Возможны варианты...

Мне неизвестен способ жить без вещей. Даже в экстремальных условиях. А поскольку сам в подобные условия не попадал, сошлюсь на всем хорошо известный пример — жизнь Робинзона Крузо на необитаемом острове, где он по воле автора бессмертного романа провел почти тридцать лет. Покидая остров, Робинзон оставил на нем немало: просторный дом с мебелью ручной работы, хороший гардероб, а по нашему говоря, меховые шубы и дубленки, «дачу» с приусадебным участком соток этак в пятнадцать, стадо мелкого рогатого скота, небольшую яхту.

Если для жизни на необитаемом острове Робинзону потребовалось столько вещей, сколько же их нужно нам?!

И мы имеем их во все возрастающем количестве. В сравнении с довоенным временем объем покупаемых товаров потребления (в сопоставимых ценах, разумеется) вырос более чем в десять раз. Посуды покупаем в двадцать раз больше, мебели — в сорок: квартиры почти у всех отдельные, есть куда ставить купленное и есть на что купить нужное, а не только остро необходимое.

Разумеется, сводить все лишь к возросшему материальному достатку нельзя. Нам необходимо, чтобы люди были не только лучше обеспечены материально, но и были здоровы физически, развиты духовно, активны в общественном отношении, — не раз указывалось в партийных документах, определяющих принципы нашего общества. Именно поэтому нас не могут не беспокоить рецидивы так называемого «вещизма».

Нельзя согласиться и с таким расхожим суждением: дайте человеку вдоволь насытиться материальными благами, мы воевали, голодали, жили в землянках и бараках, и сегодняшнее чрезмерное увлечение иных людей престижным комфортом — это естественная реакция на открывшиеся возможности обеспеченности и благополучия. А всего этого не достигнешь без лишнего рубля. Пройдет время, и все встанет на свои места: человек начнет равнодушно относиться к привычным для него вещам и даже деньгам, на первый план у него выйдут духовные запросы.

Так ли это? Разгул потребительских и меркантильных амбиций — явление опасное. Пустить формирование потребностей на самотек, не заботиться о воспитании культуры потребления означало бы отступление под натиском мещанской, мелкобуржуазной психологии. И дело не только в рецидивах меркантильности и вещизма. Ведь зачастую они становятся возможными только с помощью рвачества, спекуляции, взяточничества. Не случайно, призывая к решительной борьбе с нарушителями социалистической морали, июньский (1983 год) Пленум ЦК КПСС отметил, что нужна более активная и целенаправленная работа по формированию разумных потребностей личности. Заметьте: по формированию, а не по удовлетворению.

Понятно, что разумные потребности воспитываются не только в потреблении, даже не главным образом в потреблении. Сферой их формирования, считают философы, является все, что способствует духовному возвышению человека. В связи с этим возникает необходимость разработки социалистической морали потребления, о чем уже не один раз писала наша партийная печать. В самом деле, каким должно быть социалистическое потребление? Увы, этого мы пока не знаем. Действующие ныне институты и службы по изучению запросов потребителей большей частью лишь констатируют сложившиеся потребности, в лучшем случае — анализируют их и оценивают. Еще реже прогнозируют потребительские запросы.

А ведь дело не в потребительских прогнозах, хотя и они важны для правильной работы многих отраслей промышленности, которые должны заранее знать и учесть конъюнктуру внутреннего рынка. Вопрос стоит более принципиально. Должны ли мы ориентироваться на те стандарты потребления, которые стимулируют или хотя бы удовлетворяют сверхпотребности и прихоти, желания во что бы то ни стало иметь то, без чего можно обойтись, не испытывая собственной ущербности. И опять-таки не о безоговорочном аскетизме веду речь.

Конечно, пить можно из консервной банки или глиняного черепка. Но лучше из хрустального бокала или фарфоровой чашки. Носить можно ватник да стеганые бурки. Но не плохо мы выглядим и в дубленках, модных сапожках. Даже куда лучше выглядим. Однако не в этом суть. Суть в том, какова культура потребления, которая зависит от эстетической и нравственной культуры человека. Суть в том, какой ценой приобретаем вещи. Имею в виду цену моральную. И еще суть в том, для чего приобретаем вещи. Всякая ли вещь, всякая ли нужда является истинной потребностью духовно развитой личности, а не погоней за капризной модой или стремлением к престижности в самом дурном, обывательском смысле слова, стремлением к самоутверждению с помощью столь дорогого сердцу мещанина дефицита. Не в состоянии понять истинных ценностей человеческой личности, мещанин мучается, если не владеет чем-то модным или редким, что есть у более удачливого знакомого. А еще лучше, в его понимании, переплюнуть других в этаком обладании, выделиться, породить зависть к себе…

Вспомнилась давняя встреча в степном зауральском райцентре. Хозяйка местной избы-гостиницы понимала, что значит теплый ночлег для ее основных постояльцев, шоферов-междугородников с великого Сибирского тракта. Она истопила печи более чем добросовестно. Духота, храп истомившихся на холоде людей, перегар водки, дернутой по маленькой с устатку, — все это выгнало меня среди ночи в коридор. Там, у самой входной двери, где чуть поддувало морозным воздухом, сидел молодой человек, выгнанный сюда из гостиничного номера, как оказалось, тоже духотой.

Разговорились. Был он с Кавказа, инженер-механик. Здесь, в Зауралье, как представитель частного сектора. «Командирован» для установления конъюнктуры рынка и контактов, расчищающих по весне путь целой артели торговцев самыми разнообразными дарами полей. Имеет хорошие «командировочные, представительские, комиссионные».

— А как же завод?

— Что завод? Полторы тысячи в год. Разве я такой дешевый?

