Хроника лишних веков

"Господи Иисусе Христе... - пытался выговорить я, губы ломало...

...и ясно накатило воспоминание-видение: как прогрессивным выпускником-восьмиклассником торжественно отрекался от веры "во всё", важно и нарочито снимал нательный крестик за компанию с дружками-соцьялистами, как дохнуло в те минуты на меня отовсюду холодком бескрайнего и пустого простора... снегами, я теперь полагаю... и я подумал тогда, дурак-дураком - вот она! свобода!... потом уж, только от страха перед экзаменами, надевал крестик вновь, потом уж и окстился вроде... да вот вылезло воспоминание вместо всякого простора и не давало прохода ни туда, ни оттуда.

...помилуй мя..."

"...грешного" - застревало совсем, точно прищемленное дверью.

Не успевал я, не управлялся с этими все множившимися гуннами в тысячах, тьмах и тьмах меховых хищных шапок.

"Стой!" - молча крикнул я. И башка шамана замерла напротив.

Шаманские глазки-воронки приблизились, накрыли меня беззвездным куполом чужого черного неба.

Слыхал я, будто побывавшие на том свете и отпущенные на время в живые свояси, рассказывают о долгом черном коридоре, горном железнодорожном тоннеле, в который душу начинает тащить без паровоза, пара и дыма... и будто вдали просвет, высверленный в пустоте - той пустоте, что уплотняется кругом в каменный уголь небытия.

Нет, по иному было со мной. Все было наоборот. Не было тоннеля, не было движения вперед, давило назад и вниз спиной.

Чудилось-чуялось мне, будто я уже не согреваюсь вовсе, а уже совсем заледенел до полного бесчувствия и утопленным мертвым грузом погружаюсь все глубже в промерзающее прямо перед моими глазами круглое озеро, над коим нет сверху и небес - до самой ледяной глади.

Ледовая масса давила на меня сверху прозрачно-черным слепым кристаллом, граненой крышкой ледяного гроба...

Я знал, что все еще чем-то жив, потому что весь хотел кричать.

И я увидел в зените звезду - яркую и колкую.

Ее свет ударил острием только в один мой - левый глаз.

Боль была мгновенной и адской - и эта боль была вся моя жизнь.

И я увидел себя со стороны. Так бывает, говорят, сразу по смерти.

Мое тело лежало на бескрайней и гладкой белой поверхности и над ним стоял великан, словно отлитый из стали и отшлифованный до блеска. Луч света, пронзивший мне острием глаз, был ослепительно ярким, раскаленным мечом в руках великана.

Валхалла! - вдруг подумалось мне. Пустая Валхалла...

И крышка ледяного озера-гроба раскололась и разлетелась во все стороны бескрайнего пустого мироздания.

И казалось теперь по-новому - будто я не лежу навзничь на дне, а, напротив, падаю-лечу ничком, лицом вперед. С огромной высоты пустого мироздания на далекую холодную звезду, уже не угрожавшую мне выколоть глаза остриями лучей.

И я падал-летел к той звезде.

***