Здравствуй, Мир!

Глава 41

Закрытые глаза. Расслабленное тело. Тишина заткнутых затычками ушей. Довольно… странное ощущение. Не назвал бы его неприятным. Просто странное. И оно длилось, длилось и длилось. Минута. Другая. Третья. Десятая… Ничего не менялось.

Я открыл глаза. И всё так же ничего не увидел, кроме темноты вокруг. Ни дна, до которого я так и не успел доплыть и коснуться, когда цветы начали закрываться. Ни света с поверхности. Ничего. Только мутная тёмная вода.

Куда двигаться — непонятно.

С другой стороны, паники уже не было. Всё-таки пятнадцать минут полноценной медитации — это очень мощно. Это мощнее Феназипама с Новапасситом.

Я смотрел в темноту воды через стёкла своей маски, не зная где верх, где низ, не представляя, в какую сторону двигаться, чтобы всплыть, а не наоборот — погрузиться глубже, либо петлять и кружить кругами на одном и том же месте из-за отсутствия ориентиров, и был… спокоен. Даже улыбался.

Сумасшествие какое-то, нет? Мне это моё состояние казалось откровенным сумасшествием. Вот только… это меня не беспокоило. Наоборот — вызывало легкое чувство веселья. Что-то вроде классического: «Аля-ля-ля-ля, я сошла с ума. Я сошла с ума. Какая досада».

Голова работала легко. Мысли были яркие и четкие. Словно, со мной снова мой верный лом с его «бафом». Что ж, мне нравилось такое состояние.

Тут же посетила забавная догадка: в мире Земли, медитация традиционно использовалась для того, чтобы очистить сознание от лишних, мешающих, навязчивых мыслей. Для того, чтобы справиться с лишними эмоциями. Улучшить способность к мышлению… Так почему бы в мире этом, соответствующему навыку (а в моём списке такой был, где-то далеко, ближе к концу свитка) не работать, как нормальному приличному «бафу» на Интеллект?

Теория была красивая и непротиворечивая в своей структуре. Конкретных обстоятельств или аргументов, которые смогли бы её опровергнуть прямо здесь и сейчас, не находилось. Так что, я с лёгким сердцем принял её в качестве действующей. Пока не будет доказано обратное, или не найдётся более подходящей теории.

В целом же, по зрелым размышлениям, положение моё было не то, что не безнадёжным, а вполне себе даже обнадёживающим. Почему? Непосредственно смерть или увечье в ближайшие минуты мне не грозят. Риск застрять здесь навсегда (в том смысле, что до окончательной смерти) — минимален. Ведь, всё что мне нужно — всего лишь подождать. Ведь, как в той японской поговорке: «Солнце обязательно взойдёт. Не сегодня, так завтра».

И эта поговорка бьёт в самую суть моей нынешней проблемы. Ведь, что мне нужно? Хоть какой-нибудь свет. Просто направление, в котором двигаться. Ориентир. А он обязательно появится. Достаточно только подождать и не поддаваться панике.

Я нахожусь в озере. Озеро явно искусственного происхождения. Форма дна — форма воронки от наземного ядерного взрыва мощностью в пятьдесят-шестьдесят мегатонн в тротиловом эквиваленте. А такая воронка имеет диаметр верхней части — около полутора километров. Глубину же, согласно тех же таблиц: сто пятьдесят — двести метров. Я мог опуститься под воду лишь на глубину до сорока-пятидесяти метров. Более глубокие погружения требуют специальной подготовки. И, даже если допустить, что я, по неопытности, и из-за местного усиления, даруемого шестнадцатым уровнем, мог, не зная того, забраться глубже, то это всё равно будет, даже в самом невероятном случае — не более ста метров. А сто метров воды, причём воды достаточно чистой, не «зацветшей» и не морской, лучами солнца пробиваются гарантированно. И даже угол падения света на поверхность воды не столь уж важен — мне хватит и слабенького свечения.

