Осенние каникулы
- Автор: Василий Поветкин
- Жанр: Приключения / Юмор: прочее / Остросюжетные любовные романы
- Дата выхода: 2022
Читать книгу "Осенние каникулы"
В парке горели фонари, так что я мог смотреть на лица прохожих, и, сам не зная почему, я жадно в них вглядывался, я рассматривал людей, потому что хотел увидеть их глаза, я хотел посмотреть на эти зеркала души, ведь если они и вправду зеркала — значит, я должен был увидеть в них себя.
Но вышло иначе. Кто-то скажет — вымысел, и так бывает только в книгах, в реальной жизни это невозможно. Но вот, что я вам скажу: город мой не такой уж и большой, мест, чтобы погулять парочкам мало, а в нашем районе это место, честно говоря, одно. И я встретил Жиробаса, и с ним какую-то даму.
Они шли за руку, и странно выглядела их непохожесть: неуклюжесть, сутолость и донёсшиеся мне шепеляво-картавые слова Митьки, и лёгкость, улыбка, и милый голос девушки. А что это была за девушка? А разве вы не догадались? Конечно, Митька шёл с Софьей, с той самой девушкой, которой я оставил две сигареты и бутылку минералки, после чего — навсегда её покинул, а прежде — у нас было это.
Я стал и смотрел на них. Они меня не замечали, увлечённые беседой (мне до сих пор ни капли не ясно, о чём вообще у них шла речь и что у них могло быть общего).
Когда они меня всё-таки заметили, ведь я стоял посередине узкой дорожки парка, они переглянулись, быстро друг другу улыбнулись, и обошли меня по мокрой и грязной траве.
Вот, оказывается, почему Митька жаловался своему отцу только на меня. Ну вот так всегда в жизни: можно годами издеваться над человеком, а он всё стерпит и будет рад таким отношениям, как единственным, которые похожи на дружбу, а можно наоборот, годами защищать непонятного дурачка от нападок, не давать смеяться над ним другим, и случайно переспать с девушкой, которая, оказывается, ему очень нравится, как всё, нет хуже тебя человека.
Почему так? И самое главное: на чём эти двое сошлись? Увы, дорогой читатель, ни на один из этих вопросов ответа в «Осенних каникулах» я не нашёл, как ни старался!
Аня сидела на скамейке под куполом невероятно странной, я бы даже сказал, неописуемой конструкции, до того она мне непонятна, что и говорить о ней я не стану.
Аня сидела в синем дождевике. Дождевик! Какая всё-таки между нами пропасть. Сегодня я бил себя, так, что челюсть болит до сих пор, а когда вышел на улицу, даже не надел капюшон, хотя лил дождь, а Аня — Аня сидела в дождевике!
Она резко встала и крепко меня обняла — я тоже её обнял. Так мы простояли несколько минут, пока не заговорили, впрочем, не выпуская друг друга из рук.
— Серёжа, я сегодня была в университете, я спрашивала у своего преподавателя, он ведёт курс для поступающих. У них набор как раз в ноябре — ты обязательно пойди туда, к экзаменам легче будет подготовиться. И я ему про твой дневник рассказала, ему стало интересно, ты ему покажи, как готово будет.
И я бы хотел обрадовать Аню хорошими новостями, а главное, как-то проявить заботу, но я был беден, до ужасного беден, мне решительно нечего было дать этой прекрасной девушке, и я поблагодарил её, в который раз за неделю заплакал, зарыдал у неё на коленях.
Она гладила меня по голове, а я чувствовал, что ни разу этого не заслуживаю, что мой предел — это пить пиво по вечерам с Владом и Сашей, разговаривать о поэзии, ничего в ней не понимая, считать себя самым умным, самым лучшим писателем — а потом удивляться, почему так больше никто не думает.
Но я лежал на коленях у Ани.
— Аня, ты слишком хорошая. Я тебя очень люблю, Аня! Но что я могу тебе дать? Ты слишком добрая, Аня, а во мне кроме обиды и злобы больше ничего нет. Тебе будет без меня лучше, Аня.
— Это я сама решу, Серёжа: как мне будет лучше. И почему ты думаешь, что ты плохой? Ты просто несчастный, мой милый Серёжа, а я, мне кажется, слишком глупа, чтобы быть способной на что-то большее, чем доброту.
