"Фафхрд и Серый Мышелов". Компиляция. Книги 1-7

***

Услышав какой-то скрип, Рита вскинулась на хрустящих простынях. Вытряхнув из своей гладко выбритой головки все мучившие ее кошмары, она судорожно нашарила бутылку, чье содержимое должно было подарить ей спасительное забвение.

Поднеся ее к губам, девушка на миг замерла. Дверь так и не открылась, а скрип был какой-то тонкий и пронзительный. Заглянув за край кровати, она увидела, что в панели стены, на уровне пола, открывается маленькая дверца примерно в фут высотой. Из нее, чуть нагнув голову, быстро и молча выскочил хорошо сложенный мускулистый человечек, в одной руке державший серый сверток, а в другой – нечто вроде игрушечного меча, который был обнажен, как и он сам.

Человечек закрыл за собой дверь, которая сразу слилась с деревянной панелью, и стал внимательно осматриваться.

– Серый Мышелов! – завопила Рита и, соскочив с кровати, опустилась перед ним на колени. – Ты вернулся ко мне!

Сморщившись, человечек закрыл уши крохотными ручками, не выпуская из них меча и свертка.

– Рита, – взмолился он, – не кричи так. У меня лопается голова. – Мышелов говорил медленно, низким голосом, но девушке его речь показалась быстрой и визгливой, хотя и разборчивой.

– Извини, – сокрушенно прошептала она, сдерживая желание поднять Мышелова и прижать к груди.

– Ладно уж, – ворчливо отозвался тот. – Найди лучше что-нибудь тяжелое и приставь к двери. Тебе лучше не знакомиться с теми, кто за мной гонится. Поторопись, красавица!

И не думая вставать с колен, девушка торопливо предложила:

– А почему бы тебе не прибегнуть к колдовству и не вернуть свой нормальный рост?

– Да нет у меня волшебного зелья, – раздраженно ответил Мышелов. – Флакон его был почти что у меня в руках, но я, как какой-то сексуально озабоченный идиот, даже не подумал выпить его содержимое. Ну, давай же, Рита!

Внезапно осознав всю выгоду своего положения и почувствовав, что есть возможность поторговаться, Рита наклонилась пониже и с лукавой, но при этом нежной улыбкой спросила:

– С какой такой крошечной стервозой ты связался на этот раз? Нет, можешь не отвечать, но прежде чем я стану тебе помогать, ты должен подарить мне шесть волосков из твоей чудесной головки. Учти, я прошу об этом не просто так.

Мышелов начал было как сумасшедший что-то ей объяснять, но тут же передумал, отхватил Скальпелем клок волос и положил его в громадную, изборожденную глубокими морщинами, блестящую ладонь девушки, на которой они казались тонкими, как у младенца, только немного длиннее и темнее.

Девушка порывисто встала, подошла к ночному столику и бросила волосы в ночное питье Глипкерио. Затем отряхнула над кубком ладони и огляделась по сторонам. Самым подходящим для цели, которую имел в виду Мышелов, ей показался золотой ларец с неоправленными драгоценными камнями. Она подтащила его и поставила перед невидимой дверцей, поверив Мышелову на слово относительно ее точного месторасположения.

– Это задержит их хоть ненадолго, – проговорил он, алчно запоминая на будущее радужные камни величиной с его кулак, – но лучше бы ты принесла и….

Снова опустившись на колени, Рита с некоторой тоской в голосе спросила:

– Неужто ты никогда не будешь опять большим?

– Да не тряси ты пол! Конечно, буду! Через час или даже раньше, если верить моему игривому и коварному колдуну. А теперь, Рита, пока я одеваюсь, принеси, пожалуйста….

В двери мелодично лязгнул ключ, тихо стукнул засов. Мышелов почувствовал, что взмыл в воздух, нырнул вместе с Ритой на мягкую пружинистую белую постель, и на него опустилась белая, чуть просвечивающая простыня.

Большая дверь отворилась.

Огромная рука чуть не сплющила Мышелова под простыней; он хотел было запротестовать, но услышал шепот Риты, похожий на рокот прибоя:

– Не вспучивай простыню. Что бы ни произошло, сиди тихо и ради твоей собственной жизни не высовывайся.

