Потусторонний. Книга 1

Глава 20

— Вы напали на служителя Божьего, — объевшимся котом улыбнулся мне толстый иерей. Он восседал в кресле из цельного дерева, обложенный подушками с золотой вышивкой. — Страшный грех.

Я сидел на хлипкой табуретке напротив священника. Над головой возвышались каменные белые своды огромного зала. Между мною и служителем духовенства был лишь здоровенный дубовый стол, на котором стоял флажок Российской Империи, хрустальный графин с водой, иконка и неаккуратная кипа бумаг, сдвинутая поближе к краю, чтобы не мешалась вкусному обеду, которым и наслаждался священник.

Иерей потянулся губами к ложке и хлебнул осторожно. Причмокнул, пристально наблюдая за мною. Я видел что у него в ухе торчит наушник. Глуховат или работает по инструкции сверху?

— Это очень-очень-очень серьёзное преступление. Но!

Он распрямился, огладив пышную породу, и поднял вверх указательный палец. О, кстати, вон и камера. Значит мы здесь не одни. Ну, хорошо.

— Мы сможем это уладить, господин Артемьев. Если вы поможете нам, то мы, как и принято верою нашей, проявим смирение.

— Вы мне ещё и условия ставите, ваше преподобие? — фыркнул я и закинул ногу на ногу, но сразу же изменил позу. Ну, не самая удобная для табуретки-то. Не просто так в такие места ставят именно их. Чтобы опрашиваемый и руки не знал куда деть, и ноги. Вот ведь продуманные люди!

— Брат Михаил погорячился, и его можно понять, господин Артемьев. Он истовый слуга Церкви и враги веры для него хуже вони американского, будь он неладен, скунса. Знаете о такой зверушке?

Он, наконец, отставил в сторону тарелку. Водянистые глазки смотрели внимательно и равнодушно, а улыбка прямо сверкала. Да что ж среди местных храмовников один через одного твари? Помню же архидиаконов в Твери, вышедших втроём против лавины моих демонов, чтобы просто сдержать их на пару минут. Никого из них и не могу представить вот в такой вот постыдной ипостаси!

Моё молчание иерей растолковал как интерес:

— Скунс это мерзейшее создание, господин Артемьев, но при этом он же и творение Божие, да святится имя его.

Иерей перекрестился, подняв взгляд к потолку и продолжил:

— Можем ли мы обличать гнев веры, который направлен лишь в угоду блага Всевышнего? Встаньте на место Михаила! Официальная бумага с такими обвинениями не может кануть втуне. Это не анонимка какая-то. Ведьма и подселенец! В сердце Пушкинских Гор. Какой конфуз!

Про бумагу он говорил мне уже не в первый раз. Семён (хотя никто разумеется не сказал мне имени обвинителя) не постеснялся всё сделать по правилам, а не послать электронное письмо без подписи. Дурак, конечно. И теперь наверняка сам и пострадает от своей же инициативы.

Ну, за язык его никто не тянул.

— Вы действовали не по протоколу, ваше преподобие — холодно ответил я. — Вы должны были вызвать меня посредством официального письма через курьера. Назначить встречу. И если бы я проигнорировал указанное вами время, то тогда уже пускать в ход свою кавалерию. Но вы скрутили меня как будто бы… простолюдина!

Иерей снова улыбнулся, глазом не моргнув. Эк ты, Илюша, заговорил. Забронзовел, облагородился! Но сейчас это выигрышная карта. Пусть начальник архидиакона Михаил и относился к этому явно со скепсисом. Ну да, ещё неделю назад я был Илюшка из приюта для сирот, которых общество давно вычеркнуло даже из рядов простых людей, а теперь, смотрите ка, одарённый!

С которым у Первой Церкви должен быть особенный режим работы, благодаря множеству жёстких столкновений в прошлом. И этот режим святоши грубо нарушили.

— После чего, ваше преподобие, меня заперли в одной клетке с настоящей ведьмой, — продолжил я, изучая свои ногти. Стрельнул взглядом в сторону иерея. — Ей руки кандалами не связывали!

