Карандаш и уголь

***

Машина за нами пришла утром. Креон не дал мне обещанных суток.

— Владетель требует вас немедленно. Его сыну стало хуже, — сказал сопровождающий.

— Зме, если будет возможность свалить отсюда — все бросай и вали, — предупредил я ее на ухо, обнимая на прощание.

Она осталась стоять в холле, задумчиво глядя мне вслед, а нас с Алькой торжественно погрузили в машину.

Спикер, он же владетель, он же заботливый папаша Креон, встретил нас в кабинете.

— Сутки ещё не истекли, — сказал я с намеком на укоризну в голосе.

— Обстоятельства вынудили сократить этот срок. Ваше согласие очевидно, на формальности времени нет. Калиду внезапно стало хуже. Утром он потерял сознание на лестнице и упал, получив легкие повреждения тела.

— Я осмотрю ее… Его.

— Вам и вашей ассистентке выделены комнаты в апартаментах наследника, ваши вещи привезут к вечеру.

— Я бы предпочел возвращаться в гостиницу…

— Исключено. Ему требуется постоянный медицинский надзор. Пока результат не будет достигнут и подтвержден, вы остаетесь здесь.

Я не стал спорить. После вчерашнего появления гвардии я этого ожидал — слишком велики ставки, при этом кто-то явно не хочет, чтобы Креон добился цели. Настолько, что готов снести мне башку. Логично держать меня под рукой и под присмотром.

А вот Алька расстроилась, это видно. Но промолчала. Умная девочка.

Пациентка сидит в кресле, поджав босые ноги, смотрит в экран.

— Привет, Калидия, — поздоровался я приветливо.

Ответа не получил.

— Что за внезапное ухудшение? — я решил не обращать внимания на ее неприветливость. Стерпится-слюбится, нам тут долго торчать. А если и нет — то и черт с ней.

— Голова закружилась. Упала. Ударилась.

— Покажи.

— Ерунда, синяки.

— Раздевайся и показывай, — велел я.

Хоть полюбуюсь на красоту, которой собираюсь лишить человечество. Мальчик, наверное, будет симпатичный, но девочка — отвал башки.

Синяк на бедре небольшой, ссадина на локте, ссадина на лбу, большой, круглый, лиловый кровоподтек на плече. Это она здорово приложилась.

— Обо что ты так?

— Не знаю. Отключилась на секунду, пришла в себя — лежу внизу лестницы.

— Странно, не ожидал такой динамики, — удивился я, положив ей руку на затылок. — У тебя не было каких-то чрезмерных нагрузок?

Промолчала. Да и чёрт с ним. Какая разница? Важны следствия, а не причины.

— Улыбнись. Подвигай бровями. Пошевели ушами… Знаю, что не умеешь, просто попробуй. Завтракала?

— Да.

— Глотала нормально?

— Ну… Как будто через силу немножко.

— Плохой признак. Не знаю, что ты делала с момента прошлого осмотра, но больше этого не делай, потеря глотательного рефлекса нам точно ни к чему.

Снова промолчала. Лицо окончательно застыло прекрасной неподвижной маской, улыбок на нём больше не будет, иннервация блокирована. Снизилась внятность речи из-за нарушенного контроля губ. Целоваться ей в ближайшее время не светит. Интересно, она вообще целовалась? Тьфу, какие глупости лезут мне в голову. Внешность имеет значение — будь она страшненькая, я бы воспринимал ситуацию спокойнее, хотя с точки зрения медицинской этики не должен. Вон, даже Алька сопит расстроенно.

— Ну что же, приступим.

— Как это будет… Происходить? — не выдержала девушка.

Страшно ей, надо полагать. Мне было бы страшно.

— Довольно просто — для тебя. Ты сидишь, лежишь, стоишь — как тебе удобнее. Я тебя рисую. Мы разговариваем.

— Рисуете?

— Звучит странно, понимаю, но работает. Можешь потом забрать наброски и сжечь, если хочешь. Искусство ничего не потеряет, я так себе художник.

— Я могу одеться?