В этот миг боевой трубой загремел голос, и Мышелов порадовался, что простыня хоть немного его приглушает:

– Мерзкая девчонка забралась ко мне в постель! Какая гадость! Мне дурно! Вина! Ой! Кр-р-р-х-х! – Послышался громовой хрип, звуки рвоты, плевки, после них – снова боевая труба, уже тише, словно через фланель, но еще более яростно: – Эта чертова вонючая шлюха бросила мне в питье волосы! Исполосуй ее, Саманда, чтобы она стала похожа на бамбуковую ширму! Хлещи ее, пока она не оближет мне все ноги и не перецелует на них все пальцы, моля о пощаде!

Затем послышался другой голос, загремевший, как дюжина гигантских литавр, и чуть не разорвавший тонкие, как листики сусального золота, барабанные перепонки Мышелова:

– Охотно, мой господинчик. И не волнуйся, я закончу, только когда ты велишь. Ну что, девка, сама вылезешь или мне выгнать тебя оттуда плеткой?

Рита сжалась в изголовье постели и начала отползать от этого голоса. Мышелов стал карабкаться вслед за ней, хотя матрас качался под ним, как белая корабельная палуба в шторм, простыня лежала на голове, словно плотная пелена тумана. Внезапно туман куда-то делся, словно сдутый волшебным ветром, и над Мышеловом склонилось громадное, красно-черное двойное солнце: одно было лицом Саманды, побагровевшим от гнева и горячительных напитков, другое – громадным узлом ее черных волос с торчащими из них булавками. И у этого солнца был черный хвост – занесенная для удара плетка экономки.

Мышелов бросился к ней через развороченную постель, размахивая Скальпелем и не выпуская из другой руки серый сверток с одеждой.

Нацеленная на Риту плетка изменила направление и со свистом устремилась прямо на Мышелова. Он изо всех сил подпрыгнул, плетка драконьим хвостом пронеслась под его босыми пятками, и свист тут же стих. Приземлившись и каким-то чудом удержавшись на ногах, Мышелов снова прыгнул в сторону Саманды, уколол ее Скальпелем в скрытую под черным платьем огромную коленную чашечку и соскочил на пол.

Сверкнув, словно вороненая молния, громадный боевой топор вонзился в пол рядом с Мышеловом с таким грохотом, что у того лязгнули зубы. Это Глипкерио с невероятным проворством схватил со стойки легкий топорик и на удивление точно метнул его.

Мышелов нырнул под кровать, бросился в сторону того, что представлялось ему низким, темным и широким портиком и, выскочив с другой стороны, быстро обежал вокруг ножки кровати и замахнулся мечом, целя Глипкерио в лодыжку.

Однако перерезать сюзерену сухожилие Мышелову не удалось: монарх неожиданно повернулся. Немножко прихрамывая, Саманда подошла к Глипкерио. Гигантский топор и плетка снова были занесены над головой Мышелова.

С истерическим, но радостным воплем, который чуть было не разнес в клочки барабанные перепонки Мышелова, Рита швырнула в них хрустальную бутыль с вином. Никого не задев, та просвистела между головами Глипкерио и Саманды, но их остолбенение, быть может, спасло Мышелову жизнь.

А между тем золотой ларец с драгоценностями под шум и суматоху начал мало-помалу отодвигаться от стены. Наконец дверца приоткрылась настолько, что в нее уже могла проскользнуть крыса, и появился Грист во главе вооруженного отряда, состоявшего из двух крыс в зеленых мундирах и масках и трех копейщиков в вороненых шлемах и кольчугах, но без масок.

Совершенно обалдевший Глипкерио бросился к двери, за ним – Саманда, но уже чуть медленнее; под ее могучей поступью пол затрясся, словно началось землетрясение.

Горя желанием вступить в битву и с облегчением увидев перед собой неприятеля одного с ним роста, Мышелов встал в позицию, прикрывшись, как щитом, свертком с одеждой, и бесстрашно прокричал:

– Приди и встреть свою гибель, Грист!

Но в тот же миг он почувствовал, что снова взлетает к груди Риты с быстротой, от которой у него похолодело внутри.

