Когда пророчества сбываются

Глава 7

Пытаясь заснуть в своем углу избы уже на рассвете, Петя думал о том, что начинаются самые настоящие приключения. То, чего раньше никогда не было в его размеренной деревенской жизни, а имелось только в сказках и легендах, которые рассказывали ему дедушка и бабушка долгими зимними вечерами, когда он был еще совсем маленьким, а старики еще были живы. А ведь только этим утром Петр думал, что поездка с родителями за десять верст в шахтерский поселок за углем — это и есть приключение самое настоящее. А оказалось, что та поездка совсем еще приключением и не была. Приключение началось совсем неожиданно, свалилось на Петю, как снег на голову, застав его врасплох, как и всех остальных жителей Дружковки.

Большое приключение пришло само, когда никто не ожидал его. Оно пришло в Дружковку вместе с оленеводами, спасающимися от гнобов, вместе с сестрой Возмездия и с ее боевыми медведями, и вместе с вестями о новой войне с тьмой. И Петя подумал, что это напоминание о том, что за пределами привычного деревенского мирка находятся обширные просторы Сибири, а дальше за ее границами лежат иные страны, откуда время от времени устраивают набеги недобрые соседи. Но, получается, что самые главные враги даже не злобные людские орды, атаки которых в пограничье сдерживают сибирские казаки, а твари тьмы, которые водятся прямо здесь, в лесах и под холмами.

Рогатый, увиденный им, по-прежнему пугал Петю. Но, не меньше боялся он и гнобов, а также загадочных муданов. Говорили, что они высокие и широкоплечие, выше и сильнее любого человека, а еще покрыты шерстью, подобной той, что имелась у бурых медведей. И живут они, вроде бы, тоже в берлогах, как косолапые. Вот только на памяти Пети никто с муданами не встречался в окрестностях Дружковки.

Страх перед созданиями тьмы не давал Пете заснуть. Потому он сделал так, как научил отец. Мысленно Петя зажег в своем сердце белое пламя. И, вроде бы, у него даже получилось. Во всяком случае, представляя себе, как разгораются языки белого огня внутри сердца и начинают сверкать удивительными разноцветными искрами, он смог прогнать страх, успокоиться и заснуть.

* * *

Елисей Голованов и Федор Горелов спать так и не ложились. Они продолжали сидеть перед камином, попивая иван-чай из пиал и беседуя.

— Да, женщины теперь правят миром. Во всяком случае, нашей Сибирью. Все у нас теперь не так, как было в старину. Нам, мужикам, бабы больше не доверяют, считают, что это мы виноваты в Великой Войне и ее последствиях. Да и всю церковь тоже женщины себе забрали. Вот раньше, как дед мне рассказывал, в городах еще можно было встретить в церквях священников-батюшек, хотя и мало их оставалось. А теперь совсем их нету. Везде в наших храмах руководят одни только матушки, вроде нашей настоятельницы Ксении, — сетовал Горелов.

— А чего ты хочешь? Это все оттого, что и высшая власть у нас в Сибири женщинам давно принадлежит. Царицы нами правят уже несколько веков, с тех пор, как престолонаследование утвердили по женской линии при Евдокии Великой, — сказал другу Голованов.

— А я всегда надеялся, что основные вопросы правления все-таки до сих пор на вече решают, — возразил Горелов.

— Так-то оно так, но последнее слово все равно остается за царицей матушкой, — проговорил Голованов. Потом добавил:

— Конечно, по Сибирскому Своду Законов, Главное Вече в столице может провозгласить отречение царицы от престола и выбрать другую вместо нее.

— Но, когда такое было? Что-то я не припомню, — пробормотал Федор.

— Читал я, что было однажды, почти четыре века тому назад, когда Мария Разнузданная попалась на разврате с малолетними. Тогда заменили ее, помнится, на Екатерину Блаженную, а потом казнили на Кровавой площади, на лобном месте голову отрубили, — вспомнил Елисей.

