Розыск

* * *

— Вот говорят, что даже змея на добро платит добром, — невесело произнес Валентин Сергеевич Русенко, теперь уже бывший заместитель начальника военного госпиталя по медицинской части. Он сидел на скамейке в тени тала, какой-то поникший и тихий, ссутулившись, точно ему сто лет, а не сорок, и что-то чертил кончиком трости на песке. Голову Русенко не поднимал, изредка потягивая шею, словно она у него занемела. — А тут же люди... Неужели они хуже змей?! Никак у меня это не укладывается в голове!

— Скажите, доктор, — спросил Анвар, — а чего это вы в декабре поехали рыбачить?

— У каждого человека, по-моему, помимо основной работы должно быть какое-то увлечение, страстное до жути, тогда его жизнь станет полной и полезной для дела общественного. Я хирург, вернее, теперь уже бывший, для людей моей профессии это особенно необходимо. Ну, а рыбалку я всегда любил, еще в детстве, помню, ночи просиживал с удочкой... Так вот, в тот день... Знаете, я получил приказ выехать в Афганистан, чтобы развернуть там госпиталь. Думаю, удастся ли мне там еще рыбку половить, обстановка сложная, получишь пулю из-за угла и... в общем решил посидеть на берегу речки. День был теплый... Для страстного рыбака не так важен улов, как сам процесс рыбалки, тишина, что стоит вокруг, и шепот бегущей волны... Отлично отдохнул я. Ехал домой в настроении, даже, кажется, что-то напевал, когда те двое подняли руку, мол, подвезите. Если б я знал, чем это для меня обернется!

— Поздно уже было?

— Темно, но не поздно. Было часов семь или что-то около этого.

— Фары уже были включены?

— Да, ближний свет.

— И вы не разглядели их в свете фар?

— Два мужика, одеты легко, в плащи. Попросили взять до города. Кивнул им. Сели на заднее сиденье... Мне не нужно было останавливаться, может, обошлось бы.

— Вас что-то заставило?

— Встречная «Лада». Дорога извилистая, еще и подмерзшая к вечеру, а шофер включил четыре фары и свалишься, ослепленный в обрыв, решил не рисковать. Тихонько притормозил, чтобы пропустить встречную, шпарит на всю железку. Думаю, до беды недалеко, дальше ничего не помню. Очнулся в багажнике, скрюченный, со страшной болью в голове. Не знаю, откуда силы взялись, оттянул я пружину замка, крышка откинулась, я и вывалился. Опять потерял сознание, и надолго.

— Пассажиры молчали, что ли?

— Я ведь их минут десять провез. Теперь уже точно помню, тараторили по-своему, то есть по-таджикски... Я служил несколько лет в Самарканде, знаю, что узбеки к старшему по возрасту обращаются словом «ака», с буквой «а» в конце. Таджики его произносят с «о» — ако. Тот, что сидел за моей спиной, часто произносил «ако» — ако, да ако, — обращаясь к своему спутнику. Выскажу, пожалуй, догадку. Она сверлит мои мозги много месяцев, иногда до такой боли, что валюсь с ног. Знаете, по тому тону, каким произносится это слово, местный житель, да и тот, кто тут долго прожил, может сразу скумекать, является ли оно просто выражением уважения к старшему или же определяет степень родства. Так вот, я уверен, что мои пассажиры, будь они прокляты, были братьями. Твердо уверен! — Он помолчал и добавил: — Теперь извините, товарищи, пойду-ка полежу малость, устал что-то.

— Спасибо, Валентин Сергеевич, — пожал ему руку Анвар, — вы нам много интересного рассказали. Спасибо еще раз!..

Нарзиев и Хамзаев вернулись в ГОВД. Анвар решил позвонить Бруксу и пошел к Орифзоде. Поздоровался. Рассказал о встрече с подполковником Русенко.

— Ако, да ако? — переспросил Орифзода.

— Ну.

— Здесь несколько показаний, Анварбек, — сказал полковник, подвинув на угол стола тоненькую папку. — Познакомьтесь, мне кажется, там кое-что, приглашающее к размышлению, есть.

— Хоп. — Анвар взял папку и пересел в кресло у журнального столика. — Мне бы хотелось поговорить с Бруксом, узнать какие новости.