— Вас удивит, господин Артемьев, но ведьму это бы не остановило. Конечно, это не может никоим образом простить ошибку архидиакона Михаила, однако…

— Я не хочу слушать оправданий. Я требую официальных извинений. За клевету. За неуважение. За унижение.

Священник покачал головой, тяжело вздохнул:

— Да, конечно. Конечно, но всё же нападение… Не забывайте об этом. Вот если бы вы рассказали бы мне больше об этой… Василисе Богдановной Фесенко, верно? Тогда бы мы…

— Я не собираюсь об этом говорить.

— Но вас видели с ней и…

— Весь интернат видели с ней! — вкрадчиво заметил я. — О чём мы говорим, Ваше Преподобие? К чему это всё? Вы уже проверили меня на одержимость, на вселение, на ритуалы. Не делайте такие удивлённые глаза. Пока мы тут сидим меня наверное раз пять просканировали!

— Вы наблюдательны…

— Да, очень. И теперь я жду извинений от церкви. Причём побыстрее, у меня завтра утром экзамен по этике и морали, и мне не хотелось бы из-за этого инцидента ещё и не сдать выпускной экзамен!

Ёжкина ж ты кошечка, Илюша! Какой ты, оказывается, ответственный ученик.

— Но… — не унимался иерей.

— Или же давайте вызовем Исаака Моисеевича и продолжим общение через него.

— Исаака Моисеевича? — растерялся священник. — Какого Исаака Мо… Вы про господина Вольтке? — насторожился он.

Я молча улыбнулся в ответ.

— Удивительное знакомство для человека ваших лет, — пробормотал иерей. Запустил толстые пальцы себе в бороду. О как, задумался! Небось, надеялся, что я спасую и покаюсь на пустом месте. Ну а если и заупрямлюсь, то, как писалось в процедуре взаимоотношений между одарёнными и церковниками, мне пришлют адвоката от уездного собрания. То есть кого угодно и скорее всего ради галочки. Стажёрчика наверняка. А здесь совсем не «кто угодно». Здесь ядовитый зубр известный на всю губернию.

— Хм… Хорошо. Давайте не будем горячиться, господин Артемьев. Господь не любит гневливых. Мы должны проявить смирение.

Я хмыкнул. Смирение. Да я мастер смирения. Я его воплощение на этой земле! Сижу здесь, вместо того чтобы сдать барахло Анфисе, или отправиться в какую-нибудь неизведанную кафешку, чтоб попробовать вслепую коронное блюдо неизвестного пока шеф-повара. А ещё я мог бы быть в администрации, чтобы получить вознаграждение за закрытую зону в Большом Кротово. Да, безмерное безвременье, у меня была масса занятий, вместо которых я более чем смиренно сижу здесь напротив толстого иерея и изображаю невинность.

— Вы правы, — спустя почти минуту тишины тяжело вздохнул иерей. Едва поднялся из-за стола, отдуваясь. Опёрся о столешницу, глядя на меня сверху вниз. По-моему сейчас ему в наушник бубнили инструкции. Интересно кто отдаёт приказы иерею? Ведь, насколько я разбираюсь в рангах Первой Церкви, иерей не самый последний человек в иерархии.

Мне вспомнился тот игумен у школы. Может, он? Хм…

— От имени Первой Церкви приношу вам извинения, — ох нехорошее чувство было в его взгляде. — Очень рассчитываю на то, господин Артемьев, что и вы проявите терпимость по отношению к слуге божьему архидиакону Михаилу. В честь жеста доброй воли.

Он вложил во взгляд сотню тысяч намёков. Проще было прямо сказать: «Баш на баш, братишка, баш на баш. Ты мне я тебе».

— Вы свободны, — подытожил иерей.

Прогремело отодвигаемое кресло, эхо прокатилось по залу, отражаясь от стен и сводов. Священник развернулся и пошёл к черной двери в другом конце холла. Я огляделся, всё-таки слишком большое и пустое место. Но это и хорошо! Потому что у церковников есть допросные и поменьше, но там, наоборот, чересчур тесно от снаряжения, которое они позаимствовали у своих западных коллег. Всякие шипы, тиски, дыбы, крючья и железные девы. Очень рад, что наша беседа ограничилась этим помещением и не зашла дальше.

