Мой разрыв с сектантами-трясунами

В ПОИСКАХ ЗАОКЕАНСКОГО КОВЧЕГА

В начале лета 1957 года барнаульских сектантов охватило смятение. В субботний день руководитель общины Николай Горетой, как ни в чем не бывало, провел собрание. А в воскресенье ни Николая, ни брата его Андрея Петровича на молении не оказалось. Верующие волновались, спрашивали друг друга, что бы это могло значить. Но ответа не находили.

А дело обстояло так. За несколько дней до субботнего моления Николай Петрович Горетой втайне от «братьев» выехал на станцию Алтайка, расположенную неподалеку от Барнаула. Часом позднее сюда же прибыли близкие к проповеднику Люба Кляцкая, Михаил Пименов, Николай Бабарыкин и Владимир Степанов. В узком кругу они обсудили вопрос о выезде из Барнаула на Дальний Восток.

Следует сказать, что некоторые из общин трясунов — кочующие. Многие семьи сектантов больше двух-трех лет на одном месте не задерживаются. Знакомые мне Левковичи, Иваненковы, Полещуки и другие за последние годы переменили по 10–15 городов.

Чем вызваны эти переезды, препятствующие нормальной жизни и постоянному труду членов секты? Одной из причин является быстрое разоблачение общиной своей неприглядной сущности в глазах окружающего населения. Вербовать новых членов секты становится все трудней. В то же время смена обстановки является своеобразным методом «освежения» внутренней жизни общины, постоянно раздираемой дрязгами. Но внешне все выглядит по-иному.

— Киргизия вскорости будет залита кровью, горы ее покроются трупами, — таинственно объяснял верующим Николай Горетой, когда секта отправлялась из Фрунзе в Барнаул.

Сектанты с мольбой обращались к «пророчице» Булгаковой и слышали голос «святого духа»:

— Дети мои, благословляю ваш выезд, ибо над местом сим мой гнев. И не оставлю камня на камне.

Минуло два года — Киргизия расцвела краше прежнего. Колосятся хлеба на бескрайних полях, тучные отары овец поднимаются в горы. С каждым днем все зажиточнее и веселее становится жизнь трудящихся республики.

Но сектанты не хотят этого видеть. Они уже в Барнауле. Прошло еще два года, и вновь знакомый разговор все того же проповедника:

— Братья и сестры, господь наш свидетельствует, что надо отсюда уезжать, потому что, великой мудростью возвещая будущие времена, спаситель хочет вывести народ свой из места, обреченного на гибель и разрушение.

Проповедник Николай Горетой отличается не только красноречием и умением «выкрутиться» из любого неприятного положения. В нем удивительно сочетается внешняя простоватость с неудержимым тщеславием и озлобленностью против советских людей. Во Фрунзе он почти не скрывал среди верующих своих антисоветских настроений и, боясь разоблачения, решил с помощью бога бежать и перетянуть за собой общину.

В Барнауле иные обстоятельства не давали ему спокойно спать. Здесь оказалась вторая группа пятидесятников, во главе которой стояли не менее прожженный проповедник Яков Пиджаков и его жена — известная «пророчица» Мария. Члены общины не раз поднимали вопрос о слиянии. Но никто из проповедников не хотел уступать власть. Борьба за руководящую роль в общине привела к полному разрыву: Пиджаков и Горетой даже перестали здороваться. Но верующим разрыв был объяснен иначе:

— Пиджакова увел сатана от правильного понимания действия святого духа, — объяснял «своим» Николай Горетой.

Разъяснения Пиджакова оригинальностью не отличались:

— Увлек Горетого сатана от правильного пути понимания действия духа святого.

Тесно было тому и другому жить в одном городе. Но у Пиджакова здесь был свой дом, хозяйство. Горетому легче было тронуться в путь и, кроме того, он давно мечтал поселиться, наконец, в тех краях, где он будет единственным и полновластным повелителем обманутых людей. Таким городом он избрал Находку — новостройку Приморского края.

Но как объяснить членам секты выбор именно этого города? Такое объяснение не замедлило родиться. Среди барнаульских пятидесятников стали потихоньку распространяться слухи о том, что в Америке есть высокий утес, на котором покоится громадный ковчег. Скоро поднимется вода в море-океане, и ковчег сойдет со скалы. Он придет к берегам молодого города, заберет все покаявшиеся души и доставит их в царство небесное для вечного блаженства. И добавляли «божьи» слова: «После переправки народа моего самых преданных примет другой народ, другое государство, и там народ мой отдохнет».

Николай Горетой вдохновенно рисовал перед слушателями живописную картину перехода в иностранное подданство. «С распростертыми объятиями и с радостными криками «русс, русс», — говорил он своим единоверцам, — примут нас, братья и сестры, в заокеанском государстве».

Члены общины не вдумывались в истинный смысл всех этих «предсказаний», рожденных ненавистью к социалистическому государству и страхом за совершенные перед обществом преступления. Напуганные муками загробной жизни и жаждущие «вечного блаженства» в чертогах рая, они слепо выполняли указания «посланника бога на земле», как любит называть себя Николай Горетой.

Переезд осуществлялся в строгой тайне. Поначалу, кроме близких к Горетому людей, об этом не знал никто из членов общины. Это делалось с целью обезопасить себя от возможных разговоров, будто бы руководители сект принуждали верующих ехать за собой. Дело было обставлено гораздо тоньше.

После того как в воскресенье стало известно о внезапном отъезде Горетых, взволнованные верующие обратились к «пророчице». Феня Миськова потихоньку шептала: страшному, дескать, проклятию предан Барнаул. Нужно отправляться в такой город, где господь избавит народ свой от власти нечестивцев.

