Штабс-ротмистр

Глава 10

Поезд шёл на запад, оставляя позади версту за верстой и клубы угольного дыма. Хоть железная дорога основана исключительно на технологиях ординаров, электрические или дизельные локомотивы в Америке ещё не появились. Тем более — в других странах мира.

Уединившись с Тышкевичем в купе, Львова попеняла ему:

— Виктор Сергеевич, вы — единственный член группы, отвратительно знающий английский. Прискорбно, что ваши занятия в Киевской военной академии прервались на рубеже «хуйиз ондъюты тудэй», — она намеренно утрировала произношение штабс-ротмистра, тот, обладавший музыкальным слухом, говорил чище. Если, конечно, вспоминал нужное слово.

— В мои планы не входит прямой контакт с туземцами, пока не возникнет нужда. Разведку проведут Сэвидж и Пантелеев, — пытался парировать штабс-ротмистр.

Львову это не убедило. Вообще, с каждым днём она всё меньше напоминала классическую связистку — замкнутую, отстранённую, сосредоточенную на приёме и отправке сообщений. Ни во что не встревающую. Упрямый характер любимой и вздорной великокняжеской дочки пробился через бетон связистской дисциплины.

— Ваше право — строить любые планы. Но вы же понимаете, за нами могут следить. Пусть Хвостицын вряд ли связан с Морганами. Тем не менее, их клан — куда более сложный противник, чем беглый задира-штурмовик. И группа, в которой один говорит как вы, привлекает внимание моментально.

— Анастасия…

— Виктор Сергеевич! Я позволю и далее величать себя по имени, если примете несложные условия. Во-первых, только наедине. Не надо давать нашим двум спутникам почву для пересудов, — факт, что она битый час сидела, запершись вдвоём с офицером в купе, почему-то барышню не смутил. — Во-вторых, вы даёте мне слово подтянуть английский до Питтсбурга. И не смотрите удивлённо. Думаете, у Пантелеева способность к языкам? Полноте! Его единственный талант — к перевоплощению. Но церковь владеет магией, позволяющей общаться с паствой на любом языке. Не знаю, носит ли он какой-то особый амулет либо на монаха наложено особое плетение, Искров бы скорее разобрался, но нечто подобное я чувствую. Уверена — вы тоже, если присмотритесь.

— Какое же третье условие, сударыня Львова?

— Двух достаточно. Поезд замедляется, будет остановка на пополнение тендера. Хочу подышать свежим воздухом, вагон изрядно наскучил, это не яхта с бандой штурмовиков. Составите компанию?

— С превеликим удовольствием.

Он чуть было не добавил «я же обязан вас охранять», но осёкся, вспомнив, кто сказал главное слово в бою с Хвостицыным.

Следствием этого разговора было изменение планов, о которых Тышкевич пока ещё не рассказал подчинённым в деталях. Они сошли в поезде в Гаррисберге и сняли четыре номера в Lochiel Hotel, всего в квартале от набережной реки Саскуэханна. Тышкевич на произношении этого индейского названия споткнулся, натолкнувшись на очередное замечание от связистки: учитесь говорить как местные. Слово «туземцы» вышло у них из употребления.

Здесь задержались. Сэвидж пребывал в восторге от происходящего, хоть граф срезал ему половину содержания, «пока не приедем в зону боевых действий». В конце концов, жильё и еда оплачены, суточные капают, чего же более желать? Расслабленное дневное времяпровождение, ночной колпак виски на сон грядущий…

Пантелеев хмурился, но терпел. Маскировка под группу американцев хоть и не приближала их к Питтсбургу, но всё же соответствовала задаче. Долгими часами он позволял штабс-ротмистру распутывать нити плетения, наложенного в Санкт-Петербургской митрополии, чтоб тот смог наложить его на себя.

Воистину сложное дело. Выучить чужие наработки, подчинить их своему контролю, напитать Энергией, накопленной Одарённым в кристалле или взятой из Сосуда, способны многие, не менее одной сотой многомиллиардного человечества. Правда, далеко не всем, владеющим даром, подчиняются сложные плетения, особенно сочетающие управление несколькими из четырёх стихий. Причём электричество принято выделять в отдельную, пятую стихию, хоть раньше с ним занимались воздушники. А ещё есть кинетики, способные силой мысли двигать предметами, разгоняя их до убийственной скорости, провидцы, целители и десятки других специализаций.

Мастера-менталисты, особая каста, поднаторели в плетениях, охватывающих всю человеческую голову, воздействуя на разум целиком. Виктор Сергеевич насмотрелся на них ещё в коронных землях, но никогда не думал, что ради очередного задания попробует не только разобрать узор магических нитей, но и наложить этот упорядоченный хаос на себя.

Самый высший уровень познания магии достигается, когда Одарённый сам начинает конструировать плетения. Что называется — с нуля. Или хотя бы подстраивать под себя имеющиеся, если стандартные отчего-то не подошли. Скопировать и «надеть» придуманное в Санкт-Петербурге у Тышкевича не получилось. То ли заготовка церковников индивидуально подстраивалась под каждого нового священнослужителя, то ли недостаточно точно срисовал нити, опутавшие бывшего полицейского, в любом случае, плетение не сработало. И граф принялся переносить его частями, приспосабливая к своей оболочке каждый узел в отдельности, стыкуя, согласовывая, удаляя неудачные фрагменты и заменяя их новыми… Кропотливая работа, вдобавок — не гарантирующая успеха.

Когда голова пухла, а точность действий пропадала, они вчетвером шли гулять по городу, стараясь как можно лучше смешаться с туземц… С местными.

