Двойная старуха

IV

В одиннадцатом часу позвонили в парадном и, когда прислуга возвращалась, Любочка спросила ее – кто пришел.

– Да жилец новый, – ответила прислуга, – дурак какой-то: я с него пальто снимаю, а он меня как облапит; хоть ты, говорить, меня пожалей, весь день толку ни от кого не добился… А уж какой ему толк надо – не знаю.

– Вот как! – молвила Любочка и, подойдя у себя к боковой замкнутой двери, прислушалась… Комната жильца была соседней. Любочка различила за дверью шаги, покрякиванье, потом скрип кровати…

Жилец долго вздыхал, должно быть, лежа, потом затих. И Любочке стало вдруг ужасно любопытно, каков такой жилец… Уж не провинциальный ли помещик-богач: ведь намекнула же на это мамаша. А может быть, и американец. Вдруг Любочкино ухо различило странные звуки, потом слова. Жилец, оказывается, пел:

Темен, темен лес густой,
В нем бегут потоки.
Хочешь – спи, а хочешь – пой
Песенки далеки.
Ляг в траву, гляди в родник,
Ты в певучий дуй тростник –
Пой: «Приди, тоскую».
Нимфа белою рукой
Расплескает над собой
Воду ключевую.
Нимфа, нимфа, дочь ручья,
Выйдет, нежно застыдится;
Солнце за лесом садится…
Ты ж смотри – она ничья.

– Боже мой, это поэт, – прошептала Любочка. – Вот так случай. Он должен посвятить мне эти стихи. Обо мне заговорят… А пойти к нему разве? Смелости нет. А? Мамаша дрыхнет… Постучусь только и спрошу, нет ли книжки со стихами, на ночь почитать. В этом нет ничего предосудительного. Разговоримся, а потом…

Любочка поспешно попрыскалась духами, прихлопала ладонями волосы и, на цыпочках подойдя к двери жильца, чуть постучала.

– Кто? Женщина? – поспешным шепотом спросил жилец тотчас же и отворил дверь.

Перед Любочкой стоял, страшно косматый, давешний незнакомец, без пиджака; рубашка его была расстегнута и под нею широкая грудь покрыта густыми, как у барана, волосами…

Любочка ахнула, хотела бежать, но побоялась шума, да было и поздно: жилец за руку втянул ее в комнату, закрыл дверь, быстро сел на пол у Любочкиных ног, крепко обхватил ее колени и, закинув голову, умоляя, стал глядеть в глаза.

– Вы с ума сошли… Что вы делаете, послушайте! – зашептала Любочка, упираясь в его плечи.

– Я мечтал о вас, я для вас пришел, – сказал жилец голосом до того нежным и ясным, что у Любочки сразу пропал страх, осталось одно неистовое любопытство. – Не бойтесь меня: это я вас поцеловал утром. Милая! Я еще и за другими бегал; весь день; но все они отказались от меня. Не понимаю, что им, что вам надо? Вы женщины ведь, да? Ну, побоялись немного, побарахтались и уступили… Одна только почти согласилась полюбить, и то по телефону… Но зато она была принцесса, и такие штуки говорила, что мне стало совестно немного. Если бы я ее встретил…

– Так это я с вами говорила. Вам понравилось?

– Вы, принцесса… – начал было жилец.

– А вы не поэт? – поспешно перебила Любочка. – Скажите мне стихи; вы очень странный, но я вас не боюсь; я посижу у вас: ведь вы не тронете?.. Да и нельзя, все услышат, а я так завизжу… Ну-ну, и огорчился…

– Не понимаю я: к чему говорите, что вам надо? – с отчаянием сказал жилец.

Любочка засмеялась, высвободила ноги из ослабевших его рук, прошлась и села в кресло, подперев щеку…

– Наивный, – молвила она лукаво. – Что девушке надо? Девушки любят ходить около опасности, их нужно любить и ласкать, но не увлекаться слишком… нет, нет, милый поэт мой!

– Я не поэт, – еще более отчаянно сказал жилец, поднялся с пола и сел на кровать, нагнув, как баран, голову. – Поэты – мудрецы, они понимают всю вашу путаницу. А я только зверь. Обыкновенный сатир.

– Как – сатир? – спросила Любочка, подпрыгнув.

– Ну да, самый обыкновенный, и рога у меня есть, и копыта, все, что полагается. Леса повырубили, нимфы разбежались… где же нам жить? В города и уходим… А тут еще хуже…

Слушая, Любочка поднялась с кресла и стала около кровати.

– Милый мой, я для вас все сделаю, покажите копыто, – взмолилась она.

– Как все? – приободрился жилец.

– Ну, конечно, глупый. Ой, даже голова закружилась. – Любочка живо подсела на кровать и, погладив незнакомца по голове, нащупала рожки.

– Ай! – крикнула она. – Послушай, у нас будет слава и богатство…

И, страшно взволнованная, Любочка ощупала и косматые ноги, и копыта у незнакомца и, захлебываясь, блестя глазами, стала объяснять, что им немедленно нужно повенчаться, потом телефонировать в газету, чтобы прислали фотографа, сняться голыми в фантастической обстановке. На следующий день во всех газетах их портреты, а затем турне по Европе, ангажемент за сто тысяч долларов в Америку; Любочка танцует в костюме Иды Рубинштейн, а он – голый, показывая ноги.

Пока Любочка уговаривала так и мечтала, сатир все более огорчался, робел и угасал… Потом, удумав что-то, оделся и, не поднимая глаз, пошел к двери…

– Куда? – спросила Любочка и беспокойно поглядела на чемоданы жильца, на серебряный около умывальника несессер.

– А я вот сейчас вернусь, сейчас, – ответил сатир тонким голосом и вышел бочком в дверь.

– Смотри, возвращайся не поздно! Слышишь, я буду ждать, – крикнула Любочка строго.

Сатир, медленно спустясь по лестнице, вышел на тротуар, остановился у окутанного туманом фонаря, поглядел в обе стороны, где матовыми яйцами висели в тумане такие же фонарики, поднял голову к небу (его не было видно), поморгал, махнул рукой и пропал в темноте.

Старая башня