Как написать книгу, чтобы ее не издали. 200 Классических ошибок

Глава 11: Тип повествования

«Я третье лицо?» — размышлял я.

Современные начинающие романисты используют в своих текстах много возможностей для того, чтобы те никогда не стали книгами. Но поистине одаренный автор обеспечивает себе статус неиздаваемого всего лишь одним способом. Он выбирает тип повествования, совершенно не подходящий его роману.

Художественная автобиография — идеальный, поистине бесценный вариант для писателя. Многие авторы всю свою карьеру построили на переложении собственного опыта или даже на различных интерпретациях одних и тех же переживаний. Но повторяющиеся темы в их книгах звучат не как «Я намного больше, чем обо мне думают» или «Они еще пожалеют, вот я им покажу». На самом деле успешная автобиографическая литература как раз о другом. Для нее характерны темы вроде «Я мерзкий червяк» или «Я беспомощен и не могу справиться с простейшей задачей».

Остерегайтесь тех случаев, когда в высокой автобиографической прозе от третьего лица внезапно всплывает самодовольство и гордое «я». Этого более чем достаточно, чтобы выставить себя полным дураком. Если это самое «я» просто случайность, с ним разберется редактор. Однако, как правило, оно представляет собой огромный айсберг самолюбования.

Автобиографические элементы в романе вы можете сочетать с другими реалиями — например, написать о том, как горничная Викторианской эпохи, недооцененная собственной семьей и коллегами по кухне, очаровывает красавца герцога де Хаззарда своими блестящими стихами. Всем нравится фэнтези, поэтому смело пишите о сексуальной удали, железных нервах и сногсшибательном очаровании секретного агента, похожего на Джеймса Бонда.

Не увлекайтесь мемуарами и буквальными совпадениями. Если роман слишком уж напоминает жизнь автора, он часто теряет столь ценную для читателя магию эскапизма.

Иногда автор умудряется перескакивать с одной точки зрения на другую в пределах абзаца, а то и предложения. Особенно это напрягает, если повествование ведется от лица одного персонажа, к которому мы уже прониклись симпатией, с которым думаем в унисон и которого понимаем, как самих себя. Когда точка зрения внезапно меняется, переключая нас на восприятие другого героя, мы испытываем невнятное, но неприятное чувство, будто кто-то влез в нашу голову и перенастроил там какие-то рычаги. Когда же точка зрения возвращается в прежнее русло, мы продолжаем читать с опаской, в любой момент готовые отразить бесцеремонное вторжение в наш разум.

Перемена точки зрения может случиться всего из-за одного слова. Например, повествование ведется от лица актера, которому безразличны отзывы критиков о его новом фильме, и вдруг он описывается как «амбициозный». Очевидно, что сам актер так о себе никогда бы не подумал. Нас словно выкидывает из его сознания, и мы изо всех сил пытаемся понять, где же мы теперь. Подобный эффект достигается и определенными ремарками в диалогах, такими как «похвастался он» или «я захныкала».

Почти любая точка зрения, которая не занимает больше одной страницы, должна быть вырезана. Если уж вы с самого начала выбрали повествование от третьего лица, то примите и связанные с ним ограничения.

Допустим, вы написали первую главу от лица Энн, и она уже выбросила рубашки Джо из окна. Затем вы написали вторую главу от лица Джо, который купил себе шампунь. И вот, они вместе в одной комнате. Значит, можно теперь говорить от лица обоих — вы же все подготовили!

Нет, подождите. Даже если читатель уже знаком с мыслями Джо и Энн, у него нет никакого желания истерично перескакивать с одного персонажа на другого. Независимо от завязки, это лишь отдаляет читателя от обоих героев. В итоге невозможно проникнуться состоянием ни одного, ни другого, потому что неизвестно, когда случится очередной скачок.

