Князь Рысев

* * *

Она была горяча, будто сам огонь.

Едва мы выскочили прочь из библиотеки, она схватила меня за руку — куда только девалась ее стеснительность? На лице — полная счастья улыбка, в кулачке зажата сдернутая с груди та самая треклятая монета. Сказать ей, что она неправильно поклялась на ней или не говорить?

Я решил, что лучше последнее.

Петербург встречал нас солнечным, тихим днем. Я любовался им по-новому — нечто царапало мне глаз и не давало покоя. Впрочем, Майя была сейчас для меня куда важнее.

Она молчала, но дарила красоту своих улыбок. Все внутри нее так и кричало, что мы справились, все хорошо, мы живы!

Первым делом затащила меня в какой-то магазин. Хмырь с мерилом и классом портного скакал вокруг меня с метром. Ему важно было все — обхват талии, обхват плеч…

Словно запоздало я вспомнил об одной из своих главных проблем и намекнул мастеру, что у меня совсем нет денег, но он лишь ответил, что мне об этом не пристало беспокоиться.

Майка рассматривала меня, словно дивную, красивую игрушку. В душе маленькой стесняши пробуждалась необузданная кошка, желающая быть — хоть чьей-нибудь. Ее зеленые глаза были прикованы только ко мне, и черт бы меня побрал, если мне это ни капельки не льстило!

Мастер вынес новую рубаху взамен утраченной, она пришлась мне впору. Вместе с ними он вынес и штаны, к большому разочарованию Майи велев укрыться за ширмой — ей-то наверняка хотелось увидеть меня без всего. Старая моя одежка если и не обратилась в клочья, то несла на себе красные отпечатки адской грязи и годна была разве что на половые тряпки.

— Домой? — спросила она у меня на выходе, а в ее голосе я расслышал что-то похожее на грусть. Вспомнил, что для того чтобы пойти сюда, ей пришлось солгать тем, кого она знает. И наверняка по возвращении ее не ждет ничего хорошего. Кто знает, сколько дней мы пробыли в той дыре? Волнение кольнуло иглой — не пора ли уже быть на пороге того самого офицерского корпуса со своей бумазеей в зубах?

Не отвечая ей, поймал за шкирку мальчишку-газетчика — тот только ойкнул и затих, остановив свою кричалку на полуслове. Бросил взгляд на выпуск газеты в его руках, облегченно выдохнул — мы пробыли там от силы день.

— Знаешь, ты мог бы у него просто спросить… — словно осуждая, заметила Мая.

— Мог бы, но так надежней. Знаешь, к черту дом. К черту Кондратьича. Пойдем куда-нибудь? Куда ты хочешь?

Она замялась, прежде чем ответить. Как будто ответ таился не в том, куда она хочет, а чего именно хочет. Я понял ее молчание по-своему, взял за руку — щеки девчонки резко стали пунцовыми. Она не вырывалась, не пыталась скинуть мою ладонь. Развивая успех, второй рукой обнял ее за талию, ладонь неспешно, но скользнула к округлым, прятавшимся за толстой тканью платья и брюк бедрам.

Я прижал ее к себе, будто маленькую девочку. Сначала неспешно, будто утонув в неуверенности, что происходящее — правда, она ответила на объятия, обхватила меня за плечи.

От нее пахло дикой, неукрощенной женщиной. Все, чего ей хотелось, было написано в глазах. Не говоря ни слова, я потащил ее за собой — точно так же, как она меня парой минут назад.

Доходный дом, выросший перед нами, был куда опрятнее того, в котором мы ютились с Ибрагимом. Хозяин — толстый и дородный — брал дорого, то и дело расчесывал усы, но, признав в Майе дочь Тармаевых, немного сбавил обороты и скинул цену.

Я обещал заплатить позже — за день и тройную цену. От таких предложений в Петербурге не отказываются.

Уверенность в том, что сейчас случится, с каждым мгновением таяло в Майе. С каждой ступенькой она будто боялась будущего, боялась своих желаний. Благовоспитанность кричала ей, что так нельзя, ей не стоит. Не надо…

Но все девичье говорило об обратном.

