребёнка, уже второй в жизни. За ним повторила жена, которой не нравилось, что дитё до сих пор держал другой человек. Видя неудовлетворение, муж наконец выдал:

— Беру последнего.

— Наконец-то, теперь надо совершить молитву, воздать хвалу звёздам Никитии… Или Клеона, они одинаково не имеют к нам отношения. Только подумать, я променял место профессора кафедры научного атеизма главного университета Пании на положение какого-то лекаря-колдуна, но чёрт меня подери, если бы я не сделал этого снова!

Никто из присутствующих не стал уточнять, демона какой из религий он сейчас имел в виду. В воздухе повисла напряжённая пауза, будто они ещё не всё сказали друг другу. Первым не выдержал жрец:

— Сегодня утром в двухстах километрах отсюда сверху сбросили отходы, органику. Туда сбежалась вся живность с яруса, но я так понимаю, тебя не ждать?

— Конечно нет, у меня сын родился, какая охота?

— Ну и ладно. Нёс тебе одну вещь, хотел отдать как плату за помощь, но вручу в качестве подарка. В глаза мне смотри.

Глава семейства затрясся, словно ожидая удара. Едва мямля, он выдавил:

— Это было всего раз… да и давно… Христиан, я больше никогда не напивался и не бил жену…

— Придурок, я не твои проступки вспоминать пришёл, открой глаза и примерь линзы. Они позволяют видеть в темноте, как я. Можешь выкинуть свой дурацкий фонарик на помойку. Крутые?

— Да.

— Следующие придётся купить самому, уж извини, товар с поверхности, дефицитный в наших краях. А я побежал.

После чего священнослужитель, нагибаясь и побрякивая амулетами и другими стекляшками, скрылся во тьме.

Так, возможно в самой грязной дыре Малого Лавнийского Облака, на втором уровне зданий и строений мира Альстры, о котором даже и не подозревали клерки и рабочие, вечно спешащие наверху по своим делам, появился мальчик, на которого у Вселенной были свои планы.