Штабс-ротмистр

— Господа офицеры! Оставьте нас наедине с штабс-ротмистром, — когда закрылась дверь за последним, изрядно смягчил тон: — Садись, Виктор, поближе. Искренне рад, что ты сумел выпутаться. Надо же… Ради вас целый воздушный корабль изничтожили.

Граф не опустился на стул у начальственного стола, а обошёл его и обнял дядюшку. Только потом занял указанное место.

— Страшно было, не скрою. Ледяные иглы и воздушные ножи били наугад. Мне не досталось, да и защита спасла бы. А вот шотландцу в самое причинное место угодило и через живот — навылет.

— Уверен, что он мёртв?

— Коль находился бы с нами целитель не ниже уровня пятого, да с амулетами, был бы шанс. А так — отлетела душа.

— Если только душу его не успели поймать за хвост ваши обидчики. Пусть он не главная фигура в игре, что ведут Морганы, Монморанси и кто-то с ними в компании, задал бы ему пару вопросов. Эх, поздно жалеть. Расскажи про церковного святошу.

— Да какой он святоша… Жулик. В заводоуправлении Морганов у бухгалтера ручку спёр с золотым пером. Позже каялся дома. Грешен, мол. Вернусь в Торжок, свечку поставлю. Но в бухгалтерию ручку не вернул. Не того митрополит пригрел. Пусть и полезный он, и хитрый, но горбатого могила исправит. Сбежал, едва в Ново-Йорк вернулись.

— Львова? Видная барышня, видел её мельком с вице-губернатором.

— Скажу как на духу. Не была бы великокняжеской дочерью да связисткой… Быть может, просил бы вашего, дядя, благословения свататься к ней.

— Ого! Насчёт великокняжества — ясен перец. Не для нашего брата девица. Но связистки чем не угодили?

— Значит, мало пришлось вам с их братом, точнее — с их сестрой общаться. Служба ломает. Заставляет отвлечься от мира, уйти в тонкий, а там наслушаются мерзостей, коих молодой барышне не престало знать. Становятся замкнутыми и циничными. Анастасия сама предупредила: хуже супруги, нежели связистка, придумать сложно.

— По имени её зовёшь?

— Наедине — да. Боевой товарищ. Шаровые молнии мечет — хоть сразу в «Девятку» приглашай. Умная, упрямая. Дерзкая на язык. Чёрт в юбке.

— Стало быть, тебе не пара. Укатают сивку крутые горки. Подбирай спокойнее. И чтоб по родителям — тебе ровня.

— Да, Мирослав Стефанович. Но скажите мне, что дальше с «паном Бже»?

— Будь одна только моя воля, из Мехико в Монтеррей немедля отправил бы казаков. По тому же ордеру, что и на прорыв из Тартара. В Санта-Катарине настоящий дворец-крепость, как рапортуют из Мехико. Если «пан Бже» пребывает в Санта-Катарине, на обыск всего поместья нужны сотни две человек, не меньше. С Одарёнными, владеющими плетениями поиска, я прихватил пару с собой в Америку, и с собаками. Вот только не получил я дозвола на подобную акцию. Против Морганов — куда ни шло, вроде как подозреваемые в злоумышленном сбитии дирижабля. А что противозаконного совершил пришелец-поляк? И в чём виновны его укрывающие? Что его знания во вред России повернут — это ещё когда будет, да и как доказать?

— Стало быть, сидеть сиднем в Ново-Йорке и ждать, пока светлейшие не решаться отдать команду «фас». То есть когда будет поздно чего-то исправлять.

— Именно так, племянник. А что остаётся?

— Если открутить события назад, словно плёнку в синематографическом проекторе, дней эдак на восемь, я приказал бы капитану дирижабля лететь не на запад, а на юг.

— Штурмовать Санта-Катарину вчетвером? Да ещё с девицей в компании? Был лучшего мнения о твоём благоразумии, Виктор.

— А кто просит штурмовать? Проникнуть. Разнюхать. Коли выйдет — выкрасть этого Бже. Но только живым. В виде исключения, — усмехнулся в усы штабс-ротмистр. — Я бы ещё того профессора Линка объявил в розыск. В его памяти умещается выкаченное из поляка. Думаю, надо выжать из американца всё до капли. Он — невеликого полёта, не Морган и не Монморанси. Можно не миндальничать.

— По поводу Монтеррея одобрить не могу. И не проси. Что касательно Линка, буду докладывать. Пора кончать с неприкосновенностью Америки. Коль Америка — часть России, пусть и живёт по российским законам. Неча тут!

Доложит. Доклад рассмотрят. Будут думу думать. А время идёт. И время играет против русских, взволнованно проговаривал про себя Виктор Сергеевич, возвращаясь в губернаторскую резиденцию после прощания с дядюшкой.

Папку добыл — отличился. Но… прямых последствий не видать. Вернулся из вояжа к Великим Озёрам, вкусив солёный вкус опасности. А ныне снова будет тихо протирать штаны в свите вице-губернатора. На пару с Искровым, приехавшим из Питтсбурга. Служба — раз в трое суток охранять особу, на которую никто и не думает напасть. После прежнего задания — скукотища…

Но Девятое Отделение готовят именно к этому — нести долгую скучную службу. Не расслабляясь, пусть даже ничего не происходит. Потому что некий злодей вдруг нагрянет в любой миг, а стража спит, ватная от бездействия.

У комнат, где расположились офицеры «Девятки», дневальный протянул конверт. Он тонко и призывно тянул женскими духами, штабс-ротмистр едва удержался, чтоб не вскрыть печать прямо в коридоре. Вытерпел и сломал сургуч, лишь заперевшись в личных апартаментах.

Прочитав, не смог унять стук сердца. Совершенно отчётливо, будто княжна вошла в его комнату, представил сочинившую послание, причём — с огоньком в руке, от которого зачиналась очередная шаровая молния, а глаза печалились заранее о судьбе того, в которого эта молния попадёт.

Анастасия писала: надеется, что не слишком утомила своим обществом в путешествии, ибо осмеливается предложить ещё одно. Поскольку в Торжке медлят с организацией экспедиции в Монтеррей, Великий Князь Львов, её отец, намерен объявить личную войну боярину Монморанси. Не соблаговолит ли штабс-ротмистр испросить отпуск у вице-губернатора Горчакова и поступить на службу в великокняжескую гвардию к Львовым?

Да! Да! Да! И ещё сто раз — да.

Кто бы сомневался?

Хоть контракт с Великим Князем — это кабала хуже плена. Вряд ли он ограничится временем отпуска. Как в песне поётся:

Все так непросто, мой граф, не знаю, будешь ли прав,

Огромный мир променяв на плен без срока.

Но… Семь бед — один ответ: лучше сделать, нежели всю жизнь жалеть о несделанном.