Червь

Глава 18

Пока мы с семьёй (поверьте, мне тяжело называть этих людей подобным образом, но что поделать) идем по песчаной дорожке устланной мелкими камушками и отходами животных, нам на встречу выходят люди из соседних домов. Люди выходят вообще из всех домов. Люди идут сзади. Люди идут впереди нас. У большинства на лицах негодование, у остальных — страх. Вся эта толпа шепчется в едином порыве, выдавая неразборчивые фразы. Речь одних накладывается на возмущения других и до меня доходят лишь редкие фразы, которые я с трудом могу разобрать: то, что сейчас происходит — не должно происходить. Эти самые “кровокожи”, как я понял, приходят осенью, а сейчас, судя по зелёным листьям и по вечно палящему солнцу — лето. С чем это связано — никто не знает.

Когда впереди показалась каменная дорожка, и до центра деревни оставалось совсем чуть-чуть, толпа забурлила. Хлынула в сторону как тысяча мальков, что в страхе прячутся от хищной рыбы. Люди сдвинулись на правую сторону, пропуская кого-то страшного и важного! Я присмотрелся, прищурился: по левую сторону от дороги показался всадник на коне. Он скакал нам на встречу, рассматривая толпу. Всадник был затянут в странные доспехи, кривые какие-то, бугристые, багрового оттенка. И лошадь — она тоже была всё покрыта чем-то напоминающую ту самую болячку, что мы отковыряли у коровы.

Мне было так любопытно, что я не мог оторвать глаз, мне хотелось рассмотреть доспехи в подробностях, в деталях, но отец отвесил мне подзатыльник. Несильный… Так, чутка волосы взъерошил.

— Отто, — говорит он шёпотом, — опусти глаза и смотри себе под ноги. Голову не поднимай! Понял меня?

— Понял, — я опустил глаза и начал разглядывать свои босые ноги, измазанные грязью. Да я весь был перемазан! Даже умыться не дали! Что за срочность то такая? Кто они?

Когда всадник проходит мимо нас, я слышу громкий стук копыт и булькающее лошадиное дыхание, как будто кровь ей затекает в носоглотку. Как мне это знакомо…

— Кто они? — спрашиваю я.

— Я потом тебе расскажу. Нас всё равно это не коснётся. И в будущем тоже. Я надеюсь.

Вот так всегда, живёшь себе живёшь, думая, что не коснётся, а хрен там! Пройдётся так, что мало не покажется. Не правильно он философствует. Надо быть готовым ко всему, к любой жопе, к любому говну!

А вот и пошли камни под ногами. Толпа уплотнилась, как в пригородной электричке рано утром, но двигалась ровным строем.

Мы дошли до центра деревни, и встали недалеко от колодца. Вот и “Щепка” недалеко, а вот та дорога уводит дворами к дому Роже, а та — в лес.

Толпа снова наполнилась возмущением, но покорна начала вытягиваться в ровную шеренгу. Два всадника, облачённые в такие же бугристые доспехи, бежали с двух сторон, выравнивая толпу.

Ну и духотища… В толпе это ощущалось в десять раз хуже — баня под палящим солнцем. А еще громкий стук копыт, достающий до меня. Я чувствую, как по камням бежит вибрация, окутывает пацана и волнами накрывает моё тельце.

Отец положил мне руки на плечи и выставил перед собой. Мать стояла рядом с ним. Я кинул взгляд налево — там также детей выставили вперед, с левой стороны — тоже самое.

Так-так-так… Попахивает каким-то ритуалом…

Из соседних дворов на площадь прискакали еще два всадника. Они слезли с лошадей и медленно пошли к толпе. Мне было их плохо видно, но то, что они делали, мне было знакомо. Выкинув вперёд руку, один из всадников шёл вдоль шеренги и над головами детей рисовал круги.