— Я этого не понимаю, Аня. Я пока что не понимаю этого, но я обязательно пойму, если ты останешься рядом.
— Конечно, останусь, Серёжа! И мне, и тебе так будет лучше, так мы всё вынесем, главное не впадай в грех уныния, Серёжа.
— Мой папа был талантливым человеком, его стихи до сих пор знают по всей стране. Но он не справился с собой, со своим характером, и убил ни в чём неповинного человека, Аня. А я не знаю — талантлив ли я, но пока что мне кажется, что я и с собой не справлюсь, и что никакое творчество меня не спасёт.
— А ты думаешь, что творчество может кого-то спасти? В смысле, на самом деле помочь? Надо быть сильным, Серёжа. Не всякую боль можно выплеснуть, написав книгу. Где-то есть черта, Серёжа, где заканчивается талант и начинается человек, где заканчивается пища для искусства и начинается просто плохая жизнь. Твой папа с этим не справился. Но попробуй справиться ты. Не теряйся, не унывай. Будь сильным, Серёжа.
После этих слов я перестал плакать, а на какое-то время и дышать. Я снял свою куртку, кофту и майку. Аня никак не показала удивления, даже если оно и было.
Я показал Ане вторую татуировку. Под левой грудью, прямо под сердцем, в то самое место, куда, как мне говорили, отцу всадил нож, было выбито всего одно слово: «папа».
Аня это увидела и не могла сдержать чувств. Мы поцеловались.
Вторая
суббота
Было бы красиво сказать, что всю ночь мы гуляли с Аней по умирающему осеннему городу, что всю ночь мы целовались под дождём, а после этого уехали в далёкие дали, и жили долго и счастливо, пока смерть нас не разлучила.
Но метро имело свойство закрываться, и я проводил до него Аню и пошёл домой. Хотелось спать — настоящим и правильным сном, не таким, который был днём, но спать было никак нельзя — сегодня, последний день, когда я могу дописать и отредактировать свой дневник.
Зачем я вообще его писал? Разве не легче было дать мне какую-нибудь тему, чтобы я что-то придумал, а не пересказывал свою жизнь? Хотя, Н.А. виднее — у него чутьё на подобные вещи.
Я перечитал свой же дневник, и окончательно и безобразно потерялся в нём. Мне непонятно, что это такое я писал целую неделю, хорошо ли это, и стоит ли это кому-то показывать.
Решил, что всё-таки стоит. Перечитывая, я иногда улыбался, но порой морщился от боли из-за написанных в спешке предложений. Например, я пятьдесят шесть раз написал слово «конечно», что, кажется, многовато. Уже выходит пятьдесят семь — явно перебор. Тире я не считал, я таких чисел даже не знаю. Некоторые запятые были поставлены, видимо, на пьяную голову. А разговор бабушки? Всё это было нелегко, и управился я в 3:54.
Мне пришло сообщение от Вани — завтра он будет в школе в 12 утра, решать какие-то свои вопросы по поводу поступления. С Н.А. я договорился встретиться в 14:00 — так, стало быть, и поступлю. Я лёг спать и мигом уснул.
Это теперь вы знаете, как называется эта повесть. Мне, между прочим, до самого утра субботы это было неясно. Заметки были подписаны просто «Дневник», и как это назвать, я не думал. А потом были всякие варианты: «Серёжа и гитара», «Папа», «Н.А.». Но остановился я сами знаете на чём.
Взял с собой флешку с документом и гитару, а больше ничего не брал. Школа была совсем рядом от дома, я прошёлся самую малость. Скоро опять в школу! Ну да, мне же в своей жизни больше нечего делать, как учиться, писать контрольные и готовиться к выпускному, но, может быть, оставшееся время до мая пройдёт веселее — появилась цель поступить не куда-нибудь, а в целый университет!
Скоро надо сидеть за партой, тянуть руку, когда хочешь ответить, и отпрашиваться, чтобы пойти в туалет. Но это всё послезавтра, а пока я стоял у забора школы и курил сигарет.
Вышел Ваня — красивый, улыбающийся, и намеренный прожить дольше и лучше других — но никогда и никого этим не упрекая.
— О, привет, Серёжа! Ну, вот и всё, получил выписку из школы, завтра в посольство, и уже в понедельник уеду.
