Ваше Сиятельство

Однако мое спокойствие и улыбка в корне ломали всю серьезность ситуации, и я сказал:

— Мам, ты же понимаешь, что гораздо лучше если я пью вино дома со служанкой, чем где-то в кабаке, в дурной кампании с распутными дамами? Уверяю, я сам прекрасно понимаю, что хорошо и что плохо. Есть та грань, которую я не переступлю. Вот, к примеру, в субботу мы едем на бал к Евстафьеву, там все будут слегка баловаться игристым вином, насколько это плохо? Ты тоже выпьешь пару бокалов, правда? И за ужином во многих приличных домах выпить немного вина, считается хорошим тоном.

— Это совсем другое, Саш! — Елена Викторовна положила пачку «Никольских» в карман своего халата.

— Ах, другое… Тогда, ответь мне на важный вопрос. Только быстро, не думая, — я встал напротив нее пронзительно глядя в глаза: — В каком возрасте ты первый раз попробовала вино? Быстро и честно!

— В шестнадцать лет… — быстро произнесла Елена Викторовна, поддавшись на мою практически гипнотическую провокацию. И тут же спохватилась: — Саша, ты что меня еще допрашиваешь⁈

— Вот! — многозначительно подняв указательный палец, я рассмеялся. — В шестнадцать лет. Я даже про первых мальчиков спрашивать не буду. Ай-я-яй, мама. Ты в шестнадцать, а мне несколько больше — я уже школу заканчиваю. Ты и папу ругала за то, что он курил, хотя он был взрослым, состоявшимся человеком, на четыре года старше тебя. Дам тебе совет: не нужно другим людям, тем более близким, дорогим людям, постоянно навязывать лично твои правила. Давай договоримся так, — подошел и взял ее обе руки: — Ты будешь терпимо относится даже к тому, что тебе не нравится в моем поведении, и тогда мы не будем ссориться. Я был и буду для тебя хорошим сыном. Только ты сделай важную поправочку в своих взглядах: сыном твой уже взрослый. Мой голос и мои решения в семье, как мужчины, теперь значит так же много, как и твои. Да, кстати, — я сунул руку в карман ее халата и вытащил пачку «Никольских»: — Ты все равно такие не куришь. Ты же предпочитаешь «Госпожа Аллои»? Сегодня я куплю пачку твоих любимых и положу в твой халат. Заметь, я не ругаю тебя за то, что ты тоже иногда куришь. Это твоя маленькая слабость — она даже мила.

— Саша! — она все-таки топнула ножкой.

Я, сдерживая смех, поцеловал ее в щечку и сказал:

— Очень прошу, не надо увольнять Дашу. Здесь виновата не она, а моя мужская настойчивость и, кстати, возраст. Ты же понимаешь, что в моем возрасте хочется очень много чего. Обещай, что не уволишь Дашу и не будешь ее ругать.

— Я ее накажу, можешь в этом не сомневаться! — ответила строгая госпожа Елецкая.

К дому Синицыных пришлось добираться бегом. Из-за затянувшегося общения с мамой, я вышел намного позже и явно не успевал ко времени встречи с Айлин. Но бегом — это хорошо. Мне не хватало пробежек. Хотя бы так, в неудобной обуви и одежде, на недостаточно длинной дистанции. Айлин меня уже поджидала, и когда я подбегал, вытащила из кармана часы, держа их перед собой и поглядывая на циферблат, сказала, подражая школьному тренеру:

— Не укладываетесь, ваше сиятельство. Вам нужно меньше себя жалеть и уделять больше времени физподготовке!

Вместо ответа я поцеловал ее жарко в губы, и лишь потом спохватился: поцелуй вышел провокационный, прямо под окнами ее дома.

Мы едва не опоздали к первому уроку. Зашли, и почти сразу за нами Мавецкая — преподаватель по органической химии. Что я успел заметить: Сухрова в классе не было, Лужин сидел мрачноватый, отведя взгляд, но большинство одноклассников поглядывали на меня и Айлин с любопытством. По химии сегодня мы готовились к предстоящей полугодовой контрольной, и поскольку я решил окончить школу второго круга с хорошими оценками, пришлось все внимание уделить разъяснениям Мавецкой.