Позади меня открылась дверь, внутрь вошли двое вооружённых иноков.

— Господин Артемьев, прошу, — прогудел один из них.

Когда я вышел на улицу — шёл дождь. Стоя между белоснежных колонн, я смотрел, как ливень хлещет по листве тополей, а по асфальтовой дороге спешат под зонтами прохожие. На детской площадке напротив храма скрипели качели, а на них с радостным видом восседала десятилетняя девочка, задрав лицо к небу.

Ладно, монахи, за эту вот картину прощаю вас. Тем более, что легко отделался. Правда мог приобрести головняк в лице ещё одной противозаконной подопечной. Которую, кстати, в чемодан не спрячешь.

Хотя… Я задумался. В целом, она туда залезет. Фигурка не дородная, но, право, я не из тех, кто фасует молоденьких девушек по сумкам. В моём случае по дипломатам.

Когда дождь чуть стих, я спустился по ступеням, размышляя как теперь добираться до интерната. Телефон и деньги при задержании иноки Первой Церкви, отчего-то, мне не захватили. Пешком идти до дома? Ну, теоретически, часа за три дойду. Летом, по свежему воздуху — отчего бы и не прогуляться! Ну и что, что прохладно. Зато безопасное приключение. Мне иногда и таких хочется.

Когда я вышел на тротуар — у припаркованной неподалёку машины загорелись фары. Дверь отворилась:

— Илья! Илья! Сюда!

Лиза! Вот вроде бы и радостно, что меня ждали, но с другой стороны не слишком ли она привязалась ко мне? Вдруг это станет проблемой? Становиться любящим мужем и отцом у меня ближайшие годы и десятилетия планов нет. У меня несколько иная миссия, а сроки тут не те, что в потустороннем мире, где время спит, а не бежит галопом.

— Слава Иисусу! Слава Иисусу! — она осыпала меня поцелуями, когда я сел на пассажирское место. — Перепугалась страшно! Ты знаешь про Фесенко?

— Её поймали? — спросил я.

— К сожалению нет. Говорят она чуть тебя не убила! Страшные демоны вырвали дверь у автохрама, чтобы выпустить её на свободу, а затем унесли её прямо в преисподнюю!

Вася молодец, шанс не профукала. А бронемякам комплимент надо непременно передать. Мои страшные ужасные демоны.

— Это правда, Илья?

— Враки, — сказал я, глянул на время на панели автомобиля. Уже вечер! — Есть хочу ужасно.

— О, тогда поехали! Есть рядом очень хорошее место, — оживилась Лиза. За пределами интерната она превращалась в бойкую и милую девочку, строгость учительская слетала мигом. Любопытно, что девушка ничуть не переживала за то, что нас могут увидеть вместе. Ведь, прознав о её связи с учеником, Лизавету Андреевну могут попросить поискать себе другое место работы.

Машина мягко тронулась с места, и когда мы отъезжали я увидел, как из переулка за нами повернул автомобиль, и сомнений не было — это не совпадение. Когда я спускался по ступеням то видел этот персидский кроссовер. Фары погашены, на передних сидениях двое человек. Явно кого-то ждали.

Теперь было ясно кого.

Виду я, разумеется, не подал. Лиза что-то щебетала радостно, рассказывая о своих переживаниях, о том какие слухи пошли по интернату, будто бы старых было мало. Хвалила за отличную отметку на физике и переживала за завтрашний экзамен.

Когда мы выехали за пределы посёлка, я убедился, что фары персидского кроссовера следуют за нами. Интересно, кто эти любопытные соглядатаи. За последнюю неделю мне удалось нажить себе недругов просто во всех сферах жизни. Прикрыв глаза, я прислушался к силе внутри. Ну, конечно, хотелось бы ещё денёк контур не напрягать. Однако, если будет стоять вопрос жизни или смерти, то жахнуть разок смогу удалённо. Ну или по старинке — врукопашную полезу.