А Михаил Пименов, Люба Кляцкая, Александр Булгаков, боязливо оглядываясь по сторонам, называли Находку, куда-де вот-вот приплывет ковчег.

Начались сборы. Семья сектанта Григория Грейтана жила по улице Колесной у неверующих Поповых. Хозяева заинтересовались внезапными хлопотами квартирантов.

— К родным едем, в Кзыл-Орду, — отвечали квартиранты.

— Куда выезжаете? — спросил управдом моего деда.

— В Кемерово, к брату, — не моргнув ответил дед.

В домовых книгах, в листках убытия назывались самые различные города. Багаж адресовали на одну из попутных станций, откуда потом переправляли к действительному месту назначения. Шли на обман товарищей по работе, соседей по квартире, советских учреждений — лишь бы запутать следы.

Долог был путь от Барнаула до берегов Тихого океана.

Немало средств и сил стоило длительное странствование обманутым людям, бросившим в Барнауле квартиры, хозяйство и даже неверующих членов семьи. Павел Иваненков, например, работал начальником почтового отделения. Он имел благоустроенную квартиру, неплохо был обеспечен в материальном отношении. Когда в секте начались дорожные сборы, он оставил квартиру, бросил работу и вместе с женой, на руках которой было пятеро детей, отправился вслед за всеми. В Приморье он приехал почти нищим.

Николай Бабарыкин преждевременно выписал из больницы жену Аллу, ее вели к поезду под руки. Переезд резко подорвал здоровье молодой женщины, еще не успевшей оправиться после мучительных родов.

Многие помнят изможденное лицо Анны Иннокентьевны Люкшиной. У нее на руках был больной муж, пятеро малолетних детей, сама ждала шестого.

— От мира грешного останется пепел, кровь его будут лизать псы, — запугивали женщину. — Собирайся, сестра Анна, бог приготовил тебе праведный путь и да сохранит всевышний тебя и семью твою…

Нет, не сохранил бог семью Анны Иннокентьевны! В середине пути на станции Тайга она похоронила мужа.

— Так было богу угодно, — разводил руками Горетой.

За окном проплывала Уссурийская тайга, блестели озера в распадках сопок… И вот слева от полотна железной дороги сверкнул залитый солнцем голубой залив, обрамленный скалами. Вдоль побережья появились кварталы зданий, трубы промышленных предприятий… Долгожданная Находка!

Однако и здесь все началось так, как это было во Фрунзе, в Токмаке, Барнауле и многих других городах. На окраине поселка Падь Ободная сняли полуразвалившийся домик, и вновь начались неустанные, до потери сил, моления и ожидания прихода ковчега.

Николай Горетой незамедлительно приступил на новом месте к бурной проповеднической деятельности.

— Горе мне, если я не проповедую, — любил повторять он.

Этим живет Горетой и не упускает случая, чтобы из своих приближенных сделать проповедников «слова божьего». Он строчил сотни писем во все концы, сзывая единоверцев. Они не заставили себя долго ждать.

Что же это за люди, так быстро откликнувшиеся на зов сектантского проповедника?

В те годы я не знал их подлинного лица. Лишь позднее понемногу просочились в среду узкого круга руководителей сектантов кое-какие сведения. Рядовые же члены секты до сих пор ничего о них не знают. Поэтому я должен рассказать о них.

Циммерман Николай Александрович. В 1949 году проповедник «христианской морали» был судим за воровство.

Курбатов Иван Константинович. В годы Великой Отечественной войны он уклонялся от службы в рядах Советской Армии, за что был судим[8].

Лоренц Александр Густавович. В начале Отечественной войны его призвали в армию, но вскоре он сдался в плен. Ходили про него в среде сектантов различные слухи, но утверждать их я не берусь[9].

Афанасий и Ксения Райлян. В годы Великой Отечественной войны супруги, враждебно настроенные к советскому народу, устраивали молебны за отказ от службы в рядах Советской Армии, предательски распускали нелепые слухи о советских людях.

Губа Николай Терентьевич, Толстикова Клавдия Дмитриевна, Янцен Иван Германович, Калабухова Евфросинья Михайловна и другие сектантские активисты в годы минувшей войны и в послевоенное время были судимы за антисоветскую деятельность.

Этот список можно было бы продолжить, но и приведенные примеры достаточно красочно характеризуют лицо тех, кем окружил себя Горетой, кто выполняет в общине ведущие роли.

На прибывших Горетой возложил задачу вовлечения в секту молодежи и руководства ею. Нетрудно представить, в каком духе воспитывают молодых людей эти «божьи дети». Нельзя умолчать и о том, что находятся легковерные, неискушенные в жизни юноши и девушки, которые попадают в хитро сплетенную паутину и вверяют подобным христолюбцам свою судьбу. Пусть, читая эти строки, они узнают настоящее лицо своих «духовных наставников».

Шли недели и месяцы. Кругом звенели голоса молодых строителей, портовиков, судоремонтников, сооружающих новый советский город. А сектанты, спрятавшись от жизни, по-прежнему конвульсивно тряслись и молились.

Некоторые стали выражать сомнения и недовольство. Ведь Алтайский край, который покинули, все еще не наказан господом богом. Напротив, молодежь подняла там многие тысячи гектаров целины, воздвигла новые поселки и предприятия. Далеко за пределы края хлынул обильный поток алтайского хлеба. Опять господь не сдержал слова. Недовольство начало было просачиваться наружу, но Горетой быстро переключил внимание верующих на ковчег.