Когда прозвучал звонок на перемену, я сказал Айлин, что хочу переговорить с Ковалевской и попросил не ходить за мной. Мое предложение выйти покурить княгиня приняла с показной неохотой, но все-таки смиловалась, вышла к центральному входу под портик.

— Что тебе надобно, господин Елецкий? — она редко курила тем более в столь людном месте, но в этот раз достала из пачки длинную сигарету, похожую на соломинку для коктейля.

— А чего ты такая сегодня сердитая? Вчера ко мне была много милее, — я щелкнул зажигалкой, давая прикурить в первую очередь даме.

— А вот так. Мое настроение — мое дело. Выкладывай, что от меня хочешь, — огонек на конце ее сигареты вспыхнул ярче, она затянулась.

— Хочу тебя попросить, чтобы ты не распространялась насчет… Насчет того, что Айлин вчера сказала. Она ляпнула, не подумавши. Пожалуйста, не надо об этом никому, — я тоже прикурил.

— Как интересно. Хорошо, держу язык за зубами, а ты скажи, было у вас вчера то, о чем она так мечтала? — она подняла ко мне взгляд, небесный и насмешливый.

— Оль, не в моих правилах говорить о том, что у меня было с девушкой. Без обид. Вот если бы у тебя со мной такое было, и я с кем-то об этом начал болтать, тебе бы не понравилось, правда? — я стал так, чтобы заслонить княгиню от вышедших под портик преподавателей.

— У тебя со мной⁈ — она рассмеялась. — Какой ты наглый и самоуверенный! Елецкий, а ты хотел бы, да? Признай, очень хотел бы? — она прищурилась.

— Да, — вполне искренне сказал я, опустив взгляд от ее ярких губ к глубокому декольте.

— И что же ты так туда смотришь? Ну помечтай, помечтай, Сашенька. Ты сейчас такой забавный, — она выпустила струйку дыма в мою сторону.

— Ты тоже очень забавная. Мне даже иной раз кажется, что ты очень взрослая. Тогда скажи, а ты со мной хотела бы? — теперь я прищурился, но смех сдержал. — Ну так, говори, честно как я.

— Вот ты дурак! — она отвернулась и засмеялась, прикрыв ладонью рот.

— Как я понимаю, это означает «да, только сказать стеснюсь, я же княгиня!», — услышав возглас Лужина, я повернул голову и увидел Сухрова, заходящего в ворота на территорию школы.

— Все, подурачились и хватит. Про Айлин никому не скажу, — быстро перевела разговор на другую тему Ковалевская. Она тоже увидела графа Сухрова и сообщила: — Ой, твой враг идет. И хромает как, бедненький, — потом добавила: — Жестокий ты, Саша. И к парням, и к девушкам.

Вот последнее к чему она сказала? Я не ответил, вынужденно повернулся, потому что Еграм шел ко мне. Рядом с ним семенил Лужин, позади Адамов и Подамский, и даже баронесса Грушина — их неизменная подруга. За ними подтянулись учащиеся других классов, обступая полукругом.

— Тебе конец, Елочка! Жди понедельника и трепещи! — злобно проговорил Сухров, хотя эти слова с его разбитых губ звучали смешно.

— Пиши завещание! — влез Лужин.

Последнего я проигнорировал, а графу ответил:

— Еграшка, я могу тебе прямо сейчас повторно расквасить нос. Вспомни, как ты на четвереньках ползал передо мной и выплевывал осколки зубов. Ты для меня не соперник, а жалкая тряпичная кукла. Даю времени до понедельника, чтобы принести публичные извинения, иначе ты будешь снова унижен и опозорен.

Сухров побагровел, его лицо стало неотличимо цветом от разбитых губ. Он яростно сопел носом, не в силах подобрать слов. Воспользовавшись его замешательством, я провозгласил:

— Эй, ну-ка, в сторону! Дорогу княгине Ковалевской! — взял Ольгу под руку и повел через расступавшуюся толпу.

