Под каменным небом. В глубинах пещер. Том IV

Дневник Никанора Болтина

Ваган сидит у входа в «Борисовскую пещерку». Его посуровевшие глаза не отрываются от пожелтевших страниц, испещренных угловатыми, неровными буквами.

«1 июня. Какой счастливый день! Наконец-то, нашел новый, еще никому не известный ход в лабиринте Красных пещер. Вы-бравшись из него, я тщательно стер все следы, которые могли бы выдать это открытие. Не удержался от одного: на стенке поставил свою монограмму «Заметь хорошо!» Этот значок скоро будет известен многим. (Кто догадается, что «Эн» и «Бэ» — Никанор Болтин!)

1 июля. Прошел месяц со дня моего открытия, но я еще не знаю, где же конец пещеры? А сколько находок за эти дни! Придет время, я их выложу сразу. Мое имя — Никанор Болтин! — затмит Кастере и многих других. Ника, по-гречески, значит победа!

15 сентября. План почти всех ходов закончен, сделан и хороший чертеж. Бросив бестолковую тактику прежних дней, я добился многого с буссолью и рулеткой в руках; жаль, нечем было измерять высоту потолков, прикидывал «на глазок». Исследования закончились открытием гигантского зала, похожего в плане на великана-кальмара: шесть щупальцев покороче, два — подлиннее. (Один — никаноровский ход, другой — идет от провалов.) Под самый большой сталагмит зала перенес собранные сокровища и спрятал в укромном местечке. Здесь моя штаб-квартира.

Надо бы переночевать еще раз, но я не могу огорчать маму. Она слишком тревожится во время моих частых отлучек из Симферополя. Да и в институте косо глядят на меня, как на прогульщика. Приходится изворачиваться, лгать... Это тяжело! И все же я никому не оставлю что-то доделывать... О себе могу сказать то же, что Кастере: «Работа в одиночестве — мое любимое занятие и самое волнующее изо всего, что мне пришлось испытать: она требует абсолютной уверенности в себе».

Ваган торопливо листает тетрадь. Останавливается:

«1 июня. Сегодня годовщина моих исследований. Институт окончен, направление на работу — в Алтайский край — получено. Остаются 25 дней, которые я потрачу на завершение всех открытий. (Маме сказал, что уже еду. Вещи сдал как багаж.) Начал с зала «Кальмар». Обойдя его снова кругом, обнаружил едва заметный проход, закупоренный слоями натеков. Не пойму, что преобладает во мне: радость или огорчение? Ведь у «Кальмара» теперь не восемь, а девять «щупальцев», да и времени на обследование нового хода осталось немного...

2 июня. Ночевал в пещере, в сухом местечке. Никак не могу прийти в себя от восторга. Какие чудесные залы — лучшие на всем пути! Сколько открытий! Главное — подземная речка. Может быть, это истоки Зуи? Не позже как вечером 25 июня сделаю доклад в Крымском отделении Географического общества. А на следующий день сдам экспонаты в музей. Пусть посмотрят Аня и многие, на что способен Никанор Болтин! То, что сделано мною одним, под силу лишь специальной экспедиции.

Не смог отважиться лишь на одно: пойти по течению речки. Как только увидел нависающий свод, за которым скрывался сифон, так и повернул назад. Я хорошо помню свою первую попытку, когда разорвавшийся шланг водолазной маски чуть не стоил мне жизни. А этот холод подземных вод... Бр-р-р! Его достаточно испытать только раз. Что бы ни говорил Кастере, такие приемы, как ныряние в сифоны, очень рискованны. Это счастье, что ему на пути не встретился непредвиденный случай, нелепый и неотвратимый...»

В конце дневника почерк почти неразборчив: буквы разных размеров беспомощно цепляются друг за друга, съезжают со строк. Кое-где видны бурые, засохшие пятна...

«15-18 июня. Мое пророчество сбылось неожиданно скоро. У входа я заметил лазейку. Небольшой взрыв для расширения лаза вызвал неожиданные последствия — завал коридора. Руки были разбиты настолько, что не могли держать карандаш. Пришлось подождать, когда заживут пальцы. Завал так велик, что разобрать его не под силу. Спрятал под ним ценнейшую вещь — план всех ходов в футляре. Потом окровавленными пальцами, сцепив зубы от боли, протолкнул авторучку с сохранившимся планом зала «Кальмар». Найдет ли кто? Поймет ли, что это значит?.. Буду надеяться... «Когда смогу, напишу подробную записку», — решил я тогда. Но...

На другой день стал искать обходные пути и упал в глубокую яму! Все попытки вылезть безрезультатны: я сломал ногу. Это конец! Прости мне, мама, что скрывал свои подземные поиски. Прощай и ты, Аня! Я снова теряю тебя и теперь навсегда...

...июня. У меня жар. Когда начинаю бредить, окружают чудовища. Я бегу, падаю в яму и снова прихожу в себя от страшной боли... Me... мен.. то.. мори! Шутка обернулась против меня. Это расплата за мое легкомыслие и индивидуа... Аня права... Нашедшего дневник прошу обнародовать: пусть никто не идет путем Кастере... Пока в сознании, спешу предупредить: берегитесь скорпионов! Их много! Реч... стен... спасит... опять... как тяжело!

Ma... ма...»

Григорян закрывает дневник и, сунув его за пазуху, ползет в глубь пещерного хода:

«Эх, Ваган, Ваган! Разве можно бросать товарища? Может, его укусил скорпион? Или он сломал себе ногу? Скорее, Ваган!»