Быть иль… Казаться

VII

Вскоре после этого разговора Егор уехал. Обязанности командира исполнял поначалу его заместитель Серёга, тот самый, единственный пострадавший во время первого, такого удачного боя офицер. Иван уважал его за здравомыслие и боевой характер: настоящий вояка, прошедший через несколько военных кампаний, он всегда трезво оценивал обстановку и принимал взвешенные решения. Когда-то он трижды за одну ночь спасал подразделение Ивана от попадания в крайне угрожающие обстоятельства.

Внешне Серёга напоминал Ивану дикого кабана: плотный, приземистый, подвижный, с то испытующим, то хитрым взглядом маленьких глаз, вечно небритый и вообще подчёркнуто небрежно относящийся к внешнему виду, он не раз демонстрировал и присущее характеру этого зверя сочетание осторожности и готовности к мгновенной атаке.

Теперь новый командир сообщил Ивану своё предложение: занимаемый его отрядом посёлок следовало оставить, иначе им угрожала опасность оказаться отрезанными от города и окружёнными.

Он подумал и согласился, поскольку не мог исключить такой возможности, а необоснованно рисковать жизнью подчиненных не имел права. Впрочем, у принятого им решения был и другой мотив.

В известных пределах дезертирство в подразделениях было явлением постоянным. Обычно два-три человека в неделю не возвращались из увольнения, переходили без предупреждения в другое подразделение, на худой конец – оставляли наблюдательный пункт или огневую точку.

Однако, в исключительных случаях случались настоящие волны побегов, когда за день подразделение оставляло до десяти человек. Подобные эпизоды имели место всего пару раз и происходили, как правило, после обстрелов, но, оказалось, это были ещё не самые критические моменты.

Настоящий массовый побег был едва предотвращён, да и то лишь частично, когда среди бойцов поползли ложные, совершенно безосновательные слухи, передаваемые в нелепо преувеличенных, пожалуй, даже комичных формах, которые принимает информация, проходя через сознание заражённого страхом человека.

Когда Иван впервые услышал какие байки рассказывают в отряде, он расхохотался: ну разве может человек в здравом уме поверить, что где-то стоят уже наведенные на место расположения подразделения «двести «Градов»? Единственное, что пришло ему тогда на ум, это поинтересоваться у поделившегося новостью: «А почему не тысяча?»

Но вскоре он понял, что рано веселился: люди с неустойчивой психикой и повышенным уровнем тревожности, склонные жить легко возбуждающимися эмоциями, отказывались критически воспринимать даже абсурдные сообщения и передавали по цепочке услышанное, неизбежно обрастающее новыми подробностями.

Пытаться бороться с паникой убеждением бесполезно, он это понял, оставалось ещё одно доступное ему средство – расстрел, но и с этим он опоздал: главные провокаторы бежали, сделав своё чёрное дело. За ночь дезертировало около десяти человек, среди них были и главные подозреваемые в распространении слухов: начальник автослужбы Леший, высокий худой человек с вечно встревоженной физиономией, и толстый трусливый «танкист» Газик, доброволец из сопредельного государства. Оба прихватили с собой оружие и, к сожалению, так и не были обнаружены.

И вот теперь, когда командир озвучил свои опасения, Иван подумал не только о реальной угрозе подразделению, но и о воображаемой, поэтому решил: так тому и быть.

Переезд занял целый день: грузились, переезжали, машины возвращались, грузились заново…

Командир обозначил ему на карте места для создания новых блокпостов, и закипела работа на местах: изучение местности, выделение опасных направлений, попытки добиться максимальной защищённости новых укреплений, обустройство и т.п. Но самой большой проблемой оставалась нехватка людей, подходивших на командные должности, а «кадры решают всё».

С перемещением на блокпосты у подразделения началась новая жизнь. Выезды на разведку и на боевые прекратились, обстрелы со стороны противника случались редко, прямых боестолкновений теперь не было – кто-то вздохнул с облегчением, а кто-то заскучал. И если раньше из отряда бежали трусы, теперь наоборот побежали те, кому не хватало острых ощущений. Не сказать, чтоб таких было много, но как же без сорвиголов обойтись можно…

По приказу командира, все бойцы ополчения, покинувшие город, подлежали расстрелу, но и такие крутые меры не могли их остановить случаев дезертирства. Впрочем, случаи выполнения этого приказа Ивану известны не были.

В последнем летнем месяце продолжались варварские обстрелы города – разрушались дома, гибли люди. После попадания реактивных снарядов «Града» сгорел красивейший деревянный храм.

Иван тогда был неподалёку – подъехал. Он стоял и смотрел, как пылает церковное здание, и думал, что это символично: на его глазах от обстрелов противника пострадало много храмов, да иначе и быть не могло, ведь эта война шла против народа, и враг пытался уничтожить самое ценное его достояние – веру и потомство. Детсады и школы также часто становились его целью.

Рядом проходили водопроводные трубы, их тоже повредили снаряды, но не они были объектом атаки, хотя уничтожение коммуникаций входило в число приоритетных задач противника. Конкретные сведения касаемо цели обстрела были предоставлены непосредственно задержанным корректировщиком этой стрельбы, несовершеннолетним местным жителем, который за символическую плату помогал вражеской артиллерии уничтожать православный храм.

А через неделю в городе произошло очередное потрясшее общественность убийство.

Тот день начался как обычно – «с добрым утром» грохочущих «Градов», продолжение последовало периодичными обстрелами в продолжении дня. А ближе к вечеру к Ивану заехал командир разведвзвода Макс.

