Двойная старуха

III

Любочка, наконец, вошла в свою комнатку, низкую, с одним окном во двор, оклеенную в розовое с разводами; вынула из кармана конфеты, сняла жакет, потом кое-как застегнутое шерстяное платье, потянулась в корсете и, засветив лампу, накинула фланелевый капотик и легла на кушетку, поглядев на кончики туфель.

«У кого же это он про телефон спрашивал?» – подумала она, взяла с круглого столика подряд несколько конфет, приятно щурясь, раскрыла книгу декадентских стихов и оперла на руку маленькую свою, словно звериную, головку, подумав: «Что может быть приятнее?»

В это время вошла ее мать – как полагается – толстая, неряшливая вдова-чиновница, не понимающая никаких искусств.

– Опять, дрянь, к хахалю таскалась! – с отвращением сказала мамаша, присев на стул у двери.

– Покуда вы не оставите ваши мещанские выражения, я отвечать не намерена, – спокойно возразила Любочка, перевернув страницу.

– А у вас-то это откуда благородная кровь, шкура! – продолжала мамаша, с удовольствием предвидя оживленный разговор.

Но Любочка продолжала читать.

– Вот Шамшевы и то мне говорят: вы бы за дочкой присмотрели, люди-то смеются, а жених теперь – ох, какой вострый. Ну, кто эдакую язвину возьмет? Читаешь все, чтица! – не выдержав, завопила мамаша.

– Вы мне вашими разговорами карьеру испортите, – сказала Любочка.

– Ты о чем это, – удивилась мамаша и, уставясь на дочку, помолчала. – Жильца-то видела нового? – спросила она.

– По видимости, с деньгами, только больно уж скипидар – так и бегает: утром нынче в коридоре на меня наскочил, как облапит… фу ты…

– Какой там скипидар? Что вы мелете, мамаша, никакого вашего жильца не видала; вон, телефон звонит…

В прихожей, действительно, зазвонил телефон (так и в объявлении о сдаче комнаты говорилось, что с телефоном). Любочка проворно побежала и, затворив мамашу в своей комнате, взяла трубку.

– Алло, – сказала Любочка, – кто говорит? Я вас не знаю. Как – все равно? Слушайте, я брошу трубку. Что?.. Ну, хорошо, подожду, только смотрите. Не тот голос? А вы к кому звонили? Нет, мой номер другой. Вы перепутали. Ах, вам это все равно. Какой же вы ветреный! Моя наружность? Вот вопрос… Ну, хорошо… Да, очень красивая: очень тонкая… Глаза? Большие. А зачем вам нос? Нос тоже красивый, с раздувающимися ноздрями. Послушайте, вы обещали, я рассержусь. Какой вы смешной! Что делаю? Лежу в моей большой, восточной комнате на шелковых подушках. Кругом меня все туберозы. Они опьяняют: я люблю, когда кружится голова. Да, окна занавешены бархатными портьерами, малиновыми. Ковер на полу, такой мягкий, что глушит шаги. Как я одета? Пожалуй, скажу: ведь в комнате полумрак… Я не могу… Да я совсем не одета, на мне ничего нет, кроме роскошных рыжих волос. Что?.. Вы хотите войти? Вы слишком дерзки… Ах, только представить… Хорошо, вот вы пришли. Садитесь, нет, не рядом… Не смейте так глядеть на меня: я не люблю грубых… Вы нежный?.. Да, я вся розовая, а ножки маленькие, я их скрестила. Ай, трогать нельзя… Что, что? Не слышу… Нет, нельзя… Ну, пожалуй, поцелуйте…

Но в это время распахнулась дверь, встала на пороге гневная мамаша. Любочка обернула к ней взволнованное свое, с пылающими щеками и ртом, лицо.

– Перестать! – крикнула мамаша, и Любочка тотчас прикрыла ладонью трубку. – Ты девка или моя дочь? Прислуга на кухне со смеху валяется, да на телефоне, чай, все барышни уши развесили. Да ведь эдак тебя в газете пропечатают. Стыда-то…

– Да я бы все отдала, чтоб про меня в газете напечатали, мещанка вы старая! – ответила Любочка, со звоном повесив трубку.