Вот всадники уже недалеко. Теперь я вижу их как на ладони, но лучше бы не видел никогда. Судя по выступающим грудям и упругим фигуристым задницам — это женщины. Их тела полностью покрыты коричневой коростой, грубой, с тонкими прожилками, тянущимися по всему телу от ног до головы. Словно их покрывает единый толстый слой болячки — коричневый, засохший с трещинами и буграми. Там, где суставы — болячки гладко стёрты и блестят, и ничто не сковывает движения всадников. Они идут спокойно, уверенно, ведут себя как захватчики. Оружия не видно, но, вполне возможно, что оставили на лошадях. А вдруг толпа взбунтует? Успеют они выхватить мечи или что там у них? Но, может быть, оружия и вовсе нет, и это всё (а я очень на это надеюсь), какая-то благотворительная акция?

Вот одна из женщин уже в десятке метров от меня. Её лицо скрывается под маской, на которой я вижу не только тонкие прожилки, но и диагональные порезы, напоминающие след от меча. Ни губ, ни носа, лишь глаза, утопленные в широких лунках её маски. Она кружит ладонью над головой очередного ребёнка, кидает взгляд то на его родителей, то на детей, что ждут своей очереди, и я слышу, как её дреды, а по-другому назвать это я не могу — длинные волосы, доходящие ей до соска, были скручены в острые сосульки, и, судя по всему, пропитаны кровью до состояния всё той же болячки. Так вот я слышу, как эти дреды скребут по её доспехам.

Причёска этой загадочной дамочки напомнила мне передачу про путешествия, в которой показывали африканских женщин из племени Химба. Помимо огромных сисек, что свисали до пупка, у них было кое что еще, что отличало их от других племён — женщины замазывали красной глиной свои длинные волосы, скручивая их в тонкие какашки. Я тогда пытался подрочить на голых африканок, но не смог; на самом интересном моменте передача оборвалась ебаной рекламой! Всегда! Словно делали это специально!

И вот, эта женщина в кровавом доспехе вращает головой и все эти твёрдые дреды громко скребут по её наплечникам, сыплясь с плеч на спину и с плеч на грудь.

Еще пару детишек, и она возьмётся за меня! А что если она увидит именно меня? Не Отто, а меня, глиста, солитёра, преспокойненько живущего в горячих кишках. Меня утешает мысль, что отец отправил Роже в лес только из-за её дара, а у меня ничего подобного нет! А значит — эта баба пройдёт мимо меня.

И вот, она уже готова подойти, как вдруг, на площадь врываются еще два всадника. Подбегают к нам, и один из них громко кричит, словно захлёбывается кровью:

— Мы нашли её!

Женщина резко оборачивается в их сторону. Её дреды взмывают в воздух и царапают лицо рядом стоящего мужчины. Тот откинулся назад и громко застонал. Ребёнок, что стоял перед ним, испуганно припал к отцу.

Я всматриваюсь в того всадника, и вижу, что за его спиной сидит Роже!

Еб твою мать! Пиздец!

Отец сильно сжал мои плечи и раздосадовано прошептал:

— Поймали…

Женщина с дредами подходит к всаднику, протягивает руку Роже и говорит:

— Не бойся. Возьми меня за руку и спускайся.

В ответ Роже протягивает свою ладонь, а в другой — сжимает какой-то длинный предмет, похожий на толстую палку.

В этот момент второй всадник, сидя в седле, зашатался и обмяк, припал к лошадиной шее. Вожжи они не использовали, и как держались на лошадях — хуй знает! Он неуверенно хватается за лошадиную гриву, которая выглядит так же, как дреды на бабе, пытается найти упор, но что-то явно идёт не по плану — он заваливается на бок и падает на брусчатку.

И тут все мы видим, что у него нет правой руки, а на боку — вырван (именно вырван) большой кусок брони. Там, где в броне зияет дыра, всё залито кровью, но наружу она не вытекала.

— Что случилось с Вацлавом? — гневно спрашивает баба с дредами, хватая Роже за руки и грубо срывая с лошади.

— Девчонки пытались спрятаться от нас в лесу, — докладывает всадник, — но мы их нагнали…

— Что случилось?!

— На Вацлава напал медведь.

Баба с дредами уставилась на Роже. Смерила девочку взглядом. Ладонью, затянутой кровавой коростой, стряхнула грязь с её плеча и провела большим пальцем по щеке, стерев засохшую каплю крови. Какие эмоции скрывались под маской — никто не видел. Но я видел, как сильно испугалась Роже.

