О чём плачут на Руси

VII

Любовь и мерзость

шествуют бок о бок,

не нужно скобок,

каждый в жизни знал,

что мог быть

пакостным финал,

но выбирал

из тропок,

но детский мир

жесток и робок,

и друг мой

через горький шепот

до озноба,

потом,

на той полянке

говорил,

что не забыл

глаза и страх в них

вместе с болью

поселил,

его такие жалобные стоны,

и прокляты родительские стены

и нет уж сил

о чём-то говорить,

он мог лишь бить

и маленькое тельце

в руках,

нет, не садиста,

не умельца,

у мальчика.

И сломана душа,

в обиде захлебнувшись

вдруг ушла,

оставив умирать

двоих.

В оконце

светило, как обычно

утром солнце,

но жизнь обоих

на закат пошла,

котёнок, чья душа

в миг замерла,

уже не мог пищать…

Сильны удары,

он верил: дружба дар ведь…

Не для твари,

которой его люди посчитали

и всё равно

он к другу в ноги лёг,

он даже истязателя берёг

и здесь не нужно больше воли!

Раскололи!

Навеки распороли

небеса!

Убийственные полчаса.

Любовью лишь

наполнены глаза,

а мальчик жил

с заплесневелой кровью

и не прощён поступок.

Никогда.

Не смоют даже взрослые года

предательство

и малодушный почерк.

И я пишу свой

невозможный очерк,

чтобы застыл позор

людской,

вгрызся в века.

И плакал друг мой

и жалел тогда

свой срыв,

свою беду,

свою погибель,

он помнил,

как удары нанося,

он выступал,

как гордый небожитель,

на деле нет уродливей меня-

твердил мой друг

и яростный губитель,

и в небо, сквозь кристаллы

слёз глядя,

с ним рядом был

его ангел-хранитель…