Двойная старуха

III

Три дня мы привели в уединении. Никто не мешал нашим беседам. Я чувствовал, как с каждым часом все более и более подчиняюсь влиянию прекрасной Ксении. Ее взгляд на мир, ее представление о божестве и человеке казались мне убедительными. И я сознавал, что моя воля как бы растворяется в ее воле. Я не страшился этого сладостного плена. Напротив, все мое существо исполнено было восхищения и восторга, и если эти чувства по временам омрачались, то лишь от сознания, что Ксения сама не пожелает овладеть мною совершенно и до конца. Я страшился того часа, когда она откажется руководить мною и поручит меня кому-то иному.

Но вот на четвертый день приехал граф Адам Лясковский. Он любезно меня приветствовал, но в его словах и его жестах я заметил нечто новое, чего мне вовсе не приходилось наблюдать в нем до того времени. Я не мог определит, что это такое, но эта едва уловимая перемена возбудила во мне смутное предчувствие чего-то ужасного.

Однажды мы сидели с ним вдвоем на берегу озера. Я пристально вглядывался в его лицо и тщетно искал в нем сходства с сестрою. Лишь одни губы напоминали мне о кровных узах, которыми были связаны эти столь различные существа. Продолговатое, неприятно-бледное лицо графа Адама, его холодные серые глаза и какая-то ленивая надменность в самом выражении этих злых глаз всегда возбуждали во мне чувство, близкое к отвращению. Но теперь к этому тяжелому чувству присоединился еще безотчетный страх. Меня пугали неравномерно-расширенные зрачки графа, а также одна особенность его речи, которой я прежде не замечал. Граф путал иногда слоги. Так, вместо того, чтобы сказать «какая жара», он произнес «кажая кара», и при этом не заметил своей ошибки. И эти два непонятные слова «кажая кара» прозвучали для меня как что-то загадочное и страшное.

Впрочем, подобные «ошибки речи» случались нечасто в его разговорах, и он довольно внятно излагал свои мысли, несколько странные и неожиданные, однако, на мой взгляд.

Так, например, когда я выразил мое восхищение его родовым замком и чудесным парком, он пожал плечами и признался, что не понимает моего восторга.

– И замок, и парк прежде были очень хороши, – сказал он, – но теперь я не нахожу в них ничего хорошего… Напротив, они напоминают мне о минувших днях, когда наши деды в самом деле могли наслаждаться здесь… Мы лишены этого счастия… И меня раздражают и эти деревья, и эти камни…

Он произнес «и эти коревья», «и эти дамни».

– О каких наслаждениях вы говорите? – спросил я.

– О каких? О наслаждениях властью, – ответил он, усмехаясь. – Я только это и признаю. Мне нужны рабы. Ударить бичом – какое счастье.

Я не мог не воскликнуть в ответ на это циничное признание:

– Но ведь это безнравственно, граф, и бессердечно.

Он громко засмеялся, и лицо его как будто потемнело от этого зловещего смеха.

– Безнравственно? Я не знаю, почему я должен быть нравственным. Если когда-нибудь восторжествует принцип равенства, никто не будет наслаждаться. В былые времена, по крайней мере, наслаждались некоторые. Было бы глупо не стремиться к положению одного из этих счастливых. Быть рабом или быть членом общества, где все равны – как это скучно.

– Нравственная чистота, – сказал я, бессознательно повторяя мысли графини Ксении, – нравственная чистота подготовляет нас к познанию мудрости. Мы должны сосредоточиться и настойчиво искать внутри себя божественное начало. Вне этого внутреннего опыта нет достойной жизни. А его достичь мы можем, лишь освобождаясь от порочных и злых желаний.

– Так рассуждает моя сестра, – усмехнулся он презрительно. – Этих женских выдумок я не признаю. Меня даже раздражают подобные мнения.

И вдруг, совершенно неожиданно, он прибавил:

– А вам нравится моя сестра? А? В ней что-то есть, черт возьми…

И он опять засмеялся.

В это время я заметил, что графиня Ксения идет к озеру и обратил на это внимание графа.

– А! Сестра! – сказал он, по-прежнему усмехаясь: – Если бы не эти ее сумасбродные идеи…

Он не договорил фразы.

Когда графиня подошла к нам, он вдруг обернулся к ней и небрежно пробормотал:

– Ты знаешь, я отпустил всех садовников… Рассчитал их. Затеи с цветами теперь не нужны, по-моему. Если бы у нас были крепостные, тогда иное дело… А эти наемники меня раздражают… И вообще, у нас слишком много слуг. Ты не думаешь? А?

Графиня с изумлением и тревогою смотрела на брата. Я был удивлен не менее ее странным распоряжением графа Адама. И в ту же минуту у меня явилось подозрение, которое, к сожалению, подтвердилось в конце концов.