Мы долго спорили о ценности личности человека и его труда. Об истинном и мнимом в этих ценностях. Мой собеседник был начитан и остроумен. Ночное единоборство мысли будоражило нас обоих, сон отлетел. Но когда мой оппонент перешел к практической части своего «кредо» и заявил, что иначе, как на такси он ездить не может, а «шефу» должен дать вдвое против счетчика для самоуважения, спорить расхотелось. Я вернулся в кислую десятиместную комнату. Здесь все было понятным…

Как-то слышал на улице песенку: «Мне не на что купить авто, они считают — я ничто». В ней явно мелькнула ёрническая гримаса чуждой для нашего мира идеологии. Вещист в оппозиции к социалистической морали. Поэтому он в своем лексиконе слова «создать», «открыть» заменил антонимами «достать», «использовать». А ведь за ними мурло мещанина, его убогая философия потребительства. Но откуда она в нашем обществе, в самой основе которого лежит трудовое начало?

Сама по себе дилемма «лучше быть» и «лучше жить» — стара, как мир. Нельзя осуждать человека, если он желает себе лучшей доли. В конце концов; стремление лучше жить — сама суть тех огромных усилий, которые предпринимает наше государство с самого момента своего возникновения. Но в нравственном плане для идеологии нашего общества, нашего государства не менее, а, пожалуй, более важен мотив, чем сам поступок. Впрочем, это всегда было характерно для подлинно народной морали. В 1916 году в Калуге вышла книга К. Э. Циолковского «Горе и гений» (замечу — вышла на средства автора, человека, не имевшего лишней копейки: летом от дома до школы этот учитель нес свои ботинки в руках…). В ней автор вопрошает, что же такое «хорошо жить». Не осуждая «желающего себе величайшего возможного добра», он предупреждает, что «человек часто заблуждается и вместо добра делает себе зло».

Здесь подмечена сама суть нравственных норм нашего народа: если человек свел свои жизненные интересы только к личному обогащению, в нем неизбежно рождается корыстолюбец, который сам себя лишает права на уважение людей. Он несет несопоставимые с приобретенным моральные издержки, обкрадывает себя не только самоустранением от радости созидательного, общественно полезного труда. Бывают случаи и похуже.

Зачастую от корыстолюбца можно услышать, что он «старается» не столько для себя, сколько для своих детей. Но именно детей-то он своим примером и калечит. Дети бескорыстны, они стыдятся неправедно приобретенного. Иногда по этим причинам они вступают в глубокие конфликты с родителями. Иногда ищут защиты от родительской «рублевой» морали.

История, которую сейчас вам расскажу, скорее всего уникальна. Но тем не менее должна насторожить и предостеречь всех нас, ибо в известном смысле все дети — наши дети, наше будущее.

Так вот, однажды мне передали письмо, написанное двумя девочками, ученицами шестого и восьмого классов средней школы. Вернее, он должны были учиться в этих классах, но именно по тому, что не учились, написали письмо в районо. Девочки просили защиты от… родной матери, которая не пускала их в школу, заставляя день-деньской заготавливать корм для многочисленного личного стада. Были у этой женщины еще и сыновья, постарше девочек. Те пасли скотину, забивали ее и развозили мясо по рынкам ближних и даже дальних городов, выискивая, где оно подороже.

Взглянув на адрес отправителей письма, я понял кое-что, но пока еще не все. Семья жила на заброшенном хуторе, оставшемся от так называемой «неперспективной» деревни. Стадо там было где держать.

Стояла глубокая осень, мороз уже сковал ручьи, но снег еще не перемел пути. Надо было срочно ехать на хутор, пока зима не отрезала его от остального мира. Выехали рано утром, приехали к середине дня. В полукилометре от проселочной дороги стоял одинокий дом, в окнах не видно было занавесок, из трубы не шел дым, со двора несло малоприятным запахом: в большом чану квасилось несколько бычьих и свиных шкур.

Детей дома не было. Значит, опять одни добывали, другие реализовали. Мать, женщина еще не старая, крупная, до времени угасшая лицом и, видимо, душою, одетая в мужскую робу, чистила хлев. Как потом выяснилось, ей работы доставалось больше, чем детям. И не мудрено: девять коров и бычков, двадцать четыре свиньи и сотни две гусей!

Не буду передавать в подробностях разговор с этой женщиной — он тягостен. Скажу кратко. Ей вновь предложили переехать на центральную усадьбу ближайшего совхоза, гарантируя хорошую квартиру немедленно, хотя в совхозе избытка жилья не наблюдалось, любую помощь девочкам-школьницам: одежду, обувь, учебники.

Но уехали мы ни с чем. В машине долго молчали, пока заведующий районным отделом народного образования не подытожил результат поездки: «Нас же обворовывает и нас же на чем свет поносит. И детей не жалеет, добра им не желает. Нет, сам факт существования в наши дни подобного хозяйства — нетерпим. Вынесу вопрос на сессию районного Совета».

Позже узнал, что в повестке ближайшей сессии действительно был этот вопрос. Все депутаты до единого были возмущены поведением матери. Ей пригрозили судом и лишением материнских прав. Она под всяческими предлогами тянула с переездом. И лишь на следующий год девочки пошли в школу…

Советские люди в подавляющем большинстве бескорыстны. Разве мало мы знаем примеров, когда человек отдает часть зарплаты в Фонд мира, помогая бастующим рабочим капиталистических стран, спасая от голода или стихийных бедствий жителей экономически слабых государств. А вот случай, бывший недавно. Бригадира одного из уральских заводов Брезгунова премировали «Москвичом». Но Владимир Петрович посчитал, что эта премия не только ему, а всей бригаде. И потому с согласия товарищей попросил половину стоимости машины перечислить в Фонд мира, а другую половину — на нужды детских учреждений завода.