Он прошёл в комнату, молча уселся за стол, облокотившись сжавшими виски руками и уставился в никуда. Иван молча смотрел на него, справедливо полагая, что должны последовать какие-то разъяснения, и всё-таки дождался.

– Ты шо мрази!

Иван заметил, что в глазах его блестят слёзы, и начинал догадываться, с чем пришлось столкнуться этому обстрелянному, немало повидавшему бойцу.

…За полчаса до этого враг обстреливал из миномётов здание городского УВД, где по-прежнему размещались ополченцы. От мин в большей степени пострадал близлежащий магазин и проезжая часть дороги. И проезжавший мимо автомобиль.

Внутри него сидели трое: мужчина, женщина и дочь, подросток. Все умерли на месте. А машина так и стояла посреди дороги – вся иссечённая осколками, с битыми стёклами и с замершими навсегда людьми.

Тем, кто начинает войны, надо видеть их последствия воочию, вблизи, заглянуть в нутро этого ада.

Горе может настигнуть человека везде и всегда: вот чей-то ребёнок попал под машину, кому-то свалилась ледышка на голову, а кто-то утонул. На войне же происходит сгущение, концентрация всех этих неизбежных случайностей, и несчастные случаи мирного времени здесь становятся ужасными свидетельствами о существовании зла, играющего страстями и чьими-то послушными преступлению руками обращающего болезненные удовольствия одних – в боль и страдания многих тысяч других. Война личное горе каждого переводит в категорию общенародного, она и есть – горе народа.

На войне всё прозаично и просто, без пафоса и предисловий. Вот ехала семья, похоже, на выезд из обстреливаемого города куда подальше – мина легла рядом с машиной… и всё. Нет трёх жизней – оборвались цепочки намерений и планов, нет больше ни людей, ни мыслей. Ничего нет – кроме трёх окровавленных тел. Как же это возможно?..

А ведь тот, кто стрелял, он определённо узнал впоследствии о том, что сотворили его руки – как он сможет жить с этим знанием дальше? Наверное, лучше умереть.

Макс тогда оказался неподалёку, и увиденное долго ещё стояло перед его глазами.

Поскольку миномёты имеют незначительную дальность стрельбы, тогда решили, что «отработала» ДРГ с «кочующим миномётом»: белый микроавтобус был в то время во всех ориентировках ополчения, по имевшейся информации, в нём диверсанты перевозили миномёт, легко и быстро устанавливаемый и так же легко складываемый обратно.

В этот месяц смерть жала богатый урожай.

Похоронили Старину, быстро отошедшего в больнице после ранения в ногу: пуля перебила артерию, и смерть наступила от большой кровопотери. Всё произошло неожиданно: обнаружив вражеских лазутчиков, он сам и ликвидировал их, но одного недострелил, не заметив на нём бронежилета…

Отправили в последний путь Шурика, молодого парня, погибшего в прямом боестолкновении с противником – по словам его командира Чёрта, он по ошибке вылетел прямо на вражеский блокпост.

Невысокий, сухощавый Кот, горячо любивший свою семью: жену и двух малых дочек, однажды так и не доехал к ним – пуля сразила его из кустов.

Погиб нелепой, глупой смертью маленький круглоголовый крепыш Грим, вечно рвавшийся на боевые и обижавшийся, когда его не брали – в бреду водочного угара сослуживец всадил в него пулю.

Ивану казалось, что похороны слились в один бесконечный ряд, тягостный и давящий неотвратимостью новых утрат: жаркое летнее солнце, запах сырой земли, кресты и каменные плиты вокруг, пение батюшки, прощание с телом и стук земляных комьев об гроб.

«Вечная память!» Эти слова будто подытоживали земное бытие ушедших товарищей, разделяя их существование на два этапа: жизнь в памяти пока что живых близких и – жизнь там, в вечности, у Бога. К тоске примешивалась лёгкая зависть: они были уже дома, ушли, как должно было уйти, исполнив завет – отдав жизнь за ближнего. Значит, дома.

Иван тогда чувствовал какую-то лёгкую отрешённость из-за ощущавшейся близости иного мира: казалось, он совсем рядом, границы размылись, и скоро он, Иван Васильев, так же незаметно уйдёт вслед своим друзьям и знакомым. И всё-таки следующее известие больно ударило в его сердце.

Снова дурную весть принёс Ролик, и снова он начал издалека: вначале рассказал о колонне ополченцев, попавшей в засаду, о произошедшем бое, ранении Егора, и лишь потом Иван узнал, что в этих грузовиках ехал и возвращавшийся командир группы – Дикарь. Ушёл он так, как и должен был поставить точку в своём земном странствовании воин: Саня взял пулемёт и остался прикрывать отход товарищей.

В том бою погиб ещё один старый товарищ Ивана – тихий, рассудительный парень Игорь Прапор, приехавший из Крыма сражаться за свободу своего народа и отдавший столь много, сколько имел – свою жизнь.

Этими смертями месяц утрат в его жизни закончился.

Конечно, не все умирали, как герои – это было привилегией, милостью Божией. Кого-то ожидал совсем иной конец.

Худший из возможных вариантов расстаться с этой жизнью был расстрел, позорней трудно было что-то себе представить: твои вчерашние товарищи, делившие с тобой кусок хлеба, сигарету, а зачастую и судьбу, уничтожали тебя как врага, достойного только пули, подводя черту под твоим бесталанным существованием.

Наверняка были и несправедливые приговоры – такие слухи ходили, по крайней мере, но расстрелы в ополчении были явлением единичным, Иван знал лишь о нескольких таких случаях.