— Ну, один раз ничего не доказывает. К тому же, давно это было. А с тех пор царицы наши не единожды безобразия разные устраивали, да на своем троне оставались до самой смерти. Да и нынешняя наша государыня святостью не отличается, — заметил Горелов. Потом добавил:

— Вот я и говорю, что бабы нами верховодят. В других странах мужики и на царстве, и в иерархах церкви, а у нас в Сибири что светскую власть взять, что церковную, — везде засилье бабья.

Тут сзади внезапно раздался женский голос:

— Вы не правы. Это не совсем так. Женщины-сибирячки лишь берут ответственность на себя по причине того, что мужчины этого давно не делают, — неожиданно в разговор вмешалась сестра Алевтина, которая тихонько вошла в помещение.

— Почему же? Вот наш староста, например, ответственности не боится, — возразил Горелов сестре Возмездия, не растерявшись.

Алевтина сказала спокойным тоном:

— И этим я приятно удивлена. Но, к сожалению, только в отдаленных местах, вроде вашей деревеньки, еще остались столь решительные мужчины. И дело даже не в том, кто правит, мужчины или женщины. Гораздо большее значение для людей имеет то, как ими управляют. А мужская власть, как мы все знаем, привела мир к Великой Войне и Катастрофе, когда вся наша планета едва не погибла. Ни одна женщина не допустила бы такое. Потому что мы — матери, которые дают жизнь. И наша природная сущность обязывает нас жизни сохранять.

— Отцы тоже участвуют, чтобы дать жизнь детям, — заметил Елисей.

Алевтина взглянула на него, прищурившись, и четко проговорила:

— Вы участвуете, и не более того. А мы вынашиваем детей и рожаем их в муках. И уже на этом основании власть должна принадлежать нам по праву. И я не вижу причин для того, чтобы лучшим представительницам женского рода отказываться от права повелевать. Это раньше вы, мужчины, были сильнее нас и могли выказывать свое превосходство. Но теперь, когда после Катастрофы в мир возвратилось то, что с древних времен звалось волшебством, некоторые из женщин оказались неизмеримо сильнее мужчин. Ведь известно, что волшебные способности передаются только по женской линии. И мне повезло быть одной из тех, кто наделен Мощью Небесного Огня, вновь посланной в мир Господом для того, чтобы люди сумели противостоять черному колдовству сподвижников Сатаны.

После этих слов Алевтина щелкнула пальцами, и свечи в массивных подсвечниках, стоящих на каминной полке, погашенные поздно вечером молодым холопом-уборщиком Васькой, вспыхнули вновь.

— Да воссияет свет! А то что-то у вас здесь темновато, — сказала сестра Возмездия, взглянув с улыбкой на удивленных мужчин.

Деревенский староста удивился не меньше своего друга, но все-таки проговорил:

— Я читал в одной старой книге, что еще при Евдокии Великой священник религии Ду, находящийся при дворе царицы, мудрый Гао Вэнь из Поднебесной Империи, предсказал перед своей смертью, что в страшный час, когда тьма обрушится на Сибирь, явится пророк, обладающий мощью неба. И он спасет всех. И этот пророк будет мужчиной.

— Мы тоже знаем об этом пророчестве. Но, увы, оно пока не сбывается, — проговорила Алевтина и поднялась по лестнице наверх, где на втором этаже гостеприимного дома находились опочивальни для важных гостей, застеленные коврами и обставленные самой настоящей городской мебелью. Обстановку для этих комнат хозяева приобретали у купцов постепенно, за многие годы. И теперь ради удобства гостей там имелись широкие кровати с мягкими пуховыми перинами, подушками и стеганными одеялами, большие шкафы для одежды и даже комоды для разных мелочей.

— Может быть, нам тоже следует пойти и вздремнуть? — предложил Федор Горелов, зевнув.

— Иди, если хочешь, поспи. А я не смогу уснуть. Знаешь, у стариков часто ночи проходят без нормального сна. Тем более, когда разнервничался. Я думаю о том, что утром на нас обрушится беда, — сказал Голованов.

— Не бери все это на себя, побереги здоровье. Груз слишком велик. Воеводу же выбрали, вот пусть он и молодые теперь решают, как пережить войну, — подсказал Горелов другу.

