Брат мой Седрик...

Финал. Переводчики для безголосых

Урок Защиты от лица Долли Амбридж ввел студентов в полный ступор: она заставила читать учебники и переписывать отмеченные абзацы!!! А перед этим провела курс дрессировки — вставать и отвечать по команде! Ну ешкин кот, куда мир катится?!

Гермиона сколько-то раз роняла и теряла челюсть. С грохотом. Потом с таким же стуком подбирала и вставляла на место, не рискуя перечить учительнице.

А вот Рон рискнул. Запротестовал и заныл, что теория скучна, нельзя ли перейти к практике? На что розовая жабонька лишь сладенько улыбнулась и ласково посоветовала почитать, что задано. Рон демонстративно сложил руки на груди и нагло заявил, что у него дислексия! Тогда Амбридж сняла с Рончика пять баллов, после чего стерла улыбку с лица, сменив её на акулий оскал, и сквозь ощеренные зубы процедила, чтобы он не умничал, и вообще, покиньте класс, мистер Уизли! Покинул Рон урок и пропустил практику, к которой Амбридж перешла после того, как все честно дочитали-дописали нужный раздел. А велела она ни много ни мало, а воплотить то, над чем ученики корпели в течение сорока минут, читая и записывая. А читали они о теории защитных заклинаний, то есть практиковаться пришлось в установке щитов. А Рон, дурак, оказался наказан за лень и невнимательность.

Ну, лично Гарри, ставя Протего против Импедименты Забини, осознал, что точно представляет, как именно вращать и взмахивать палочкой… ещё бы, после сорока-то минут закрепления в чтении и письме. Оказывается, если записать то, что прочел, то это крепче запоминается! Вот и весь простой фокус. Главное, не лениться, а старательно и внимательно переписать прочитанное.

На уроке Травологии с пуффендуйцами Гарри тишком-тишком подобрался к Салли и всё занятие прослужил ей партнером, подавая-поднося то-сё… А работая над бешеным огурцом, и скаламбурить успел, кидая коротенькие фразочки своему «ассистенту»: скальпель, зажим, тампон, зажим! Тут прижми, там отсеки! Оп, пошел-пошел-пошел, ловите ребёнка! Это когда скользкий огурец выскочил из пня и усвистел куда-то в угол теплицы под дружный хохот ребят, зрителей нежданного спектакля. А Салли ещё больше убедилась, что мальчик действительно влюблен в неё, раз не опасается выставить себя в таком смешном свете. Улетевшего «младенца», кстати, поймал Невилл и со смехом передал акушеру Поттеру.

С урока шли в приподнятом настроении, весьма благодарные весельчаку Гарри за юморное представление, ну, а Салли прониклась окончательно и теперь сама держалась возле своего мальчика, ревниво следя за тем, чтоб другие девчонки не приближались к Гарри ближе, чем на два метра. Ну, кроме Гермионы, ей Салли разрешала подходить к Поттеру, и то лишь потому, что знала, что они друзья с первого курса, и как на парня, Гермиона на Гарри не претендует.

И ещё кое-что следует отметить… Как и Гарри, Гермиона заметила, что мисс Перкс «на кого-то похожа».

— Странно, кого-то ты мне напоминаешь? — подозрительно прищурилась она на Салли.

— Дастина Хоффмана в роли Тутси она напоминает! — уверенно заявил Гарри, не дав Салли и рта раскрыть, а Гермионе задуматься. Заучка привычно поверила другу, а Салли убедилась, что её избранник строго соблюдает дистанцию вокруг неё, не раскрывая посторонним больше, чем нужно. Отчего симпатии стали ещё глубже, и сладко затрепыхалось её неискушенное девичье сердечко, целиком и полностью покорённое благородным сэром Поттером, прекрасным рыцарем Очкастого Образа. Божечки мои, он же как папа — заботливый, нежный и любящий!..

Вот так начался пятый курс для Гарри и седьмой, последний, для Седрика Диггори, хогвартского чемпиона. Гарри, конечно, тоже чемпион, но давайте будем честны хотя бы сами с собой и, положа руку на сердце, признаем, что участников турнира было всё-таки трое — Витя, Седрик и Флер. Это просто из-за интриг одного бородатыча всё пошло наперекосяк с привлечением неучтенного четвертого участника. Да и то не вышло у него ничего, благодаря вмешательству Одиссея, получившего от прадеда неоценимое наследство — талант всех обламывать.

