Проклятие новичка

Глава 20

Да, Макс, свезло тебе — так свезло… Просто обхохочешься.

А может, и не свезло вовсе. А было подстроено.

И это вовсе не я "открыл" портал — с чего бы мне хотеть попасть на Лимб?.. А тот самый злопыхатель, который мастерски испортил тормоза в машине Денницы.

И вот теперь тащат меня, как глупого козлика, незнамо куда, и наверное, всё это плохо кончится.

Эх, Зебрина, Зебрина…

Надо было сесть на Денницу ещё на Клоаке Дьявола, и не слезать, пока он тебя не освободит.

В кармане завозилась Гермиона.

Затем я почувствовал на коже острые коготки, которые быстро переместились в район связанных рук.

Умница моя.

Не так-то просто обездвижить василиска — особенно, если у него другие планы.

Через минуту я был свободен: руки-ноги развязаны, осталось лишь спрыгнуть с плеча злоумышленника и…

Одной рукой срывая с головы мешок, другой — отдирая липкую ленту от губ, я вывернулся из хватки здоровенного мужика и хлопнулся наземь.

Щурясь от яркого солнца — из подземки мы уже выбрались — я вскочил и закричал:

— ЗЛОЙ БАНДИТОС ОТЧИРИК! — и провёл рукой себе по горлу.

Шутки кончились. Они меня достали.

Человек только слегка повернул голову в мою сторону, и я сразу догадался, что это вовсе не человек.

У людей обычно более влажные глаза и менее каменные лица.

Ожившая статуя, так бы я сказал. Совершенная в своей мраморной, выточенной резцом гениального скульптора, красоте.

Она изображала мужчину — идеально развитой мускулатурой он напоминал античного Дискобола, а лицом — Леонардо ди Каприо в молодости.

На моё только что выдуманное заклинание он отреагировал индифферентно. От слова "совсем".

Ну конечно, он же мраморный! Такому любая магия — как с гуся вода…

Секунду статуй смотрел на меня неподжвижными, ничего не выражающими глазами…

А потом я побежал.

Поверьте: это был единственный выход.

Как противостоять ожившим каменным статуям, я не знаю. И если Денница с Патрицией освободиться не смогли, значит, моя задача им помочь.

Через два десятка метров стремительного бега на моих губах появилась улыбка.

Вот это я понимаю — жизнь.

Когда уходишь от погони, ни о чём больше не думаешь.

Сзади раздался какой-то шелест.

Не похоже, что это бежит мраморный человек. Его шаги, на мой взгляд, должны дробить асфальт…

Я поднажал.

А потом мне в спину что-то ударило. Мягко, словно обёрнутая в одеяло дубина.

Пропахав носом добрый кусок дороги, я попытался вскочить, но…

Это была сеть. Она опутала, облепила меня, как паутина — муху. А ещё сквозь неё было пропущено электричество.

Я хозяин своего мочевого пузыря… — это была последняя мысль. Потом меня поглотила тьма.

Очнулся от запаха.

Его ни с чем нельзя было спутать: так может пахнуть только жареный с чесноком цыплёнок табака.

Рот наполнился слюной, в животе забурчало.

Рассудив, что с человеком, рядом с которым так умопомрачительно пахнет, ничего плохого случиться не может, я открыл глаза.

И оказался прав.

В перспективу уходил стол, уставленный яствами.

Тут был и цыплёнок — он покоился прямо передо мной, на большой тарелке с голубыми цветочками.

Тут были и пирожки с булочками, и что-то подозрительно чёрно-зернистое в вазочке, и какая-то запечённая рыба…

Я живо припомнил стол в кабинете господина Тота. Но нет, обстановка несколько не та.

Да и старая дама, что сидела напротив, не слишком сильно походила на Великого Дознавателя.

Хотя определённое сходство всё же имелось. Характерный прищур проницательных умных глаз, например.

Они как бы говорили: — Надеюсь, ты окажешься достаточно интересным, и я не пожалею, что трачу на тебя время. Впрочем, посмотрим.