— Нет, Федя. Я так не могу. Не зря же меня старостой три раза подряд выбирали. Все деревенские надеются на меня. И я не в праве устраниться от дел. Тем более, в такое время, — проговорил Елисей.

Их разговор прервал посыльный от воеводы, ворвавшийся внутрь гостеприимного дома с криком:

— Разведчики вернулись!

Оба немолодых человека поднялись из кресел перед камином одновременно и спросили:

— И какие новости?

Парень лет двадцати, которого воевода послал сообщить вести старосте, произнес:

— Слова оленеводов подтвердились. Враги приближаются к Дружковке. Идут с севера через лес. Но, двигаются не быстро.

— Сколько их? Как вооружены? — спросил Елисей Голованов.

— Разведчики насчитали пару сотен гнобов с топорами и полсотни муданов с дубинами. Гнобы еще и в латах, — доложил посыльный.

— И это все? Или только передовой отряд? — вставил и свой вопрос хозяин гостеприимного дома.

Молодой парень ответил честно:

— Да кто же знает? Пока наши разведчики вот этих тварей тьмы увидели, пересчитали их, да назад поспешили. Идут неприятели медленно, потому что ночью по лесу сквозь глубокий снег да буреломы пробираются, но сворачивать, похоже, не намерены, прямо в сторону нашей деревни двигаются напролом. Скоро уже и на поля выйдут.

* * *

Петя Илларионов проснулся от звуков колокола. В Дружковке в него ударяли редко. Но, если уж ударяли, то это всегда означало что-нибудь важное. Вот только повода, важнее, чем на этот раз, на памяти Петра еще никогда не бывало. Лишь самые старые из деревенских жителей помнили, что так непрерывно колокол в последний раз звонил лишь в дни их юности. Звонил тревожно, призывая собираться на битву с врагом.

Когда Илларионовы поднялись по тревоге, быстро одевшись и взяв свое нехитрое оружие, луки со стрелами, да ножи, другие крестьяне уже бежали занимать места на засеке для отражения неприятеля. Командовали и распределяли прибывающих по стене для предстоящей обороны Елисей Голованов и Федор Горелов, облаченные в кольчуги. И Илларионовым сразу нашлось место на дощатом нешироком дозорном помосте, идущем с внутренней стороны вдоль всего верхнего края частокола. Здесь тоже лежал снег, а доски, промороженные насквозь, скользили под ногами. Но, Илларионовы быстро расчистили себе место, чтобы занять позицию. Петя и Ваня выглядывали из-за кольев справа, поближе к главным воротам, а их мать и Глеб находились левее. Обе сестры тоже рвались в бой, но мать приказала им оставаться и оборонять дом вместе с беженками, на случай, если враги прорвутся за частокол.

Петру и его братьям еще никогда не приходилось одновременно видеть столько людей с оружием. Прямо перед ними на другой стороне замерзшей речки деревенское ополчение готовилось отразить натиск неприятеля. Мужики в кольчугах и шлемах с копьями, вилами и топорами выстраивали пехотный строй. Наиболее лихие удальцы красовались на конях, облаченные тоже, как положено: в кольчугах, в шлемах и с саблями. Они образовали подобие кавалерии, оседлав ради такого дела собственных хозяйственных лошадей, больше, конечно, приспособленных для пахоты, чем для ратных дел.

Но, воевода Еремей решил, что лучше хоть такая кавалерия, чем никакой. Сам воевода сидел не на своей лошади Смуглянке, а на коне по кличке Чернявый, которого одолжил ему староста, сказав, что отцом этого мерина был самый настоящий боевой конь. И Чернявый, действительно, выглядел статным и сильным. Вот только того, насколько конь хорошо обучен, и не подведет ли в бою, не знал никто. Хотя староста и уверял, что со своим конем иногда занимался необходимыми упражнениями ради тренировки. Сзади пехотинцев стояла шеренга тех мужчин, которые лучше всего стреляли из луков. К ним поставили с луками и тех крестьян, кто не отличался силой, или по возрасту уже не подходил для переднего края. Слева готовились к сражению оленеводы, которых вызвался возглавить Афанасий Михайлов вместе со своим бойцовым котом.