— Я закажу разговор, — кивнул Орифзода и поднял трубку прямого телефона междугородней связи. — Какой номер?

Анвар назвал его и добавил:

— Если не ответит, пусть дадут дежурного УВД.

Он раскрыл папку и перелистал бумаги. Это были показания студентки, которую обесчестили, заявление и постановление о возбуждении уголовного дела. Анвар по собственному опыту знал, что для выяснения всех деталей преступления очень важны те вопросы, которые ставит следователь перед преступником или свидетелем. Эти вопросы должны быть четкими, лаконичными, исключающими интерпретации и требующие правдивых ответов. Знакомясь с бумагами, Анвар подумал, что инспектор уголовного розыска, который вел это дело, обладал таким даром.

Перед Хамзаевым предстала картина того вечера. Примерно в одиннадцатом часу на квартиру, которую она снимала на окраине города, возвращалась девушка. Она задержалась в лаборатории и как-то получилось, что никого из ребят-однокурсников, которые бы проводили ее, рядом не оказалось. До площади она дошла без особых приключений, никто к ней из числа местных озорников не привязывался. Здесь она свернула на свою улицу, которая к этому времени уже была пустынной. Редкие прохожие спешили по своим делам и, как ей казалось, им не было никакого дела до нее. Она заметила его еще издали, вернее, горящую сигарету в густой тени деревьев. Хотела перейти на другую сторону улицы, а затем передумала и смело пошла вперед. Прошла мимо, но затылком чувствовала, что и он идет следом, в пяти шагах, может быть. Хотела было припустить, но опять-таки подумала, что это будет смешно, ведь человек не бежит за ней, может, просто идет к себе. По-настоящему испугалась, когда свернула в свой темный переулок и он оказался рядом. «У меня нож, — прошептал он, — тише, малютка». У нее все оборвалось в груди, крик застрял в горле, а он взял ее под руки и затащил в кусты. Прислонил к дереву и...

Насильник, по ее мнению, был коренастым мужчиной лет тридцати, глаза большие, нос тонкий и пышные усы. На фотороботе девушка точно воспроизвела его портрет. И фотография эта была подклеена в папку. «Он не был пьяным, — отметила она, — хотя водкой от него пахло». ...В ту ночь девушка не спала, а утром все, как есть, рассказала хозяйке. Та и посоветовала заявить в милицию, мол, если ты не сделаешь этого, то преступник точно также поступит с твоей подругой, может, родной сестрой.

При следующей встрече с инспектором она отметила, что мужчина тот, видимо, не душанбинский, поскольку был одет неряшливо, брюки висели, как помятый мешок. Вопрос: А по голосу могли бы вы его узнать? Ответ: Конечно. Он же говорил что-то. Вопрос: Что именно? Ответ: Доказывал, что ничего особенного не происходит, мол, рано или поздно это переживает каждая девушка. И... входит во вкус. Вот подлец!.. Анвару самым интересным показался последний листок. Тут она вспомнила, что мужчина, натягивая штаны, произнес: «Жалко, что брата нет, а то бы мы с тобой, красотка, провели ночку в более подходящих условиях».

Резко и длинно зазвонил телефон. Полковник снял трубку и передал ее Хамзаеву:

— Термез на линии.

— Брукс не отвечает, — сказала телефонистка Термеза, — даю дежурного...

Анвар поздоровался с дежурным и спросил о полковнике.

— Он сегодня утром выехал в Узун, — ответил тот, — его срочно вызвал капитан Вахидов.

— Ясно. — Анвар положил трубку. Сказал Орифзоде: — Кажется, наши ребята напали на след.

— Отлично. Теперь вы поедете в Узун?

— Да, но сначала заеду в Регар, может, и тут что-то выяснилось.

— Правильно. — Секретарша принесла чай и Орифзода пересел сам к журнальному столику, пригласил Анвара: — Прошу, чашку чая!

— Спасибо. — Анвар сел и принял протянутую хозяином кабинета пиалу. Отхлебнул глоток.

