Феномены Тени и зла в волшебных сказках

Оставалось одно: вынуть ножницы из кармана и отрезать бороду от удочки, при этом часть бороды, конечно, пострадала.

Когда гном это увидел, он и давай на них кричать: «Ах вы, дуры, дуры! Где это так водится? Как смеете вы позорить мое лицо! Мало вам того, что вы у меня конец бороды отрезали, вы теперь еще обрезаете мне ее лучшую часть: я в этом виде даже не посмею на глаза своим братьям показаться. А! Чтоб вам, бежавши, подошвы потерять!»

Тут он схватил мешок с жемчугом, запрятанный в камышах и, не сказав ни слова более, исчез за камнем.

Случилось, что вскоре после того мать отправила обеих сестриц в город купить ниток, иголок, шнурков и лент. Дорога в город шла пустырем, по которому местами разбросаны были огромные глыбы камней.

Вот и увидели они большую птицу, которая медленно кружила в воздухе, опускаясь все ниже и ниже, и, наконец, стремглав слетела неподалеку наземь около одного из камней.

Тотчас же после того они услышали душераздирающий жалобный крик. Девочки подбежали и с ужасом увидели, что большой орел подхватил их старого знакомца гнома и собирается его унести. Добрые девушки тотчас ухватились за гнома и стали биться с орлом до тех пор, пока он свою добычу не выпустил.

Оправившись от испуга, гном опять стал кричать на сестриц: «Разве вы не могли обойтись со мною поосторожнее, половчее? Все мое платьишко порвали, обрубки вы неотесанные!» Потом подхватил лежавший рядом мешок с драгоценными камнями и опять скользнул под камень в свою нору.

Девочки, уже привыкшие к его неблагодарности, продолжили свой путь и сделали в городе свои закупки.

На обратном пути, проходя тем же самым пустырем, они застали гнома за делом: выбрав опрятное местечко, он вытряхнул из мешка все свои драгоценные камни и рассматривал их, не предполагая, чтобы кто-нибудь мог так поздно проходить тем пустырем. Вечернее заходящее солнце светило на эти драгоценности, и они сверкали и блестели так великолепно, отливая всеми цветами, что девочки приостановились и стали ими любоваться.

«Чего вы там стоите, рот разиня!» — крикнул гном, и его землистое лицо побагровело от злости.

Он и еще собирался браниться, как вдруг раздалось громкое урчание, и из леса появился черный медведь.

Гном в перепуге отскочил в сторону, но уже не мог укрыться в свою лазейку: медведь был тут как тут.

Тогда он в ужасе закричал: «Милейший господин медведь! Пощадите меня, я вам готов отдать все мои богатства, взгляните хоть на те драгоценные камни, которые там рассыпаны! Подарите мне жизнь! Гожусь ли я вам, маленький и ничтожный? Вы меня на зубах и не почувствуете! Вот, берите этих двух девчонок: они обе для вас лакомый кусочек! Выкормлены, что перепелки! Их и кушайте на здоровье!»

Медведь, не обратив внимания на слова злого гнома, дал ему шлепка своей лапой и разом с ним покончил.

Девочки тем временем убежали, но медведь закричал им вслед: «Белоснежка и Алоцветик! Не пугайтесь, подождите меня, и я с вами!»

Те узнали его голос и приостановились, а когда медведь с ними поравнялся, его шкура с него свалилась, и он очутился перед ними молодым, стройным красавцем, с ног до головы одетым в золото.

«Я — королевич, — сказал он, — а этот безбожный гном, выкрав у меня все мои сокровища, заколдовал меня и оборотил в медведя. Так и вынужден я был бегать по лесу, пока его смерть не избавила меня от его колдовства. Теперь он получил заслуженную кару».

Белоснежка с тем королевичем была обвенчана, а Алоцветик вышла замуж за его брата, и они поделили между собой те большие сокровища, которые гном успел собрать в своей пещере.

Старуха-мать еще долго жила, спокойная и счастливая, у своих деток.