— Да, конечно. Но маску, пожалуйста, не надевай.

— А разговаривать обязательно?

— Не хочется?

— Нет.

— Понимаю, я тебе неприятен, и у тебя есть на то причины. Но придется — это контроль обратной связи.

— Не понимаю.

— Сложно объяснить. Когда мы говорим, я контролирую твою точку локуса на фрактале. Чувствую, как меняешься ты и как меняется мир.

— А без рисунков и разговоров не можете?

— Могу. Иногда приходится действовать быстро. Но и последствия непредсказуемы. Поскольку ты не умираешь у меня на руках от ранения в сердце, то лучше не спешить.

— И когда вы начнете?

— Уже начал. Ты сидишь, мы разговариваем, я рисую, — показал ей блокнот с наброском.

— Я ничего не чувствую!

— И не должна. Ты меняешься относительно мира, а не себя, потому что ты и есть точка отсчета.

— Не понимаю.

— Я и сам не очень понимаю, — признался я. — Но факт.

— И когда у меня… Отрастёт… Ну…

— Мужской половой признак?

— Да, — лицо бесстрастное, но её аж передёрнуло от отвращения.

— Всё будет не так, как ты себе представляешь. Сейчас тебе кажется, что ты будешь девочка-с-пиписькой, несчастная и нелепая. Потому что проецируешь себя в мужское тело, и тебе гадко. Так и было бы, если бы тебе поменяли пол гормонами и хирургией, да еще так экстренно, как планировал твой отец. Кстати, не подскажешь, почему? Если ему позарез нужен мальчик, логично было начинать до полового созревания, делать трансгендерный переход плавно, совмещая гормональную терапию с работой психолога, а не растить тебя девочкой до семнадцати, а потом угробить эндокринную систему ударными дозами тестостерона.

— У него был мальчик. Наследником был мой брат, но он умер.

— Соболезную.

— Не стоит. Я его почти не знала. У нас разные матери, мы встречались пару раз в год на официальных мероприятиях. Я даже лица его не видела ни разу.

— Разве это нормально? — влезла в разговор Алиана. — Если бы у меня был брат, я бы хотела с ним общаться!

— Зачем? — вяло спросила Калидия.

— Ну как же, это брат!

— И что?

Девушки смотрят друг на друга с непониманием. Детдомовская бессемейщина и аристократическая клановость. Одна все детство плакала в казенную подушку, мечтая о семье, другая не знала, куда от нее деться, и в сладких снах видела себя сиротой.

Жизнь всегда дает нам не то, что хочется.

— От чего умер твой брат? — переключаю разговор на себя.

— Его убили.

— Кто?

— Кто же признается? — удивилась Калидия. — Любая из враждебных фракций, желающая ослабить нашу. Любой из нашей фракции, считающий, что сможет занять место спикера. Спикер должен иметь наследника, поэтому наследник всегда мишень.

— Не хочешь быть наследником?

— Мои желания не имеют значения, — замкнулась девушка.

— А чьи имеют? Отца?

— Ничьи, — отрезала она. — Важны интересы фракции, отец их проводник.

— Для тебя они тоже так важны?

Замолчала. Не ответила. Лицо ничего не отражает, но я настроился на резонанс, и от нее веет безнадежной горечью. Нет-нет, так не годится, мне нужен вербальный контакт.

— Давай представим, что ты не дочь владетеля Креона, а просто девушка Калидия, которая никому ничего не должна. Чем бы ты хотела заниматься? Как жить?

— Зачем об этом говорить? Я — это я.

— Это ненадолго, — серьезно сказал я. — Скоро ты станешь другим человеком. Может быть, у него будут другие мечты.

— Он что, даже не вспомнит, что был мной?

— Дело в том, что он тобой не был, — ответил я. — Это будет молодой человек по имени Калид, и я с ним не знаком. А чего хотела бы девушка Калидия?

Она замолчала и задумалась. Я поступаю жестоко и неэтично, провоцирую и нагнетаю. Делаю больно. Но так надо. Эмоциональные реакции раскрывают пациента. Когда я закончу свои труды, девушки, которая могла бы меня этим попрекнуть, уже не будет.