— Кто бы мог подумать, Елецкий, что ты такой непростой! Ты — красавчик! — со смехом сказала Ольга уже поднимаясь по лестнице и поцеловала меня в щеку.

Возможно, она одарила поцелуем вовсе не от наплыва эмоций: у нее яркая помада, и на моей щеке остался след. Такой след, что когда я зашел с княгиней в класс, то снова оказался в центре внимания.

— Ого! Даже так⁈ — произнесла Татьяна Булевская, глядя на меня задорной улыбкой.

— А как же Синицына? — раздался голос с дальнего ряда.

Я сел на свое обычное место, рядом с Айлин и уже она подсказала причину особого внимания класса к моей персоне:

— У тебя помада на щеке.

— Черт! — я обернулся к Ковалевской, она улыбнулась в ответ не без ехидства.

— Айлин, прости. Очень некрасиво вышло, — достав платок, я принялся тереть щеку.

— Мне все равно, — сказала госпожа Синицына, обняла меня и нарочито долго поцеловала в губы.

Может мне показалось, но после этого поцелуя Айлин вроде как повернулась на миг к Ковалевской. После звонка на урок в класс зашел граф Сухров и все, кто был с ним на перемене под портиком. Сухров шел по проходу со стороны Айлин. Я несколько напрягся, ожидая какой-нибудь подлости от него, но Егерам прошел молча, не глядя в нашу сторону.

После занятий я собирался съездить в банк и получить доходные проценты за первый квартал с «Томского Литья». Около двух лет назад, по подсказке графа Голицына я купил акции этого завода, специализирующегося на литье заготовок из цветных металлов. Вложил все подаренные отцом деньги, которые вместе с моими накоплениями сложились в довольно приличную сумму. Вложил и не прогадал — предприятие шло в быстрый рост. Тогда мама подшучивала надо мной: «Вы посмотрите на него! Фабрикант!». Но шутки, шутами, а за неполный 4346 год я получил в общей сложности около 2800 рублей — сумма вполне приличная, допустим для Даши это почти две годовых зарплаты. А в этом году доходные проценты обещали быть еще выше, судя по экономическому отчету за первый квартал.

Узнав, что я собираюсь ехать на Тверскую, Айлин, конечно, вызвалась меня сопровождать. Чему я, конечно, обрадовался — мне хотелось подольше побыть с ней за пределами школы. С помощью эйхоса госпожи Синицыной я вызвал эрмимобиль из службы транспортного найма «Гонцы Денисенко». Минут через пятнадцать мы уже катили к центру столицы, устроившись в пахнущем кожей мягком салоне. За рулем сидел пожилой извозчик в фуражке с бронзовой кокардой «гонцов», бубнил под нос какую-то старую песню и отчего-то пыхтел на поворотах, пыхтел еще громче, чем старый паровой мотор.

— Хочешь после банка зайдем в кафе? — предложил я госпоже Синицыной.

— Да, — она прижалась ко мне и прошептала. — Еще хочу сделать как вчера.

— Айлин, тебе пока нельзя так делать, — я обнял ее.

— Можно. Хочу, чтобы он снова брызнул, — она положила руку на отвердевший холмик под моими брюками. — Это так интересно и смешно. И еще приятно.

— Ты становишься развратной девочкой, — я попытался произнести это строго, но у меня не получилось.

— С тобой я хочу быть такой, — она расстегнула пуговицу моих брюк.

— Не надо здесь это делать, — взмолился я, придерживая ее ладошку и чувствуя дикое возбуждение. — Лучше скажи, тебя точно не обидело, что я пришел измазанный помадой княгини? — постарался я отвлечь ее от возмутительной провокации.

— Нет. Я же обещала не лезть в твои отношения с ней. Я тебя люблю и не буду ничего требовать. Просто будь чаще со мной, когда у тебя есть время, — ее пальцы все-таки остановились на второй пуговице.

— Спасибо, Айлин. Спасибо, что ты такая, — я поцеловал ее в губы, долго и горячо, почти повалив на широком заднем сидении эрмимобиля. Извозчик снова запыхтел, посматривает за нами в зеркало и поехал быстрее, обгоняя пузатые, сверкающие бронзой грузовики — широкая улица позволяла.