Солдат никому не пишет

После снятия амуниции, он по привычке взбил волосы пятернёй и вступил в главное помещение дома, служившую и гостиной, и кухней, и спальней, и столовой. Это было достаточно обширное и длинное помещение, достигающее 20 футов вширь и 45 в глубину. Вся деревянная стропильно-балочная система, изрядно потемневшая от копоти, была обнажена. В центре комнаты стоял небольшой, массивный и простой стол, обставленный семью грубыми стульями. Восточный конец помещения был ознаменован своеобразной выставкой удач и охотничьих трофеев, тешащих тщеславие хозяина в самые тёмные для него времена — кабаньи клыки, рога быстрых оленей и благородных лосей, страшные черепа менкассов, опустошавших некогда сельские окрестности, ожерелья из медвежьих когтей, перемешанные с различными луками, кинжалами и короткими мечами сомнительного качества, честно добытых в стычках с лесными разбойниками. В крайнем левом углу воздвигалась ведущая на второй этаж лестница с крутыми ступенями, правей от неё находилась собственно говоря, кухня со всей необходимым боевым снаряжением: котёл, шкафчики, черпаки, ножи, кастрюли, сушилки для мяса, меланхолично пустовавшие в ожидании работы, ветки различных трав, грибов и корешков, горшки и прочие не менее маловажные предметы. Подле же этого царства пиши располагалось у торцовой стены истинное сердце и душа дома — очаг, с стоящим перед ним креслом, единственным в доме. Именно здесь Рохард, как и ожидал, застал свою дражайшую половинку, погружённую в тёмные и тяжкие думы.

Подойдя к креслу неуверенными шагами, он перегнулся через кресло и поцеловал копну русых волос. Тело маленькой женщины непроизвольно вздрогнуло от неожиданности и через миг чёрные заплаканные глаза прожгли душу охотника. В ответ на его немой вопрос, выраженный в сдвиге бровей и огне глаз, она столь же молчаливо подняла с подола своей юбки неизвестный свиток и протянула его мужу. В первую очередь в глаза кинулся герб города, несколько терявшийся на фоне пожелтевшей бумаги. По спине Рохарда вихрем пронёсся рой мурашек, волосы всего тела в полной солидарности встали дыбом, а горло в мгновение ока пересохло перед ужасным лицом, осенившей Рохарда догадки. Но нет, нет-нет, Судьба не может так жестоко с ним поступить, сыграть столь злую шутку. Лелея в сердце пустую надежду, неумолимо опровергаемую доводами рассудка, он с затаённым страхом смотрел на лист пустыми глазами, боясь приблизить роковой миг, от чего лишь больше впадал в вязкую пучину страха и отчаянья, выход из которого был лишь один — утвердится в своём опасении раз и навсегда.

Скрепя сердце, охотник начал медленно читать, столь медленно, что мог посоревноваться в этом со слепым столетним старцем, с каждой последующей буквой утверждаясь в правоте своей догадки. Лист, вернее письменный приказ, уведомлял его о том, что ему выпала величайшая из великих радостей, которые только могут быть в Кеменладе, а именно, быть призванным в ряды ополчения и безвозмездно защищать благословенные пределы Северной Земли от её коварных и злокозненных Восточных и Южных Соседей. Лист бумаги бесшумно выскользнул из обессилевший руки. Единственная мысль, которая заглянула в сей час в голову охотнику, было замечание о том, что зря старый Берген научил его чтению.

— Они сказали, что придут завтра рано утром, — неожиданно заговорила жена охотника, увидевшая перемену в облике Рохарда. — Видимо, твоя слава лихого охотника приготовила нам это несчастья. — После этих слов, видимо, не будучи в силах вытерпеть душевные муки, она предоставила им свободный выход в виде потока слёз.

Рохард собирался было ускользнуть из объятий Родины в далёкие земли чужбины, но ревнивая Родина настигла его прежде того, как планы блудного сына претворилась в жизнь.