Под каменным небом. В глубинах пещер. Том IV

В поход

Жарко. От нагревшихся школьных построек пышет, как от печки. Маленький колодцеобразный двор наполнен звонкими голосами:

— Ребята, у кого есть покрепче шнурок для рюкзака?

— Боря! С ума сошел? Слезь с мешка, ведь там печенье!

— А в крымских пещерах тоже холодно, как в «Костиной»? Или можно в трусах?

Владимир Васильевич молча следит за ребятами: брови его нахмурились, губы сжались тонкой полоской, но в глазах — искорки смеха. Пригладив седеющие волосы, он резким движением надевает шляпу и, перекрывая шум, командует:

— Юные следопыты! С рюкзаками... в одну шеренгу... ста-а-новись!

Перезвон голосов обрывается. На размягченном солнцем асфальте вырастает нестройная шеренга. Некоторые еще не готовы: у одних завернулись лямки рюкзаков, у других валятся палки и шляпы (это пробирающийся сзади шеренги озорной паренек подталкивает то палку, то шляпу).

Ничто не ускользает от руководителя. Выждав с минуту, он вскидывает на плечи тяжелый рюкзак, одергивает зеленоватую гимнастерку, молодцевато выпрямляется.

— Равняйсь!

Вся шеренга — пятнадцать человек — делает последнее выравнивающее движение и замирает.

— До выхода на маршрут осталось четыре минуты, по-этому скажу лишь о главном. А главное сейчас — дисциплина и еще раз дисциплина!

Владимир Васильевич окидывает взглядом притихших ребят. Все больше хмурятся брови, темнеют голубые глаза, принимая серо-стальной оттенок.

— За проявленную только что недисциплинированность и крупное упущение в подготовке к походу (забыл взять одеяло) с маршрута снимается Борис Коваленко!

Глубокий и тесный колодец-двор вновь до краев полнится криком:

— Простите его, Владимир Васильевич!

— Коваленко — лучший следопыт отряда!

— Боря бывал в пещерах и знает, как их изучать...

Пошептавшись с провинившимся, из шеренги выступает капитан отряда Костя Снежков, серьезный и подтянутый, как сам Владимир Васильевич, которому он во всем подражает.

— Товарищ руководитель! Коваленко дал мне честное комсомольское слово исправиться. В общем, ручаюсь за его поведение. Ну, а спать мы будем под моим одеялом, оно у меня большое...

По шеренге прокатывается веселое оживление. Коренастый девятиклассник Борис Коваленко, тот, что сбивал шляпы и забыл одеяло, поднимает голову. В его умных, с хитринкой глазах появляется надежда. Смутившись, он пытается пригладить на голове хохолок непокорных волос.

— Владимир Васильевич, я просто… ну...

Руководитель улыбается:

— Хорошо, беру под честное слово... Мне нравится, как вы стоите за товарища. Так нужно поступать и в походе: все за одного и один за всех... Итак, юные следопыты, напра-во! К вокзалу, ша-а-гом марш!

Колонна двинулась, но руководитель медлит с отходом. Он смотрит вслед ребятам, вспоминая дни своего детства, окрашенные последним заревом гражданской войны, когда сабля бандита и обрез кулака, голод, холера, зимняя стужа пытались сокрушить то, что не удалось всем армиям интервентов и белопогонников. Тогда четырнадцатилетним подростком он долго разъезжал беспризорником по всей Украине.

И, странное дело, не холод буферов, не вечное недоедание и грязные, едва прикрывавшие тело лохмотья приходят на ум. Нет, он видит бесчисленные пути-дороги, по которым двигался где пешком, где товарным составом, где прицепившись к кузову автомашины. И пусть его юность совсем непохожа на светлое время ребят послеоктябрьско-го поколения, но она кажется ему такой бесконечно милой и безвозвратно утерянной, что он глубоко вздыхает и тщательно вытирает ладонью увлажнившиеся уголки глаз.

Юность — весна человеческой жизни! Ничто не в силах тебя вернуть. Но ты не уходишь бесследно. Ты остаешься в душе, как первая радость познанья, как первая оттепель чувств, когда так по-весеннему сверху чарует небо, снизу манит земля и зовут, увлекают дороги!