А, если судить по тому, что цветы закрылись, утро вот-вот настанет. Остаётся, правда, вопрос с облачностью, но и она не может держаться в достаточной плотности вечно. Вопрос, получается, только за временем.

А чем ограничивается мой запас времени? Надо подумать.

Еда меня не ограничивает: при необходимости, я смогу проголодать месяц — проверено. Вода… сложнее. Без воды я протяну дня два с половиной, самый максимум — три. И из этих двух с половиной дней, восемь часов считаем уже прошедшими. Воздух… маска заряжается «ядрами». Одно «ядро» F-рангового монстра — сутки работы маски. В ней три «слота». Вечером перед «делом», пока солнце ещё не село, я «зарядил» свежими «ядрами» простых скелетов из своих запасов, все три «слота». А значит воздухом я ограничен даже меньше, чем водой. Тем более, что в сумке у меня ещё пяток «ядер» хранится. Уж на ощупь-то я их в нужные слоты вставить сумею. Может быть и не сразу, не с первой попытки, но смогу точно. Как и откуда в маске берётся воздух? Да откуда же мне знать-то? Как будто у меня была возможность с её создателем-Артефактором пообщаться. У Альбины я, естественно, спрашивал, но ответ получил в духе: «Это магия, Гарри!». То есть, Шифеева примерно представляет, что там дело вроде как в адаптивной рециркуляции, то есть, в очистке, переработке и обогащении выдыхаемого воздуха, с добавлением к нему необходимых недостающих веществ, которые каким-то образом синтезируются из окружающей среды (в полном вакууме эта маска не работает). Но вот, как именно это происходит, какие вещества синтезируются, в каком количестве, какое процентное содержание газов в дыхательной смеси — на это всё Шифеева лишь пожимала плечами. Ей такие подробности для непосредственной работы с артефактом не требовались. Вот она их и не пыталась даже узнавать, хотя у неё-то как раз возможности для этого были.

Пока я предавался своим рассуждениям, окружающее пространство постепенно начало светлеть, подтверждая практикой мои теоретические построения. Сначала, совсем незаметно. Потом появилась возможность уловить даже очертания собственных рук, поднесённых почти к окулярам маски. Потом и не только очертания.

Светящаяся плоскость поверхности оказалась… над головой. Эм… ну, так-то логично. Если не мешать телу никакими движениями и выпрямиться, то воздух, находящийся в легких, в верхней части туловища, сам выставит тело, словно поплавок, в направлении поверхности. Пусть на полноценное всплытие выталкивающей силы воды на такой глубине не хватает, но на медленный разворот самого тела, как оказалось — вполне.

Что ж, направление определено: осталось в этом направлении всплыть.

Тут же в моей голове всплыли все знания, хоть как-то связанные с дайвингом и кессонной болезнью. Было их не сказать, чтобы много. И главное из них: опускаться до сорока метров можно быстро, всплывать же с этих же сорока метров надо медленно и с остановками.

Точных данных декомпрессионных таблиц в моей памяти, само собой, не хранилось. Но, «кашу маслом не испортишь». Особенно, учитывая, что «запас хода» у меня многократно превышающий по времени любую, даже самую осторожную и длительную декомпрессию.

Глубиномера у меня, соответственно, тоже не имелось. Зато имелось дно. Плавно повышающееся до самого берега. Причём, кривизна этого повышения всё время постоянна. Так что, если следовать вдоль этого дна, в сторону его повышения, неторопливо, никуда не спеша, как говорится «с чувством, с толком, с расстановкой», то всё должно бы быть в порядке. Хотя бы относительном. Как минимум, моё тело будет в состоянии ремонто-пригодности для «малого зелья исцеления», которое у меня в сумке, естественно, есть.