– Опусти меня вниз! Опусти сейчас же! – завопил он, все еще охваченный воинственным пылом, но тщетно: опьяневшая девушка выбежала с ним из комнаты и захлопнула за собой дверь, переломив при этом крысиное копье и еще раз причинив боль барабанным перепонкам Мышелова.

Через несколько мгновений из комнаты выскочили Саманда и Глипкерио и побежали в сторону голубевших в конце коридора широких штор, но Рита выбрала другой путь: она летела к кухне и помещениям для слуг, и Мышелов волей-неволей летел вместе с ней, изо всех сил сжимая сверток с одеждой и бесполезный меч, тщетно издавая протестующие вопли и плача от бессильного гнева.

Генеральный штурм Верхнего Ланкмара крысы начали одновременно, за полчаса до полуночи, используя для этого в основном золотые норы. Конечно, не обошлось без преждевременных вылазок, как, например, на Серебряной улице, и без задержек в тех местах, где в последний момент норы были обнаружены и блокированы людьми, но в общем и целом атака началась везде в одно и то же время.

Первыми на Верхний Ланкмар были брошены дикие дивизии передвигавшихся на четвереньках воинов, яростная кавалерия без всадников – крысы-варвары из зловонных туннелей и канализационных труб, проложенных под ланкмарскими трущобами, грызуны, которым были практически неизвестны блага цивилизации и которые в большинстве своем разговаривали на ломаном ланкмарском, помогая себе писком и визгом. Многие из них дрались лишь с помощью зубов и когтей, как самые примитивные существа. С ними наверх отправились также берсерки и группы специального назначения.

Затем двинулись убийцы-одиночки, а также поджигатели со своими факелами, смолами и маслами – использование огня в качестве оружия, что доселе никогда не практиковалось, было частью генерального плана, хотя при этом самые верхние крысиные ходы и подвергались опасности. Однако специалисты подсчитали, что победа будет одержана достаточно быстро, чтобы успеть заставить людей потушить пожары.

И последними шли закованные в броню вооруженные крысы, все на задних лапах, кроме тех, кто нес на себе снаряды и части легких орудий, которые должны были быть собраны уже на поверхности.

Предыдущие набеги производились почти исключительно через норы в подвалах и на первых этажах, через уличные водостоки и так далее. Но эта ночная атака велась, где только это было возможно, через ходы, шедшие до верхних этажей и даже мансард, и люди, захваченные врасплох в помещениях, которые считали безопасными, в панике устремлялись на улицы.

На сей раз все было не так, как в последние дни и ночи, когда крысы захлестывали город черными потоками и волнами. В эту ночь они проникали в дома черным дождем, стекали живыми струями с казавшихся прочными стен, принося с собой смятение и ужас. Тут и там, в основном под самыми крышами, начались пожары.

Крысы объявились почти во всех ланкмарских храмах и даже утлых часовенках на улице Богов и обратили молящихся в бегство, так что вскоре эту широкую магистраль заполонили людские толпы, обезумевшие от ужаса, боящиеся войти в темные улицы и отважившиеся организовать лишь два-три небольших очага сопротивления.

В Южных казармах, в зале с высокими окнами, где всегда проводились собрания, Олегний Мингологубец, брызжа слюной, громким, но дрожащим голосом разглагольствовал перед усталой аудиторией, которая согласно обычаю оставила оружие при входе – в прежние времена ланкмарские солдаты славились тем, что могли и покалечить чем-то раздражающего их или просто утомительного оратора. Когда главнокомандующий провозгласил: «Вы сразились с черным бегемотом и левиафаном, вы выстояли против минголов и мерфианцев, вы опрокинули ощетинившимися копьями каре царя Кримакса и обратили в бегство его закованных в броню слонов, так неужто же вы испугаетесь мерзких грызунов, которые….» – высоко в черных стенах открылись восемь больших нор, и из этих грозных бойниц замаскированная арбалетная артиллерия дала залп по возбужденному престарелому генералу. Пять жужжащих снарядов угодили в цель, причем один – прямо в горло, и Олегний, жутко хрипя, свалился с трибуны.