Львова как истая леди предложила начать с гардероба. Поскольку Тышкевич признался, что намерен представить двух разведчиков репортёрами, выискивающими материал для продажи Ново-Йоркским газетам цикла статей о развитии Питтсбурга, в том числе — благодаря технологиям ординаров, стиль для всей группы придумали соответствующий. Правда, Пантелеев настаивал, что будет выглядеть подобающе любой обстановке, даже на рыцарском турнире средневековья, стоит лишь нацепить морок. Но сдался, признав, что возможны амулеты, морок рассеивающие.

Распределили роли. Граф стал кем-то вроде менеджера группы, подбирающей репортёрский материал, который будет продан изданиям. Львова, самая грамотная и бойкая на язык (куда подевалась её прежняя сдержанность?), вызвалась представиться пишущей журналистской. Сэвидж, по прошлой службе поднаторевший в фототехнике, да и на детективном поприще она пригодилась — добывать фото доказательств супружеских измен, вооружился фотокамерой на треноге. Монах удовлетворился ролью прислуги, выведенный в резерв, чтоб в любой миг обернуться кем-то другим и отправиться по особому поручению.

Тышкевич по настоянию княжны выбрал полосатые штаны и зелёный лапсердак. Почему-то именно так, вызывающе броско, одевались сутенёры и дельцы газетной индустрии. Прежние брюки, испорченные прогулкой по вагонной крыше и не отстиравшиеся, отправились в мусор.

Львова купила яркий жакет и здоровенную брошь из самоварного золота, смотревшуюся на ней как дешёвое доказательство неумеренных претензий. Граф взял с неё слово одевать сей аксессуар исключительно «на задании».

Сэвидж более других походил на натурального белого американца, кем и в действительности являлся. Притворяясь фотографом, обогатился разлапистой клетчатой кепкой с большим козырьком, дабы падающий свет не мешал смотреть в окошечко фотокамеры.

Наконец, монах получил очень дешёвый хлопчатобумажный костюм, бывший в употреблении и придававший ему вид оборванца на фоне трёх господ.

«Терпение и смирение, брат мой во Христе», — шепнул ему граф, и Пантелеев не понял, искренен тот или иронизирует.

Осмотрев критически четвёртого и самого непрезентабельного в группе, Виктор Сергеевич вдруг пропал, а через секунд десять объявился перед подчинёнными.

— Здесь я. И никуда не уходил. Ваш отвод глаз, сударыня, расшифровать неизмеримо проще, чем филологические выкрутасы нашего товарища.

— Лучше бы сосредоточились на английском, мистер. Или учили его как барышни в нашем пансионе благородных девиц — со словарём и учебником.

Тышкевич покраснел, а Сэвидж и Пантелеев переглянулись. Если Львова боялась себя скомпрометировать, то сейчас это удалось ей более чем. Она посмела попрекать графа, прямое начальство, назначенное российскими властями, словно женщина своего мужчину. Тот нервно дёрнул себя за ус. Но смолчал.

Высказался вечером, гуляя с ней по набережной реки около Маркет Стрит.

— Вы правы, сударь, и одновременно я ожидала от вас больших успехов. Продвинулись?

Без уродливой безделушки она смотрелась бы превосходно, но всё равно набросила отвод глаз. Сторонний наблюдатель увидел бы, что высокий усатый мужчина разговаривает со спутницей или спутником, но не понять с кем — взгляд упорно уводится в сторону. Более сложное плетение невидимости создаёт иллюзию, что человек беседует с пустотой[2].

— Очевидно — да. Хвастаться не буду, пока не удивлю вас чистым английским Среднего Запада. Произойдёт это завтра или через неделю — обещать не могу.

— Интересуюсь не только я. Вспомните принятую мной депешу из Третьего Отделения. Торжок спрашивает: когда приедем в Питтсбург?

Окончательное выпадение Львовой из образа связистки, при передаче сообщений не более одушевлённой, чем телеграфический аппарат с блестящими кнопками, и вызывало досаду, и одновременно радовало. Умная и инициативная наперсница, умело обработавшая «малыша Сэмми», а затем более чем вовремя рубанувшая штурм-корнета Хвостицина шаровой молнией, была гораздо полезнее. И уж конечно её общество доставляло истинное удовольствие. Увы — удовольствие соседства с запретным плодом.

Граф помнил упражнение в Академии — «не думать о жёлтой обезьяне». Сейчас был вынужден ежедневно упражняться в «не думать о Львовой иначе как о бойце специальной команды». При шестом уровне Одарённости, тем более с активной специализацией на атакующих и защитных плетениях, любые нескромные его мысли в адрес барышни выльются таким всплеском Энергии, что она, находясь близко, почует их, даже не опускаясь в глубокий транс.

— Анастасия! Я ведь приложил немало усилий к овладению английским, могу так обращаться? А теперь разрешите рассказать нечто личное. Откровенность за откровенность. Или вам скучно слушать историю из моей юности?

— Отчего же? Вы мне интересны, граф. К тому же в Гаррисберге не слишком много развлечений.

— Тогда приглашу вас в театр. Он как раз на первом этаже гостиницы.

— Спектакли на английском. Не попрекаю вас лишний раз, всего лишь предупреждаю.

— Попрактикуюсь в понимании. В общем, это главное в жизни. Меня часто не понимали. Например, родители, отдавшие в самый престижный колледж Минской губернии. Я много раз просился — хочу в заведение проще. Объяснял: там потомки Сапег, Радзивиллов, Потоцких. По богатству не ровня графскому семейству средней руки с маёнтком в Логойске и пахотными землями в уезде, каких-то двести десятин. Да, я рос выгодным женихом для какой-то паненки… но только самого уездного разряда.

— Родители не послушали.

Она произнесла эти слова не вопросительно, а утвердительно. Видно, уже много знала подобных историй.