— Зра…

Опыт, сын ошибок трудных, учит, что со старушками надо быть вежливым. В этом случае они не ругаются слишком громко, и почти не бросаются клубками шерсти с торчащими из них спицами.

К сожалению, в горле у меня было сухо, как в памперсе, язык превратился в кусочек пенопласта, а двигательные функции организма, в общем и целом, отсутствовали.

— Тебе плохо, — нет, она не сочувствовала. Просто констатировала факт. — После ловчей сети всегда так. Впрочем, ты сам виноват: не надо было убегать от моих мальчиков.

Я счёл благоразумным промолчать.

В нынешней ситуации я ни ухом ни рылом, так что, пускай говорит старушка. Может, выболтает что-нибудь ценное…

— Ещё раз назовёшь меня старушкой, и тебе нечем будет думать, — дружелюбно поведала ст… э… леди преклонного возраста.

Денница прав: надо учиться делать покерфейс.

И фильтровать базар. Даже мысленный. На всякий случай…

Я попытался сесть прямее. Стул был неудобным, с жесткой спинкой. К тому же, меня переодели: джинсовый костюм исчез, а вместо него присутствовали чёрные кожаные штаны, такая же куртка и шелковая рубашка.

Интересно, кто всё это выбирал?.. — я бросил опасливый взгляд на… другой конец стола.

И внезапно похолодел.

Кожаный шмот, старая леди… Не хватает только шамбарьера и красного шарика во рту!

Чёрт, неужели меня хотят превратить в… сексуального раба?

Старая леди рассмеялась. Лицо её покрылось лучиками морщинок, и даже глаза на мгновение потеплели.

— А ты просто копия отца, — заявила она. — Думаешь только о сексе. Каких успехов мог бы добиться Зиновий, если бы ту энергию, с которой он строгал наследников, направлял на более мирные цели. Уж в этом вы — два сапога пара. Бегаете, суетитесь, занимаетесь глупостями, вроде спасения жизней других людей… Лично я думаю так: если у кого-то хватило идиотизма попасть в неприятности — пусть сам и расхлёбывает.

Спасение утопающих — дело рук самих утопающих, верно?.. — я попытался это сказать, но не вышло. Горло словно перетянули стальным ошейником, и слова не выходили. Я мог только дышать — очень осторожно, и моргать, да и то через раз.

Ну, ещё водить глазами — хотя это давалось с некоторым напряжением… Словно глазные яблоки нанизали на колючую проволоку, и когда я ими шевелю, проволока скрипит и колючки впиваются ещё глубже.

— Тебе необходимо выпить, — заявила дама.

Интересно: и как я это сделаю, если не могу оторвать от подлокотника даже пальца?

Но ко мне уже плыл хрустальный бокал — сам по себе, прямо по воздуху. В нём плескалось что-то тёмное. Пахло оно знакомо и я воспрял духом: драконья кровь!

Рано радуешься, Макс. Откуда ст… арая леди узнала, что для тебя этот напиток не только не является ядом, но даже полезен?

Бокал подплыл к моим губам и наклонился так, что мне ничего не оставалось, как глотнуть.

Ошейник на шее разомкнулся, обжигающе-холодная жидкость побежала по горлу, упала в пустой желудок и мгновенно всосалась в кровь.

По телу разлилось тепло. Онемение проходило, оставляя за собой мерзкое ощущение, будто я отлежал всё тело.

Наконец-то я смог принять сообразную обстоятельствам позу, то есть, сесть прямо, не съезжая то и дело со стула. И… да. Теперь я мог говорить.

— Что вы сделали с моими друзьями? Кто вы? И где, в конце концов, мой василиск?

Старая дама оценивающе прищурилась.

— В первую очередь думает не о себе, а о друзьях… — сказала она вслух. — При этом боится. Но не лебезит. Мальчуган неплохо держится.

Она говорила так, словно её слушал невидимый собеседник.