В сцене, где Энн и Джо вместе, лучше было бы избегать мыслей Энн, хотя мы и побывали в ее голове ранее. Читатель рано или поздно вернется к ней и узнает, что она об этом думает. Ну а сейчас оставьте читателя в напряжении, ведь именно это заставляет его переворачивать страницы.

Итак, вы выбрали роль вездесущего рассказчика, наделив себя свободой знать все истории, заглядывать в мысли каждого и объяснять химические формулы жидкости для мытья посуды в сценах, где единственным действующим лицом является умственно отсталый ребенок. И теперь вы готовы описать вечеринку с точки зрения каждого присутствующего! Это, безусловно, позволит читателю проникнуться сложной социальной структурой «Бар-мицвы»[18] Ваксмана! Это будет «Расёмон»[19] среди романов о бар-мицве!

Единственная проблема заключается в том, что к тому моменту, когда вы перейдете к третьей главе, читатель будет из последних сил пытаться не упустить нить и не запутаться, чьи же это мысли. Когда точке зрения каждого присутствующего в помещении уделяется равное количество времени, это уже не роман — это фокус-группа.

Если вы пишете от лица вездесущего рассказчика, то для начала создайте убедительный голос всезнающего повествователя, а не давайте слово всем подряд. И потом уже с этой позиции погружайтесь в мысли персонажей. Но чтобы все получилось, вы должны безупречно контролировать смену точек зрения. Не прыгайте из одной головы в другую по принципу «куда хочу — туда лечу».

Когда персонаж вслух отвечает на размышления другого персонажа, у читателя создается впечатление, что герои читают книгу вместе с ним. Эта вопиющая ошибка упрямо напоминает читателю: все происходит не по-настоящему.

Нечто похожее бывает, когда герою, от лица которого ведется повествование, каким-то образом известно многое о других персонажах, об их истории, о том, что происходит в другом городе, — просто потому, что об этом знает сам автор. Однако вся информация, которой владеет персонаж, должна быть обоснована. Конечно, герой может искать нужные ему сведения или слушать сплетни, но об этом нужно упомянуть задолго до того, как обнаружится его потрясающая осведомленность. Не может десятилетняя девочка рассуждать о том, что вино невкусное, а затем спешно пускаться в объяснения, что выросла на винодельне.

Иногда в мыслях одного персонажа возникает неожиданный образ, который моментально подхватывают остальные герои. А всё потому, что метафора-то принадлежит автору, и, рассказав о ней читателю, он спокойно делает из нее общеизвестный факт.

В итоге бедный читатель превращается в параноика. Он сидит и думает: может, герои обменялись записочками за его спиной? Может, он моргнул и пропустил главу, где все обсуждали сходство бизнес-центра с пиратским кораблем? Может, эту главу из его экземпляра книги украли, выдернули страницы? Впрочем, читатель скоро придет в себя, а вот роман будет уже не спасти.

Здесь писатель скрывает подробности разговора, чтобы сохранить интригу. Но поскольку мы уже вполне обустроились в голове одного из героев, бесцеремонное изгнание оттуда нас возмущает. Пустите обратно! Исключенная прямо по ходу сцены важная информация напоминает секретный документ, который нам показывают, предварительно замазав черными чернилами самое интересное. Раздражает, правда?

Если не хотите сообщать читателю какую-то информацию, то и не включайте в роман эпизоды, где герои ее обсуждают.

Охваченный вдохновением автор может неосознанно перескакивать от одного времени к другому. И вот уже герой, прохаживаясь по комнате, совершает захватывающее путешествие из настоящего в прошлое и обратно. Огонь в камине горел, а дрова потрескивают. Собаки лают, когда бежали вслед за хозяином. Как правило, читатель в состоянии разобраться с временными разрывами, но вскоре он обнаруживает, что только этим и занимается. Он уже не переживает за героя, находящегося на грани жизни и смерти, и даже радуется, если герой наконец умирает, потому что сил нет больше выносить эти прыжки во времени.