А два розовых куста они захватили с собой из садика, и они были посажены перед ее окном, и каждый год расцветали на них чудные розы, белые и пунцовые.

Это глупая, сентиментальная сказка, но она совершенно отличается от другой сказки. В первой девочка в силу своей простодушной интегрированности убирает в доме гнома и проявляет терпимость к его хозяину. В результате в награду она получает золотую бороду гнома за то, что она его вымыла и вычистила его дом. В другой сказке происходит прямо противоположное: девочки всякий раз проявляют терпимость к гному и тем самым способствуют продолжению его злых деяний, тогда как с ним надо было давно покончить. Они также не позволяют своим гостям, медведю и его брату, прийти и взять их замуж, поэтому препятствуют своей собственной свадьбе, испытывая ложную и сентиментальную терпимость к злому гному.

Следовательно, мы опять сталкиваемся с парадоксом! Но если вы посмотрите на всю атмосферу сказки и описание мотива, то увидите в ней указание на то, что есть что.

В сказке «Белоснежка и Алоцветик» женщина не живет вместе с мужчиной: никакого мужчины с ней рядом нет, только барашек и белый голубок. Это инфантильная, сентиментальная, райская атмосфера, атмосфера невинности, которая не похожа на интегрированность простака. Это обстановка некого несбыточного рая, детского садика, иллюзорного мира с ангелом-хранителем, которого не существует.

Эта сказка высмеивает некую христианскую, детсадовскую установку, которая все еще широко распространена среди людей, смешивающих детсадовский мотив с определенной искренностью и прямотой, связанной с интегрированностью личности. Юнг всегда отмечал, что Христос не сказал: «Оставайтесь детьми, и вам откроется Царство Небесное», а сказал: «...если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное»[134]. Стать снова детьми — значит не оставаться в детском саду, а перерасти его и стать взрослыми, осознать существующую в мире проблему зла. Это значит вновь приобрести эту внутреннюю интегрированность или попытаться вернуться к этой ядерной, или глубинной, интегрированности, а не оставаться большим ребенком в лесной чаще и считать, что так и должно быть. Иногда различия оказываются не слишком заметными. Есть люди, обладающие поразительной наивностью. Можно размышлять над тем, означает ли это высокий уровень интеграции или просто безнадежную детсадовскую установку ребенка, который с дурацкой сентиментальностью бродит по лесу. В сказках одно ясно отличается от другого, но в жизни эти два аспекта оказываются крайне близки. Может быть, очень трудно узнать, что находится внутри другого человека и внутри самого себя. Но в этой сказке ягненок и голубь ясно указывают на некий христианский инфантилизм в самом худшем его проявлении.

Конечно, хорошо быть добрым, но только с подходящими людьми и подходящими объектами. Этот вид христианской наивности, доброты и терпимости вполне приемлем, если вы знаете, как его применить. Если это сочетается со способностью понимать и различать, то в ней нет ничего плохого, но в ней должна присутствовать некоторая мудрость.

Я постараюсь привести вам пример. Я сказала, что если человек столкнулся со злыми людьми, то ему следует скрывать свою внутреннюю интегрированность или свое невинное ядро личности и не проявлять себя так, чтобы казаться дураком. Мне хотелось бы вернуться к тому случаю, когда Юнг сказал, что человеку следует уделить некоторое внимание и дать ему либидо, а в дальнейшем работать лишь с тем пациентом, который не использует его во зло; в противном случае мы вместо здоровой стороны личности подпитываем в человеке зло. Он побуждал меня прекратить анализировать женщину, которой становилась только хуже, как только я делала по отношению к ней что-то хорошее. Он считал, что с терапевтической точки зрения для нее это хорошо, но мне этого не сказал. Когда я ему сказала, что ей стало лучше после того, как я прекратила с ней терапию, он усмехнулся и сказал: «Именно этого я и ожидал. Я на это надеялся, но не сказал этого вслух!» Он все держал внутри себя. Он даже не показал мне этого, и еще меньше — самой пациентке.