Меня затрясло. Мне хочется взять нож, напасть на эту бабу со спины и вонзить лезвие сквозь дреды прямо в шею!

— Где вторая девка? — спрашивает баба с дредами.

— Пока мы убивали медведя, она успела убежать. Смогли только эту поймать, — и кивает на Роже.

Баба наклоняется к Роже и спрашивает, булькая кровью:

— И что ты умеешь?

— Она колдовала над медведем… — добавляет всадник.

Роже опустила голову и молчит. Теперь мне видно, что она держит в руках — это рука, судя по всему, второго всадника.

— Молчишь? Хорошо, я сама узнаю, — она вскидывает руку, медленно проводит ладонью над головой Роже. Затем сжимает кулак и восклицает:

— Нашли! — снова наклоняется к Роже, заглядывает в глаза и выкрикивает: — Продемонстрируй!

Роже молчит.

— Продемонстрируй! Слышишь меня?

Роже молчит. И тут, эта сука в доспехах, похожих на застывшее говно, хватает Роже за волосы и притаскивает к телу валяющегося на земле всадника без руки.

— Продемонстрируй! — кричит она на Роже.

Меня затрясло еще сильнее, я уже готов шагнуть вперёд, но отец словно ощутил мой порыв — я прям чувствую, как его пальцы с силой вонзаются в мою кожу, держа меня мёртвой хваткой.

Бедная Роже, во что же ты вляпалась… Только не плачь! Держись!

— Ты меня не слышишь? — наседает баба. — Продемонстрируй! — и швыряет Роже к телу всадника.

— Я не смогу…

— Почему?

— У него рука зажила.

Культя действительно затянулась коркой.

Баба с дредами молча садиться возле всадника, берётся за его культю и свободной рукой начинает отдирать свежую болячку. Тот задёргался, замычал. Куски, похожие на кору дерева, посыпались на брусчатку. Вся процедура сопровождалась звуками лопающейся кожи и оханьем толпы, что с отвращением наблюдала за происходящим. Меня же картина устраивала полностью, только крови не хватало; она каким-то чудесным образом оставалась на культе.

Отрывая последний кусок, она говорит Роже:

— Быстрее! Показывай!

Роже подносит к культе оторванную руку, вставляет как протез, и просит бабу подержать. Та перехватывает, упирая её с силой в культю. Роже вскидывает руки над повреждённой конечностью и, как всегда в таких случаях, начинает рисовать круги, опустив голову.

Всадник подёргался-подёргался и замер. Он словно расплылся в блаженстве — боль ушла. Он встал, ощупал приращённую руку, покрутил ею, сжал кулак. На вид — как новая!

У Роже получилось срастить конечность с телом! Охренеть!

Всадник взобрался на лошадь. Его бок так же был цел, а на брусчатке ни капли крови, лишь куски доспеха валялись как засохшее дерьмо.

Баба с дредами хватает Роже за руку.

— Умница! Тебя мы и искали…

— А что со второй девкой делать? — спрашивает первый всадник. — Дальше искать?

— Нет. Нам нужна она…

“Африканочка” подводит Роже к первому всаднику. Кладёт руки ей на талию и начинает поднимать, пытаясь усадить на лошадь.

Пронзительный девичий крик болью отдаёт у меня в голове. Он сверлит мозг! Бьёт по нервам! Словно возле моего уха включили колонку на полную мощность с каким-то музыкальным говном девяностых годов! Пальцы отца уже не в силах меня удержать. Я вырываюсь из мёртвой хватки. Выбегаю вперёд, присаживаюсь. Хочу достать нож. Отец рванул за мной, но, когда баба с дредами кинула на нас взгляд, он замер, оставшись стоять в паре шагов от меня.

— Извините его, — мямлит отец. — Он…

Роже бьёт бабу ногами, колотит кулаками всадника, не давая себя усадить, но всё тщетно. Всадник усаживает её перед собой, повернув к себе спиной. Прижимается к ней, обхватывает руками. Всё, теперь Роже никуда не деться…