Я подхватил ее на руки, не давая опомниться. Почему-то вспомнились свадьбы, где жених тащит невесту на руках.

Дверь, будто нам обоим назло, не желала поддаваться, открылась не сразу и, словно заведомо осуждая, что будет дальше, старчески и противно заскрипела.

Майя поправила волосы, встав у самой кровати. Я сразу понял, что у нее еще никогда не было мужчины. Тут требовалась рука не мальчика, но мужа. Осторожно коснулся ее талии — девчонка вздрогнула, будто ее пронзило током. Второй ладонью гладил ее по спине и волосам, словно ребенка.

Ей хотелось быть маленькой девочкой в моих руках. Шнурок платья норовил завязаться в треклятый мешающий узел, но все же уступил моему осторожному напору — ненужной тряпкой она спало с ее плеч к ногам. Майя впилась в меня губами, даря один поцелуй за другим — неумело, по-телячьему, почти по-детски.

Я простил ей наивность. Закончив с поцелуями, она села на кровать, потянувшись к застежкам лифа. Отодвигаясь к спинке кровати, позволила мне подцепить ее трусики — те самые, с кружевами и в полоску. Они снялись легко, будто сами давно желали оставить тело хозяйки.

Я разделся следом. Рубаха, штаны — мне казалось, они лишь сковывают движения, мешают.

У Майи был плоский живот. Приподнятая, красиво округлая, большая грудь. Она словно таила в себе вызов.

Я припал к девушке губами, даря первые ласки. Еще ни разу не испытывавшая ничего подобного Майя вдруг охнула, зажмурилась от накатившей сладкой истомы.

Вместе, заключив друг дружку в объятия, мы повалились на кровать. Та протестующее заскрипела под нашим весом.

Майя была осторожна во всем. Легко касалась меня руками, медленно выгибала спину и подавалась навстречу, явно слабо представляя себе, как все происходит на самом деле. Каждый ее взгляд насчет меня как будто спрашивал разрешения, будто вопрошал — я правильно делаю? Надо вот так?

Я действовал очень нежно. Она вздрагивала всякий раз, будто боясь боли, но я погладил ее по волосам, едва коснулся шеи, шепнул, что все будет хорошо. И Майя расслабилась. Слабо выдохнула и выгнулась дугой, чтобы отдаться целиком и полностью на милость моему опыту.

Я раз за разом менял темп, словно чувствуя, когда она вот-вот взорвется сладкой истомой, но не позволял ей шагнуть за грань. Мне нравилось слышать ее горячие, жадные «еще» и «хочу», что она неумолимо шептала всякий раз, касаясь искусанными губами моего уха. Ногтями впивалась мне в спину, норовила обхватить ногами. Иногда пыталась помогать руками, но чаще просто лежала и стонала, принимая меня всего.

Наши сердца застучали в унисон. Первый раз окончился моей победой — покоренной богиней она лежала передо мной, искрясь от золотистого пота. Смотрела из-под прикрытых глаз, пытаясь унять тяжелое дыхание. Я видел по горячему взгляду, что этого первого раза ей мало, что хочется еще. Былая стыдливость оседлала скромность, сказала, что будет ждать девчонку где-нибудь в другом месте, а сейчас она сама по себе.

Ей нравилось быть самой по себе. Она перевернулась и прижалась носом к моему влажному паху. Вошла во вкус — зажатая поначалу, хотела пробовать все больше и больше. Язычок скользнул по нежной коже. Майя хитро улыбнулась, будто говоря, что в этот раз победа будет за ней, и я, а не она, буду валяться полностью обессиленный, опустошенный и до бесконечного довольный.

Мы кончили с ней с ней вместе. Забыв обо всем, лежали в объятиях друг друга — молча и ничего не говоря. Будто царящая над нашими головами тишина была куда красноречивей. Ей, наверное, хотелось, чтобы именно так оно и было.