Эта женщина была совершенно одержима Анимусом. Если бы она догадалась, что ее прекратили анализировать, чтобы ей помочь, она продолжала бы спорить: «Вы прекратили мой анализ, чтобы мне помочь, но я знаю, что мне это не поможет. Я уверена в том, что таким образом вы мне не поможете, а убьете меня!» Или она могла разыграть сцену, что ей стало хуже, чтобы показать, что, прекратив ее анализировать, ее лишили помощи. Поэтому намерение помочь человеку должно было быть совершенно скрытым; оно должно было как следует нанести удар ее Анимусу — и adieu[135][136] Ей нужно было пережить нечто подобное, когда к ней отнеслись так, как медведь отнесся к гному. Здесь не может быть никакой терпимости и никакого спора.

Мне думается, было бы полезно углубиться в этот мотив скрытой человеческой интегрированности. Кто-то заметил, что ему приходилось оставаться штатским на военной службе; человеку иногда приходится пребывать в таком состоянии. Я бы сказала, что человек, который насчет всего имеет собственное мнение, находясь внутри мощной коллективной организации, всегда как-то соприкасается с этой проблемой, потому что, согласно нашей идее, коллективизм находится на этически более низком уровне по сравнению с тем этическим уровнем, которого может достичь отдельный человек. Именно поэтому Юнг часто цитировал римскую пословицу: senator bonus vir, senatus bestia («один сенатор — прекрасный мужчина, но весь сенат — животное»). Можно было бы сказать, что когда человек находится в группе, он должен прятать свое самое сокровенное либо проявлять его очень редко. Вследствие автоматического снижения этического уровня в группе нужно набросить вуаль на часть нашей личности.

Это, опять же, один из тех парадоксов, в которых иногда, но крайне редко, существует прямо противоположное поведение. В девяноста пяти процентах случаев человек должен скрывать свое интегрированное ядро, находясь в группе, однако я хочу отметить исключение, ибо, когда вы с ним встретитесь, вы сможете узнать, каким оно бывает.

Я вспоминаю небольшую вечеринку у Юнга дома, на которой происходило то, что вы тоже иногда могли испытывать. Это было нечто наподобие коллективной гармонии, не опустившейся до participation mystique™8, которая дает ощущение присутствия некой магии. Древние римляне и греки сказали бы, что там присутствуют Гермес или Дионис, а ранние христиане могли бы сказать, что на них сошел Святой Дух. Но иногда возникает некая надличностная гармония, которая все происходящее делает нуминозным. Возникает теплое чувство, ощущение безопасности, и думаешь, что этот вечер никогда не забудется. Так случается очень редко, и впечатление от встречи было столь глубоким, что я поделилась с Юнгом. Он сказал: «Да, обычно это происходит, когда человек, будучи один, встречается с Самостью, но иногда бывают исключения, когда Самость может проявляться и как коллективный фактор; как правило, это бывает в небольшой группе друзей, и тогда это особенное нуминозное переживание. Оно даже ощущается как нечто более нуминозное по сравнению с тем, когда испытываешь его в одиночестве».

Мнение Юнга подтверждает, например, символика рыцарей Круглого стола короля Артура, небольшой и, можно сказать, духовно объединенной группы людей. Эта символика указывает на групповое переживание Самости, которая является высшей формой древнего архетипического паттерна тотемической трапезы примитивных людей, где все присутствующие участвуют в интеграции одного бога. Этот же ритуал лежит в основе обряда причастия, или Евхаристии. Когда вы находитесь в группе, вам следует скрывать свою внутреннюю интегрированность, или ядро вашей этической личности, за исключением тех случаев, которые могут случиться раз или два в жизни, когда человек чувствует свое «единение» с окружающими людьми. Его легко спутать с хмельным или подвыпившим participation mystique, которое не имеет с таким единством ничего общего, а представляет собой просто смещение на более низкий этический уровень; это тоже приятное переживание, хотя оно имеет прямо противоположное воздействие.