Собственно, этот план был разработан мной ещё до самого погружения, а не тут «на коленке». Соваться в воду, тем более, совершать рискованное погружение на большую глубину, не имея хотя бы плана подъёма с этой глубины — тупость.

Если про обитателей озера узнать мне было не у кого, то уж про кессонную болезнь и способ её избегнуть, я подумать был обязан. И я подумал. И даже рассказал о своих выводах Шифеевой. Правда, она ими не особенно-то впечатлилась. Даже более того — отмахнулась от них. Ну, у неё для этого имелись достаточно веские основания — уверен, что на её уровне, ей и падение с её пегаса, находящегося в небе, не сможет доставить гарантированно смертельных неприятностей. Не то что спуск и подъём на какие-то жалкие сто — сто пятьдесят метров под воду.

Почему-то мне кажется, что моими сорока-пятьюдесятью она не удовлетворилась. А ещё, что там, поглубже, цветут уже не только «звёзды»… или «звёзды», но несколько другие. Например, классом повыше… Поценнее и подороже. Не говоря уже о «луне» в самом центре озера. В его самом глубоком месте.

Почему Альбина не рассказала о своих планах мне… ну, а кто я ей, чтобы делиться информацией, которая меня напрямую не касается? Тем более такой информацией. Я ведь и сам с ней не всем делюсь, что знаю. Не от жадности или вредности, но просто от того, что её это всё равно никаким боком…

***

В момент, когда я, наконец, через несколько часов, выполз-таки на твёрдую землю и смог содрать с лица маску, был настолько сладок и эмоционально насыщен, что я не удержался, да и не пытался удерживаться, если честно, и просто лёг на землю. Лёг, раскинул в стороны руки и заворожённо глядел на голубое небо с медленно двигающимся по нему солнцем и реденькими белыми барашками облаков. И дышал, дышал, дышал! Какое же это было удовольствие — просто дышать!

Нет, маска, конечно, классная вещь, куда круче, удобнее и практичнее любого земного противогаза или акваланга, но — всё равно, дышать в ней и дышать без неё — это огромаднейшая разница. Хоть и понимаешь её не сразу. Даже не в первые минуты. Даже не в первые часы. Но сколько я провёл в ней? Суммарно? Вот и вот-то.

Последние часы перед всплытием на поверхность были особенно мучительны: это ведь, оказывается, очень сложно: видеть над собой поверхность и не пытаться рвануть к ней на полной скорости, а продолжать планомерный подъём вдоль дна, делая паузы раз за разом, каждые двадцать-тридцать метров этого дна, «ступенька» за «ступенькой», «ступенька» за «ступенькой»…

Не знаю, сколько я так лежал, таращась в небо, дыша и глупо улыбаясь солнышку. Может, двадцать минут, может полчаса, может больше… до того момента, как просто вырубился.

Не знаю, что это было: обморок от гипервентиляции лёгких и перенасыщения крови кислородом, или постстрессовый, постнапряжный сон. Или, сначала обморок, который постепенно перешёл в сон, но, когда я снова открыл глаза, солнце изрядно успело поменять своё положение на небе, относительно того, которое я запомнил до того, как глаза мои закрылись.

Чувствовал я себя, на удивление сносно. За время отключки никто меня не потревожил, никто не сожрал. Даже не понадкусывал. Хотя следы зверей рядом были. Кто-то четырёхлапый и, судя по наличию в этих лапах когтей, четко отпечатавшихся на песке — хищный. Не такой большой, как давешний тигр (уж его-то следы я хорошо рассмотрел и запомнил), но, думаю, мне бы хватило, если бы… Но, нет. Видимо, «баф» «Миролюбия Травников» продолжал действовать и при моей отключке. И это хорошо.

Следы… Встав, наконец, с травы, до которой, оказывается, я успел доползти, перед тем, как вырубиться, я осмотрелся и сориентировался. Оказалось, что я чуть ли не на противоположном берегу от места нашей с Альбиной стоянки выполз.