— Знаете, — произнес полковник, — у меня есть соседка, живет на одной со мной лестничной площадке. Женщина она пожилая, далеко за сорок ей, уже бабушка. Не буду останавливаться на подробностях, скажу только, что она — человек известный в научном мире, муж у нее тоже очень уважаемый товарищ, а семья достойна зависти. В прошлом году, в один из воскресных дней, когда моя жена с детьми находилась у своей матери, эта женщина постучалась к нам, вошла и села за стол. «Мне неудобно рассказывать об этом, ако, — произнесла она, — но вот... чувствую я себя, вроде бы вываленной в грязи. Пусть это останется между нами, ради бога, никому не говорите, просто имейте в виду, что со мной случилась такая история».

— Условия принимаю, — ответил я, — и слушаю.

— Несколько дней назад я возвращалась с научного заседания, было уже поздно, но я, собственно, заметила это потом, а шла по тротуару, погрузившись в свои мысли, и не обращала внимания ни на кого, не говоря уже о времени. И вдруг... Не успела я ахнуть, как оказалась в салоне легковой машины, кажется, «Москвича», чьи-то сильные руки обняли меня и прижали к спинке сиденья, одновременно заткнув в рот вонючую тряпку, наверное, носовой платок. Меня охватило шоковое состояние, но сквозь него я все же слышала обрывки речи. Я же, знаете, занимаюсь человеческим голосом, так что тембр тех голосов запомнила. У одного он был простуженный, говорил он немного в нос, а у второго четкий. Везли они, как я догадалась, меня за цементный завод... Изнасиловали они меня, изверги. Потом довезли до первой остановки троллейбуса и высадили.

— А в лицо вы их запомнили?

— Нет. Они были в масках.

— Что же вы запомнили существенное?

— Голоса. И еще то, что один обращался к другому — ако... Хорошо, что в тот вечер мужа не было дома, а то бы мне пришлось объясняться за свое очень позднее возвращение. Дети уже спали, я открыла своим ключом дверь и тихонько прошла в спальню... Уже четыре дня, как произошло это, а на душе у меня такая тяжесть, что я даже слов таких не найду, чтобы выразить свою боль... Вот теперь рассказала вам и вроде чуть полегчало.

— Женщина эта была жизнерадостным человеком, — сказал в заключение Орифзода, — но после того случая стала задумчивой, точно судьба ее надломилась. Для честной женщины, в общем-то, так и должно быть.

— Вы хотите сказать, что есть связь между прошлогодним преступлением и этим? — спросил Анвар.

— Я иду в своих рассуждениях еще дальше, Анварбек, — ответил полковник. — Насилие, угон автомобиля вот эдаким жестоким способом — преступления, которые караются беспощадно, и люди об этом знают. Поэтому эти преступления не так уж часты. Вот я и думаю, не звенья ли это одной цепи.

— Чтобы подтвердить вашу догадку, — сказал Хамзаев, — мне нужно взять с собой фотографию.

— Ну. Чем, говорят, черт не шутит, когда бог спит. Вдруг пригодится.

— Хорошо, беру.

— Я пока приглашу эту женщину и дам ей прослушать магнитофонную запись допроса. Может, узнает голос.

— Так он уже в ваших руках?

— Да. Вчера привезли. Задержали на Варзобском перевале...

— Деградация нормального человека на почве стяжательства, — сказал капитан Мирзоев, усадив Анвара и Нарзиева за стол, — такой вывод можно сделать, познакомившись с материалами о пострадавшем Удоеве.

— Тогда уж деградация дипломированного специалиста, — сказал Нарзиев, — математика.

— Вот именно, ма-те-ма-ти-ка! Что-что, а считать он умел! Но... начнем с «а», как говорится, тем более, что нам спешить пока некуда, мои ребята систематизируют данные о нем, вернее, о его последних часах. Вот характеристика школы. «Удоев М., в течение последних трех лет отстранился от общественной деятельности, почти не проводил внеклассной работы, отказался от руководства классом — кураторства, — ограничивался только преподаванием предмета. За эту пассивность несколько раз подвергался критике на педсоветах, однако выводов для себя не сделал. Был случай, когда он пришел на работу выпившим и я, как директор школы, отстранил его в тот день от уроков. Но справедливости ради следует отметить, что предмет он свой знал досконально, при желании мог опоэтизировать его, что случалось с ним часто в первые годы работы учителем. Теперь же он ограничивался пересказом материала учебника, никакой творческой инициативы не проявлял. Необщителен, вспыльчив, порой до грубых выходок. Авторитетом в школе не пользовался, ни среди учащихся, ни среди коллег». Директор школы и так далее.