Поползла по стране ленивая осень, подгоняемая пинками северных ветров, которые ярились, подхлестывая по заду уходящее лето и натравливая на него ту самую осеннюю лентяйку. Она сопротивлялась, плакала и рыдала, протестуя против скорого ухода летнего красавца, такого теплого, зеленого, уютного… Но ветры были непреклонны, рыча и дуя бешеными ураганами, гнали лето прочь, заставляя несчастную осень всё больше плакать и проливать на перегретую землю затяжные дожди. Перестав получать положенные порции ультрафиолета, желтели, краснели и бурели листья на деревьях, слабели их черенки и, усохнув вконец, срывались с ветвей от малейшего дуновения ветерка, а ведь летом держались будьте нате!

Слет журналистов бурлил непрестанно, каждый зачуханный репортеришка из провинции, отчаянно работая локтями, проталкивался в самую гущу оживленной толпы, спеша доложить, что у той рябины у ручья самые сочные и крупные ягоды, а тот орешник, что выжил после удара молнии в прошлом году, выпустил невиданный урожай, да какой! Ветки аж ломаются под тяжестью орехов! Честно-честно, сам видел, вот только что, чуете, как смолой пахнет?! Все эти новости жадно ловили птицы и, уяснив для себя нужные сведения, срочно срывались с ветвей и крыш, покинув базар, летели прочь по своим точкам: щеглы и синицы мчались к рябине, спеша занять лучшие места, жуланы и клесты очертя голову неслись к орешнику… А вслед за ними, ругая болтливых журналюг, вперевалку торопились медведи и скакали по веткам белки, услышавшие те же сводки новостей уже от самих пичуг.

У ветра нет переводчика, его язык понимают те, кому надо понимать. Кто-то слышит его в реве, кто-то ощущает запахи, которые тот разносит. Опять же, говоря словами товарища Бутусова, сам ветер по-разному слышит птичью песню, примерно вот так.

Клетка твоя

встанет вблизи окна,

Песня твоя

птицам другим слышна.

Кто-то в ней слышит смех,

Кто-то в ней слышит плач,

А кто-то в ней слышит шаги у дверей —

Это пришел палач…

Это аксиома жизни — каждый слышит и понимает то, что хочется. И никак иначе. А чтобы тебя поняли, надо приложить некоторые усилия и донести-таки истину до глухого. А Дамблдор был глух, крепко и безнадежно. Говорила ему мама — Алик, будь хорошим послушным мальчиком, говорил ему папа — Ал, будь мудрее, не поступай, как я. Говорили ему брат и сестра — Аля, мы тебя любим такого, какой ты есть! Даже Геллерт ему что-то говорил, но Алик-Аля-Ал оставался глух и нем. Алик хотел самостоятельности, и он её получил, похоронив отца, мать и сестру, Алик хотел славы, и он её получил, завоевав победу над Грин-де-Вальдом. Став ещё старше, Алик захотел величия и признания — стал директором Хогвартса, отодвинув в тень Фламеля. А когда поседела борода и бес ударил в тощее ребро, престарелый Алик возжелал мирового господства. Как говорится, маразм крепчал, господа.

И чем дальше, тем ядреней становились вкусы и желания старика-мага. Бактериологическое оружие массового поражения типа драконьей оспы было укрощено прививками, действовало оно только на магов его поколения, на более молодых волшебниках и простых людях оно уже никак не фурычило. До ядерной бомбы, увы, додумались русские, и достать её было сложненько, равно как и выцарапать водородную из Америки. Оставался лич.

Как заманить Северуса в свой дом, Дамблдор придумал просто и со вкусом — взять в заложники его семью. Увы и да, старик знал о семье Северуса, знал, что тот давно и прочно женат и окружен тремя любящими и любимыми детками. Он всё знал о своем подчиненном, хитро и незаметно наблюдая за ним со стороны, никак и ничем не показывая, что вообще что-то подозревает.

