Кто-то внутри

* * *

Петр шевельнул руками, и два раскаленных практически до плазменного состояния снаряда поднялись на высоту в два человеческих роста, и, набирая скорость, устремились в туман. Я видел только смутные силуэты танков, а людей не видел и вовсе, но Петру не было нужды даже смотреть на поле боя.

Он и так его чувствовал.

В этом часть его силы.

Я так не умею. В большинстве случаев мне надо видеть, кого я убиваю. По крайней мере, если мы не вплотную друг к другу стоим.

Но в сторону тумана я не смотрел. Я уже видел подобное, и знаю, что там сейчас будет происходить. Плазменные шары будут пробивать танки насквозь, игнорируя броню, испаряя экипажи и подрывая боекомплект. А если на пути пульсара окажется пехотинец — Петр в них специально не целится, но и обходить не будет — тот просто исчезнет.

Пиромант-контроллер и телекинетик опасны и сами по себе, но когда они работают в паре, это воистину ужасное сочетание.

Взрывы последовали один за другим с таким малым интервалом, что фактически сливались в один. Туман разорвало в клочья, над полем бойни выросли огненные цветки, черные клубы дыма повалили в небо. Из первой линии наших траншей, до которых танки так и не добрались, послышались ликующие выкрики, в том числе и матерные.

С другой стороны доносились заглушенные расстоянием вопли ужаса. Вражеские пехотинцы готовы были умереть за кайзера, также, как и мы были готовы умереть за государя, но к такому уровню противостояния их все-таки никто не готовил.

— Не расслабляться, господа! — скомандовал Абашидзе.

Я услышал в его голосе нотки тревоги, но непонятно было, чем она вызвана. Все прошло по плану, без сучка, без задоринки, как это довольно редко бывает на войне, и поле боя осталось за нами, и линия фронта не дрогнула, и противник убедился, что на этом участке ему противостоит не только обычная армия, но и лучшие сыны империи, кровь в жилах ее, и значит, наша задача здесь выполнена и уже на днях мы передислоцируемся на другие позиции…

— Там есть что-то еще, — пробормотал Петр.

Он подвесил пульсары там же, над горящей броней и разбросанными телами, а Андрюша продолжал подпитывать их энергией, и пот струился по его лицу, потому что усилия на такой дистанции приходилось прикладывать титанические.

Мы ждали.

Сами не понимая, чего именно.

Солдаты в линии окопов тоже притихли. Штабс-капитан Абашидзе прильнул к биноклю, но уже через пару мгновений необходимость в этом полностью отпала.

Вражеская завеса рассеялась, и мы увидели это.

Детище кошмарных снов, порожденное сумрачным тевтонским гением.

Корпус средних размеров субмарины. Восемь циклопических колонноподобных ног с двумя сочленениями каждая, которые несли этот корпус на высоте около десяти метров. Пять пушек, двенадцать пулеметов, огнеметы в носовой и хвостовой части, и все это прикрыто броней такой толщины, что ни одним нашим полевым орудием с первого выстрела не пробить.

Плюс экипаж, от пятнадцати до двадцати пяти человек, все из аненербе.

И все это вместе — шагающий танк «мастодонт 4А», чудовищно дорогая и смертельно опасная машина, созданная лучшими немецкими умами. Наша разведка утверждала, что всего их собрано не более пяти штук.

Я никогда прежде не видел эту махину в бою. Да что там в бою, я никогда прежде живьем ее не видел.

И сейчас эта штука двигалась прямо на нас.

В окопах началась паника, офицеры призывали рекрутов к порядку. Послышались даже выстрелы, но тут без вариантов, стрелковым оружием «мастодонту» даже краску не поцарапаешь.

А артиллерия молчала. Артиллерия думала, что у нас тут все под контролем.

Штабс-капитан дал отмашку, и Петр швырнул в «мастодонта» оба пульсара. Один на подлете резко изменил траекторию и ушел вертикально вниз. Врезался в землю, породив столб пара.

Второй завис в воздухе, не долетев до танка метров восемь. Судя по напряженному лицу Петра, кто-то пытался перехватить контроль над снарядом, и борьба завязалась нешуточная.

Я закрыл глаза, настраиваясь на работу, открыл, посмотрел на танк. Внутри определенно было электричество, много. Я видел, где оно зарождается, видел, как оно идет по проводам, видел, что оно питает, но дотянуться до него я не мог, и дело было отнюдь не в расстоянии.

Там, внутри, сидел мой коллега, и он выставил экран. Выстроил защиту, на преодоление которой мне потребуется какое-то время. И если он был достаточно искусен и подошел к вопросу с присущим германцам педантизмом, это время может оказаться критическим.

А, нет, не такой уж он и умелец…

— Двадцать секунд! — крикнул я.

Петр потерял контроль над единственным снарядом и пульсар свечой ушел в небо. Андрюша перестал вливать в пульсар силу, так что скоро он погаснет и рассыпется на части, и ветер разметает серый пепел, не дав ему долететь до земли.

Я нащупал брешь в работе противника, и мне нужно было еще несколько секунд, чтобы попробовать что-то сделать.

Андрюша бросил высвободившуюся силу в бой. Использовав горящие танки, он создал подобие огненного шторма, и языки пламени принялись лизать сигарообразный корпус «мастодонта», затрудняя обзор и действуя на нервы экипажу, но не причиняя танку особого вреда.

Видимо, это послужило последней каплей, и наблюдатель из танка сумел вычислить нашу позицию, потому что «мастодонт» открыл огонь.