Незримые часы

— Прощаюсь с Вашим Высочеством.

Так же, как и врач, он направился к двери, пятясь задом. Его примеру последовали две из трех девушек. А вот третья осталась, явно чего-то ожидая.

А Даниил вдруг с пугающей отчетливостью осознал, что под одеялом он полностью голый. И что из-за этого он никак не может встать с матраса под взглядом незнакомой девушки.

Девушку же это явно не смущало. Совершенно неподвижно она стояла у его постели и, кажется, чего-то ждала.

Первым нарушил молчание Дан.

— Мне нужно переодеться, — сказал он с намеком.

В ответ девушка поклонилась:

— Молодой господин, я здесь, чтобы служить вам.

Молчание затягивалось. А затем на лице азиатки мелькнуло озарение.

— Простите мне мое недомыслие, молодой господин!

И с этими словами она потянула пояс. Полы платья начали расходиться, и Дан торопливо перевел взгляд на её лицо.

— Что ты делаешь? — спросил он, хотя в общем-то уже догадывался.

Девушка снова замерла.

— Молодой господин желает, чтобы прежде чем помогать с одеванием, я служила ему в постели. Прошу простить мою глупость: я не поняла этого сразу. Пожалуйста, не карайте мою семью за мою ошибку!

— Перестань, — поморщился Дан, — Я не собираюсь трогать твою семью...

После чего добавил — быстро, ибо боялся, что еще немного, и ему не хватит сил не передумать, особенно когда из распахнувшегося выреза платья столь соблазнительно виднеется нежная кожа.

— И я не собираюсь трогать тебя. Я не требую от тебя... служить мне в постели. И даже одевать меня не требуется. Просто дай мне мою одежду и... скажем, пойди и принеси мне зеркало.

Глаза девушки удивленно расширились; кажется, что-то в поведении Дана показалось ей крайне странным. Однако возражать она не посмела.

К счастью, потому что Дан чувствовал: еще немного, и новые, незнакомые ему позывы сильного и здорового тела возьмут верх над моральными ценностями привычного мира.

Вскоре обнаружилось, что намерение одеться самостоятельно было весьма самоуверенным. Трудности начались уже на этапе нижнего белья, в роли которого выступали не то короткие штаны, не то длинные шорты из белой ткани. Оказалось, что такой простой и естественной для современного человека вещи, как резинка, местные не знали. Никогда раньше Дану не приходилось носить трусы на шнуровке, и лишь со второй попытки узел удалось сделать таким, чтобы никуда не врезался. Сложнее оказалось с двубортной шелковой рубашкой насыщенно-синего цвета: над сложной системой из серебряных крючков, заменявшей ей пуговицы, пришлось как следует поломать голову.

Именно этим Даниил и занимался, когда вернулась служанка, с явным трудом несшая массивное зеркало в бронзовой оправе.

И увидев свое отражение, он на секунду даже забыл о смущении.

Почему-то даже успев понять, что попал в какой-то местный Китай, Даниил Беронин подсознательно рассчитывал, что увидит в зеркале свое собственное лицо. Или лицо, похожее на свое. А может, жила в нем надежда, что когда он заглянет в это зеркало, сон или галлюцинация развеется, и он снова проснется в родном городе, в родном мире, в родном теле, — пусть слабом и больном, но все же своем!

Разумеется, реальности было глубоко плевать на его надежды.

Хотя владелец тела был его явным ровесником, он был заметно выше ростом; навскидку где-то метр девяносто, — для азиата так и вовсе великан. При этом телосложение его отличалось какой-то гармоничностью: небольшие, но крепкие мышцы казались четко расположенными каждая на своих местах в соответствии с каким-то неписанным порядком, от которого так или иначе незаметно отклонялся каждый виденный им когда-либо человек.

Острые черты лица казались какими-то хищными, и небольшая ямочка на подбородке не развеивала это впечатление, а наоборот, усугубляла. Глаза же и вовсе имели странный, невозможный для нормального человека темно-вишневый оттенок, наводивший на мысли о каких-то вампирах.

И все это обрамляли длинные, заметно длиннее, чем до лопаток, прямые волосы. В целом темные, они, однако, будто отливали каким-то серебром. Не сединой, а именно серебром.

Как это богатство будет мешаться, не только доставляя неудобства, но и создавая риск выдать себя, — именно об этом была первая разумная мысль Дана после того, как он увидел свое отражение.

— Благодарю, — обратился он к девушке, — Оставь зеркало где-нибудь в комнате. Оно понадобится мне для кое-каких практик.

Он смутно припомнил, что голос в его видении оперировал именно этим понятием.

Дан посмотрел на девушку, послушно выполнявшую его распоряжения. Затем на криво застегнутые крючки рубашки. На оставшиеся элементы одежды — широкие верхние штаны, шелковый халат и нечто вроде кафтана, — с каждым из которых наверняка были свои тонкости. Надеть это все так, чтобы прикрыть наготу, он мог. Так, чтобы выглядеть как человек, носивший это всю жизнь, — едва ли.

— Скажи свое имя, — попросил он наконец.

Как будто от этого она перестанет быть посторонним и, по сути дела, незнакомым человеком.

— Служанка Лю, господин, — поклонилась в ответ девушка.

— Я передумал, — сказал Дан, — Помоги мне одеться.

После чего, припомнив, как это показывалось в сериалах, вытянулся по стойке смирно, разведя руки в стороны.

Вот только не задумывался он прежде о том, насколько это интимный процесс. Как ни старался юноша, он не мог сохранить хладнокровие. Тепло чужого тела отзывалось жаром внутри него, от легких и умелых прикосновений девичьих рук кровь в жилах текла быстрее, а аромат чужой кожи, подчеркнутый еле уловимым запахом цветочных духов, как будто призывал оставить в родном мире все моральные нормы цивилизованного человека.

