Пенсия для морского дьявола - 3. Подводный охотник

Тут же, не раздумывая, лишь выплюнув трубу, я вертикально ушёл в глубину. Рука с гавайкой вытянулась вперёд, левую кинул на нос и прижал к телу, чтоб не мешалась.

Где-то на пятнадцати метрах я его настиг. Не знаю, что он думал, но, до последнего, группер не убегал. Видимо, всё те же стереотипы подвели. Нет у них здесь врагов.

И лишь в последний момент, видимо что-то заподозрив, окунь решил рвануть подальше от непонятного объекта, что валился к нему на голову. Понятно, что я бы никогда его не догнал — рыба под водой всяко быстрее человека.

Но не быстрее трёхметрового гарпуна, с твёрдым наконечником из каменного дерева, разогнанного каучуковым жгутом.

Мне опять ожгло ладонь бамбуком.

На этот раз я достал добычу более чем в трёх метрах от себя, ибо древко ушло из руки полностью. Я вцепился в петлю линя.

А группер, поражённый на этот раз в бок, хоть и пробитый насквозь устроил представление. Во-первых, он бился и метался так, что бамбуковое древко, вдоль которого был подвязан линь, разлетелось на обломки. Петля на руке чуть не оторвала мне кисть — настолько рывки добычи были сильные. А во-вторых… Он пошёл в глубину, увлекая меня за собой!

Мелькнуло понимание, что ещё немного — и моему линю конец. Простая бечёвка из растительных волокон держалась из последних сил, грозя вот-вот порваться.

Кстати, и мне было пора на воздух — хоть я и нырнул к нему с поверхности, но борьба, в течение менее, чем минуты, уже сожрала весь кислород в мышцах, и лёгкие немилосердно сотрясали контракции, намекая, что, как бы, уже и хватит. А то…

Бросаю? Пронеслось в уже начавшем туманиться мозгу. Так ведь и закончиться можно. И Каналоа вряд ли с двадцати метров поднимет.

Ну уж, нет!

Я плавно, чтоб не порвать, но быстро потянул на себя линь. То ли рыбу к себе подтягивал, то ли себя к ней — сознание уже не фиксировало. В последний момент я левой рукой успел вырвать из ножен кинжал и вкладывая в удар остатки сил вонзил куда-то в район головы беснующейся рыбине.

Удачно попал, ибо она тут же обмякла. А я, развернувшись головой к воздуху, сотрясаемый контракциями и чувствуя накатывающее онемение, погрёб наверх. К поверхности, к солнцу и воздуху.