— Не знаю, — ответила она наконец. — Мне сложно представить себя вне… Вне…

— Замкнутого круга обязательств и долга? — подсказал я.

— Да, пожалуй. Никогда не рассматривала себя отдельно. Для нашей семьи, ты — это и есть твой долг. По этому праву мы возглавляем тех, кто живет для себя. Потому что живущий для себя не может принимать решения за других.

— А кто-то обязательно должен принимать за них решения? — спросила Алька. — Разве они не могут сами?

— Не могут, — уверенно ответила Калидия. — Общество, где каждый принимает решения за себя, и никто — за всех, просто развалится и погибнет. Поэтому оно делится на тех, кто решает, и тех, кто подчиняется. Для их же блага.

— А что для них благо, тоже решают другие? — скептически спросила моя ассистентка.

— Конечно. Живущий для себя не видит картины в целом. Не может оценить перспективы. Не обернется ли его мелкое сиюминутное благо большими неприятностями в дальнейшем?

— А вы, значит, можете? — ощетинилась Алька. — С какой стати?

Надо же, у нас тут классовые противоречия!

— Люди нуждаются в руководстве, это аксиома. Разве в твоем мире не было руководящих и подчиняющихся? — спросила Калидия, не подозревая, в какое больное место «падчерицы градоправителя» ткнула.

— Были, — признала Алька, помрачнев, — но лучше бы их не было!

— Тебе так кажется, — не согласилась дочь спикера. — Если убрать тех, кто правит, их место просто займут другие.

— А может, не займут! Может, люди договорятся, и сами решат, как им жить! Откуда тебе знать? Вы просто держитесь за свою власть, чтобы вам все подчинялись! — разозлилась Алиана.

Может быть, стоит ее осадить в целях субординации, но мне нужна пациентка в активном эмоциональном взаимодействии.

— Ты когда-нибудь командовала людьми?

— Нет! Ну и что?

— Ты пробовала жить, никому не подчиняясь?

— Ха! Я сбежала, чтобы не подчиняться! — призналась в запале спора Алька.

— И теперь не подчиняешься?

— Нет!

— Уважаемый Док, — обратилась Калидия ко мне, — прикажите, чтобы ваша ассистентка ушла. Я требую!

— Алиана, иди в свою комнату, пожалуйста, — попросил я.

Та надулась, встала и пошла к выходу.

— Вернись, хватит, — велела девушка, но Алька упрямо вышла.

— Она поняла, что ты хотела доказать, — сказал я, — но тебе она все-таки не подчиняется. Только мне как ее командиру. И только в рамках моих командных полномочий. У нее тоже есть долг, как и у тебя.

— Вы разделяете ее анархистские убеждения? — спросила Калидия.

— В ее — и твоем — возрасте естественно быть анархистом, в моем — консервативным скептиком, — уклончиво ответил я.

— И все же, кто прав?

— Я не встречал общества без властной вертикали. Но Мультиверсум бесконечно разнообразен, так что все возможно.

— Вы видели много миров?

— Довольно много.

— Я бы хотела увидеть хоть несколько. Вы спрашивали, чего бы я хотела, если бы не была собой? Вот этого. Переходить из мира в мир, не останавливаясь нигде надолго. Потому что стоит остановиться — и снова увязнешь в обязательствах. Может быть, через какое-то время мне бы надоело путешествовать и захотелось бы где-то осесть, но это было бы не скоро. И точно не там, где я должна себя другим. Глупо, да?

— Ничуть, — покачал головой я. — Вполне понятное желание. Есть те, кто так и живет, хотя их и не много.

— Но не вы?

— Не я. Я, к сожалению, тоже человек долженствования. Делаю то, что должен, а не то, что хочется.

— А чего вам хочется?

— Ничего, наверное. Так что я тебе даже немного завидую. Твоя мечта, будем честными, вряд ли исполнится, но она у тебя есть.

— Лучше не иметь никакой мечты, чем иметь неисполнимую! — уверенно заявила девушка.