А Лю как будто не замечала его реакций... Или напротив, замечала их слишком хорошо и намеренно вела себя так, чтобы помощь в одевании превратилась в возбуждающую игру. Поправляя крючки, на которые была застегнута его рубашка, девушка как бы невзначай касалась его груди, разглаживая шелк прямо на теле. Дан четко понял, что случись с ним что-то подобное в родном мире, стало бы ему плохо уже давно, а может, уже и напугал бы он девушку, скончавшись от сердечного приступа прямо под ее руками.

Это же тело испытывало лишь удовольствие.

Закончив с рубашкой, Лю опустилась на колени. И снова Дан смутился, прекрасно понимая, что тонкая ткань местных «трусов» никак не сможет скрыть естественной реакции мужчины, никогда не знавшего женщины, на сладкую близость юной красавицы.

Кажется, «реакция» не стала сюрпризом для служанки, не удивила ее и не испугала. Напротив, прямо сквозь ткань Лю ласково провела ладошкой по самым чувствительным местам, и Дан едва сдержался, чтобы не застонать.

И судя по чуть приоткрытым губам, а также по тому, что она начала развязывать узел «трусов», для Лю это стало приглашением к действию.

— У меня сейчас нет времени, — сказал Дан то ли ей, то ли себе, — Мне нужно быть готовым к выходу уже через несколько минут.

Чувствуя на себе дыхание девушки, он из последних сил напоминал себе, что пользоваться подневольным положением служанки для удовлетворения своей похоти — это низость и по факту, насилие.

На лице Лю, впрочем, не отразилось облегчения человека, которого освободили от неприятной обязанности. Огорчения тоже не было. Четко, уверенными движениями она надела на него широкие штаны и кафтан (у которого, скорее всего, было какое-то аутентичное восточное название, но Дан его не знал). Довершил картину иссиня-черный, расшитый серебром шелковый халат, запахнутый на правую сторону. Из-под него виднелся лишь ворот рубашки.

И будто этого было мало, Лю принялась заплетать ему волосы! Нет, конечно, Дан понимал, что с распущенными волосами такой длины он первым делом за что-нибудь зацепится. Но кто бы мог подумать, что заплетение волос — процесс настолько... волнующий? Хоть сейчас девушка и не прикасалась к его телу, но все равно...

Да еще прическу она делала явно непростую. У Даниила вертелся на языке вопрос, нельзя ли все это великолепие просто собрать в хвост, — или вовсе состричь, — но он удерживался, опасаясь, что такой вопрос может прозвучать подозрительно.

Хотя с тем, что подозрительные вопросы задавать все-таки придется, Дан успел примириться.

В итоге его волосы оказались разделены на пять длинных прядей, каждая из которых была перехвачена красным шнурком на середине и украшением в виде небольшой нефритовой змейки к кончикам. И стереотипы привычного мира категорически возражали против того, чтобы назвать это украшение заколкой, хотя по факту именно ею оно и было.

Две пряди располагались спереди, по бокам от лица. Еще три были отброшены назад и дополнительно связаны между собой у самого затылка.

В качестве завершающего штриха служанка подала ему меч в ножнах и медальон в виде деревянной таблички с вырезанным на ней символом. Символ этот не был похож ни на китайские, ни на японские иероглифы, разве что отдаленно. Он вообще не напоминал ни один из земных языков, чью письменность Дан когда-либо видел, но при этом он четко понимал его значение.

«Виноградник Неба» — вот что там было написано. Что бы это ни значило.

Клинок Дан принимал с каким-то подсознательным трепетом. С детства зачитывавшийся Говардом, Толкином и более поздними авторами того же направления, в подростковом возрасте он часто воображал себя могучим героем, с мечом в руках побеждающим целые армии врагов. То, что даже обычные физические тренировки были ему недоступны, делало мечту еще более горькой и недостижимой.

И вот, теперь он был силен и крепок, и изогнутый меч, напоминающий катану, был естественным элементом его костюма.

Только вот он понятия не имел, как им пользоваться.

— Спасибо, Лю, — сказал Дан, — Ты можешь быть свободна.

Благо, обувь здесь была, насколько он мог судить, вполне привычной, без особых хитростей в надевании, и подвергать свое самообладание дальнейшим испытаниям не требовалось.

Лишь когда служанка покинула зону видимости, юноша смог выдохнуть и оглядеться. Нужно было хоть примерно представлять, где он оказался.

Все помещение представляло собой единую комнату где-то пять на пятнадцать метров. Для разграничения служили многочисленные ширмы, которые при необходимости можно было переместить, сделав из одной комнаты хоть две, хоть четыре; сейчас они, впрочем, были сдвинуты к стенам. Украшала их ручная роспись растительной тематики: среди нарисованных на них растений Дан опознал сливу, бамбук и хризантему; четвертое растение, красивый ярко-розовый цветок, он в такой рисовке сходу не опознал, но почему-то не сомневался, что оно растет и в его мире, и он даже его когда-то видел.

И если ему кто-то подскажет, что это, несомненно досадливо хлопнет себя по лбу.

Стены помещения были деревянными и на вид довольно тонкими. Дан представил себе, как в таком доме раздражает шум с улицы среди ночи, и содрогнулся. Затем представил, что сделал бы принц с теми, кто вздумал бы ночью шуметь под его окном, и содрогнулся повторно.

Для освещения служили свечи, помещенные в стеклянные трубки, но сейчас они не горели, поскольку света от окон было вполне достаточно. Зато горели несколько небольших палочек, источавших запах сандалового дерева. Располагались они на низком столике, за которым, видимо, полагалось сидеть прямо на полу, — точнее, на расстеленной циновке.