Хитренько и незримо улыбаясь в бороду, Дамблдор неспешно шел по тропинке вниз по склону горы к домику Хагрида, чтобы обогнуть его и войти в лес — надо было достать яд акромантула. Гулко залаял Клык, прикрикнул на собаку Хагрид, судя по звуку, кинув в неё сапог. Снова настала тишина, лишь ветер неслышно крался за стариком в неуемной жажде знания. Ветру же всегда интересно всё, что происходит вокруг, кто что делает, кто куда идет, не зря же он считается самым верным журналистом, главным репортером Земли. Собачий короткий лай он так же скрупулезно разнес по территории замка, и глас Клыка был услышан Миссис Норрис, а уж она передала сообщение Филчу.

Давно позади остался домик Хагрида, всё ближе и ближе Паучья лощина… Шел Дамблдор, лелея самые радужные перспективы того, как он заманит в подвал Северуса, где тот увидит свою семью. Ненадолго, ибо они будут тут же убиты. А вместе с ними умрет и Северус, парализованный ужасом. Быстрая Авада, и всё, не будет на свете Снейпов-Перксов. Вот дурак, взял фамилию жены, ишь, думает, спрятался, ха, а вот и нет, от меня никто не спрячется!

Хрустнула веточка сбоку, Дамблдор вскинул палочку с Люмосом, повернулся в сторону звука, светя в кустарниковую тьму — кто там? Безобидная белочка или зайчик? Красные глаза сверкнули из мрака, расстояние между ними было шире бычьего, призрачно-лунно сверкнул серп гигантского клыка… Однако это не зайчик! И не белочка…

Косматый вепрь взрыл копытом хвою, прокапывая глубокую траншею. Злобно грюкнул. Сучная сущность Дамблдора рухнула в пятки при раскатах кабаньего грюганья, низкого и утробного. Мама Мерлина… Старик поднял руку с палочкой, собираясь трансгрессировать, но тут с негромким хлопком над его головой возник феникс. Вспыхнув нестерпимо ярко в вечернем полумраке, мимолетно, как искра, он бесшумно налетел и выхватил из руки Дамблдора палочку. И схлопнулся, исчезая в никуда.

— Грр-р-р-рюг! — торжествующе произнес кабан. Дамблдор оглянулся, беззащитный без палочки, как младенец, и заглянул в глаза своей смерти. Косматой горой попер на старика лесной хозяин — кабан-секач. Подобрав полы мантии, Дамблдор попытался прошмыгнуть назад, но секач вильнул головой, отрезая старику путь к спасительному Хогвартсу, пришлось бежать туда, куда разрешили — вперед, к паукам.

Неуклюже бежал старик, тяжкой рысью трюхал позади кабан. Вскоре Дамблдор заметил, что вепрь преследует его как-то странно: неспешно и целеустремленно направляя его бег в какую-то определенную сторону. Сообразив это, Дамблдор попытался свернуть, но ему не дали, ударили клыком по ноге. И к деревьям его кабан не подпускал, оттирал обратно на тропу…

Через час странная погоня прекратилась — Альбус влетел в невидимую ловушку. И завяз накрепко, насмерть.

Певчая птица,

ангел, попавший в силки.

Радужный пленник

коварной и ловкой руки.

Посланница неба,

прости, что я

Поймал тебя,

что ты — моя…

Влетел Дамблдор в сети Птицелова-Одиссея. Дергался он долго и безуспешно, сперва не понимая, что его держит. Невидимые плети держали прочно, надежно и верно. Лунная паутина, укрепленная серебром, была крепче легендарного мифрила, ведь она должна удерживать добычу, соразмерную пауку, а она никак не меньше оленя. Говорят, в тропиках такая паутина удержит и слона. У Дамблдора не было шансов освободиться.

Добавим ещё то, что когда Одиссей пришел проверить свой силок, то разочарованно «спал с лица» — что это за дичь такая мелкая? На один укус! Тьфу… Сплюнув, паук уходулил прочь — не стоило рвать сети ради такой ничтожной добычи. Пусть хоть олень какой попадется, тогда и снимем мусор… Всё равно недолго ему там трепыхаться — паутина очень ядовита.