— Я очень рад за тебя, Ваня. Ты хороший человек, и совсем недавно ты помог мне, и я теперь хочу сделать тебя прощальный подарок.
Я снял с плеч гитару, протянул её Ване. Ваня в ответ рук не протянул.
— Серёжа, я не возьму. Это же твоего отца, разве можно с таким расставаться?
— Можно и нужно, Ваня, бери.
— Ты уверен? А как ты будешь на жизнь зарабатывать, Серёжа?
— А я скоро книгу издам, столько денег заработаю, у меня они все в комнате не поместятся.
— Книгу, говоришь? А дашь почитать?
— Как только выйдет бесконечным, межгалактическим тиражом, я тебе подпишу и отправлю.
Ваня улыбнулся — весело, но с некоторой жалостью ко мне.
— Хорошо, Серёжа, я с радостью возьму твою гитару. Что сыграть на ней в первую очередь?
— Что угодно, Ваня. Самое главное, настрой её перед этим — она со мной здорово помоталась.
Ещё недолго мы гуляли с Ваней, попрощались, и пришло время идти к Н.А. Сердце колотилось, ладони вспотели, голова кружилась. Второй этаж, кабинет русской литературы. Я дождался ровно 14:00 и вошёл в кабинет к Н.А.
Седой, слегка красноватый, бородатый, в костюме, он сидел за своим столом, заваленным всякими бумагами, папками и файлами, и что-то печатал на компьютере, прикладывая избыточное давление на клавиши клавиатуры. Но я его за это не виню.
— А-а-а, кого я вижу, кого я вижу! И ровно в два, ни на минуту не опоздал! Эх, дорогой, ну, присядь, что ли, возьми себе стульчик.
Я взял стул из-за первой парты, за которой обычно сидели две девушки, которые совершенно ничего не знали, но громче и раньше других смеялись с шуток учителей, оттого их дела были не так уж плохи. Я, как настоящий джентльмен, сидел не где-нибудь, а на самой задней парте у двери и промышлял свои дела с Владом и Сашей, которые сидели рядом. Но это всё во время учёбы, а пока — дневник.
Н.А. улыбался, светился, чуть ли не хлопал в ладоши, но всё-таки я видел какую-то нервность во всех его движениях.
— А я уже думал, ты не придёшь. Я тебе писал на электронную почты, ты не ответил, а я и подумал, что писать не стал.
— Ах, электронная почта. Нет, Николай Алексеевич, я всё написал, и даже отредактировал.
— Ну здорово! Это же очень здорово, Серёжа! Не то, что…
— Что?
— Не то, что другие бы сделали, а ты молодец, Серёжа. Ну, показывай.
Я загрузил на его пожилой компьютер документ, открыл его. В это время Н.А. налил себе воды, сделал пару глотков, и собирался прочесть вот это всё со мной.
Так и случилось, и странно и весело мне было слышать, как голос этого пожилого, почтенного человека читает такую разбойничью сказку.
Я сижу на крыше девятиэтажного дома и курю сигарету. В первый раз я покурил в шесть лет, а на крышу забрался в одиннадцать.
— Неплохо, Серёжа, с первых строк неплохо. Так ты правда так рано начал курить?
— Да, — искусно ответил я на такой каверзный вопрос.
Сейчас мне не шесть и не одиннадцать, мне семнадцать лет, и я курю на крыше.
— Угу, так, интересно, и так всё время будет? Лихачёв, пожалуй, что и читать не станет, а вот Вера Семёновна, очень даже рада будет, хорошо, — Н.А. практически бормотал себе это под нос.
Он так и дальше читал и всё комментировал, а мне стало неловко смотреть в свой текст, он показался мне ужасно глупым и никудышным.
Я отвёл взгляд от монитора, и начал разглядывать стол, в то время как Н.А., видимо, увлёкся рассказом, и на меня внимания не обращал.
Какие-то документы, стопка сочинений, судя по почерку — где-то пятый класс. Я взял их, немножко почитал, и видел, что под ними лежала папка с файлами, и название до ужаса было мне знакомо. Я незаметно от Н.А., который дошёл до моей поездки в автобусе, взял себе эту папку. Да, всё верно: она называлась «Красота в сером дыме любимого города». Голова опять закружилась, подташнивало, но интересно было больше: я начал листать эту папку. Вот, что я успел оттуда выудить: