Семейные тайны

Ох-х, и за что мне это наказание? Впрочем, когда я начал Лиду раздевать, она плакала, но не сопротивлялась.

— Лида, — спросил я, когда мы устроили себе перерыв на чай, — а вот если человеку бумага от врача потребуется, что он болен чем-то, что мешает ему выполнять какую-то работу, как её получить?

— Алёша, ты же сам такую бумагу в Усть-Невском получал, неужто не помнишь?

— Так я же в военном госпитале получал, а тебя про обычную больницу спрашиваю.

— Ну, ежели человек в больнице лечился, там ему доктор ту бумагу и выпишет, — объяснила Лида.

— А если он частным порядком у доктора наблюдается? — уточнил я вопрос.

— Всё равно бумага в больнице выдаётся, — уверенно ответила она. — По представлению доктора, который её и подписывает, но заверяется больничною печатью и запись о выдаче бумаги в больничную книгу делается.

— А если доктор не в этой больнице служит? — на всякий случай спросил я.

— Тогда он должен подать в больницу представление на больного, а больному надо в той больнице осмотр пройти, а то и лечь на седмицу под наблюдение. Тогда опять же доктор подписывает, а больница заверяет, — чётко описала Лида порядок действий. Профессионалка, что тут скажешь...

— А доктор Ломский, Игнатий Федосеевич, в Головинской больнице давно служит? — подошёл я к главному вопросу.

— Давно, — ответила Лида. — Он меня туда и на службу принимал в первый раз, и в этот раз я к нему обратилась, чтобы вернуться.

Понятно... Вряд ли Малецкий проходил в больнице осмотр, и уж тем более почти наверняка не ложился туда под наблюдение. Скорее всего, он договорился с Ломским, тот своим авторитетом нажал на больничных лекарей, и получил Малецкий себе свободу от допроса под заклятием. Или и правда у него была непереносимость инкантации, теперь-то это не так и важно. Елисеев, конечно, всё выяснит, но ничего от того не изменится.

...Возвращаясь от Лиды, я сделал небольшой крюк и заглянул к доктору Штейнгафту. Необязательная коротенькая беседа, пара комплиментов Амалии Рудольфовне, превратившейся в настоящую красавицу, прямо хоть афишу с неё рисуй к ненаписанной здесь опере «Валькирия», добрые пожелания той же Амалии в связи со скорой свадьбой, и я подобрался к главному, что хотел узнать.

— Доктор Ломский? — судя по тому, что Рудольф Карлович недовольно поморщился, я не прогадал. — К его профессиональным качествам никаких претензий высказать не могу.

— Но? — я вопросительно посмотрел на Штейнгафта, тот снова поморщился.

— Слухи я вам пересказывать не буду, уж простите, — сухо ответил Рудольф Карлович, — но есть и факты. Трое пациентов доктора Ломского за мошенничество осуждены были, двое за растрату казённых денег, ещё один за подлог и один за бесчестное вымогательство.

Так, бесчестным вымогательством тут именуется как раз-таки шантаж, и речь, стало быть, идёт о Малецком. Но доктор хорош, пациентов себе подобрал — просто загляденье! Один другого краше! Ещё и слухи какие-то... Ну да ладно. Не хочет доктор Штейнгафт их пересказывать, другие желающие найдутся. Мир, как говорится, не без добрых людей. Главное, я теперь знаю, что некие слухи о докторе Ломском ходят, и вряд ли они хвалебные, судя по поведению Рудольфа Карловича. Хотя, что тут после столь примечательного набора пациентов может ещё выглядеть неблаговидно, даже и не знаю...

Домой я успел как раз к обеду. Посидеть за столом со всей семьёй, за исключением одного лишь Митьки — что может принести больше душевного спокойствия? Разве только сознание того, что дело моё хоть и на чуть-чуть, но двинулось. Да, вопросов пока что больше, чем ответов, но хотя бы приблизительно понятно, в какую сторону копать. А там, глядишь, и ответы пойдут.

Послеобеденный отдых был прерван явлением бравого губного стражника, доставившего пакет от старшего губного пристава Елисеева со списками допросных листов Бабурова и Лизунова. Оперативно, ничего не скажешь... Стражнику я дал полтинник, а затем проводил его на кухню, где велел поднести служителю закона чарку да солёный огурчик и хлеб с ветчиною на закуску. А когда он выпил за здоровье царя нашего государя Феодора Васильевича, дал ещё и записку для Елисеева, в которой написал, что неплохо было бы встретиться у него в управе.