Я оглядел помещение, или скорее, зал. Высокие лепные потолки, громадный камин — принято говорить, что в таком можно зажарить целого быка. Не знаю, не знаю. Рассадник бруцеллёза — вот что я думаю о горелой сверху, и сырой внутри говядине…

Стены были укутаны таким количеством ковров, драпировок и штор, что казалось, мы находимся внутри мягкой шкатулки. Воздух был соответствующим: пыльным, затхлым, словно его не употребляли несколько веков.

Впрочем, обстановка очень подходила для ст… ну да. Вы поняли.

Тяжелое викторианское платье, расшитое таким количеством драгоценных камней, жемчуга и золотых нитей, что даже на вид казалось тяжелым, как надгробная плита.

Как эта хрупкая леди в нём передвигается? Может, где-то под юбкой прячутся небольшие колёсики?..

Высокий воротник подпирает белый подбородок. Кожа на скулах натянута так туго, что вот-вот порвётся. И два бледно-розовых пятна румян вовсе не делают её более здоровой…

Губы такие тонкие, что ими можно резать бумагу.

Но интереснее всего глаза: большие, ярко-зелёные, они словно принадлежат более молодой и полной сил женщине.

Взгляд такой твёрдый, что поневоле задумаешься: а не родственница ли сия леди моему дедушке, Литопсу Каменнокрылу?

Забывшись, я целую минуту вглядывался в эти изменчивые, опушенные длинными ресницами глаза…

Стоило большого труда перестать.

— Простите. Я знаю, что пялиться на собеседника неприлично.

— Ничего, продолжай, — милостиво разрешила леди. — У тебя довольно интересный тип мышления, мальчуган. Ты меня заинтересовал.

Я криво усмехнулся.

— Значит, мы квиты. Я вас разглядываю, а вы читаете мои мысли. Хотя… Если подумать, это не слишком равноценный обмен. Я вижу только внешнюю оболочку, вы же зрите в самую суть.

Леди слегка улыбнулась.

— Отличие не так велико, как тебе кажется. Я не читаю мыслей. НИКТО не может читать мысли.

— Мой друг Денница может. Он демангел. Если что…

Леди усмехнулась.

— Никогда не понимала пиетета, который остальные испытывают к этим прохвостам с Клоаки Дьявола. Барыги, стяжатели и манипуляторы. Не выношу их методов. К тому же, все они лгуны.

— Но… Как вы тогда узнали, что я о вас думаю?

По некоторым причинам, этот вопрос был для меня животрепещущим. Денница утверждал, что читает мысли. Но… Почему тогда он не догадался, каким способом я собираюсь победить его на стадионе?

— Я очень наблюдательна. И могу препарировать, как под микроскопом, малейшие проявления чувств и эмоций. То, что они выражают — и есть отражение мыслей.

— Это… большой талант.

— Скорее, навык. Искусство, которое требует долгих тренировок. И постоянной практики, — леди поднесла к губам стакан с прозрачной жидкостью и сделала глоток. Подозреваю, в стакане была простая вода. — Ты тоже можешь этому научиться, — пообещала дама. — У тебя есть задатки.

— В самом деле?

Я решил быть предельно вежливым. И в первую очередь попробовать научиться скрывать свои чувства. Пройти ускоренный курс не отходя от кассы.

— Высокий уровень эмпатии, способность к сопереживанию, отсутствие брезгливости по отношению к другим расам… Всё это поможет тебе победить всех врагов и занять то место, которому ты предназначен.

— Э…

Ну вот, опять. Кто-то лучше знает, кем я хочу быть. Как распорядиться своей единственной жизнью, и вообще… Сделать из меня послушную марионетку.

— Не о каком принуждении речи не идёт, — откликнулась на мои мысли дама. — По-сути, каждый человек сам становится тем, кто есть. Всё зависит от выбора. Большее или меньшее из зол, трудная задача — или невыполнимая, большая любовь — или огромная всепоглощающая страсть… Что выберешь ты — решать будешь сам.

И она уставилась на меня своими зелёными глазищами. Я заёрзал на неудобном стуле.

— А… Какие есть варианты?