Детектив и политика 1991 №6(16)

Вики постучал и вошел.

За столом, где два месяца назад проходила рождественская трапеза, недвижно, как монумент, восседал советник, холодное его лицо было по случаю гостей в меру приветливым. Рядом сидел полковник, непривычно серьезный. Когда появился Вики, полковник все же улыбнулся ему. Гости — женщина лет сорока — пятидесяти и мужчина много старше, полный, суровый. Он курил, опираясь локтем о стол, точно в пивной. На столе бутылка джина, кофейный сервиз и печенье в белой вазе. Оба — мужчина и женщина — в черном.

— Мой сын Виктор, — представил советник таким тоном, будто сообщал о погоде или прибытии поезда.

Вики задохнулся. Он узнал этих людей. Раньше, чем они встали и представились; он видел их фотографии в журналах и газетах. Это были Книппсены, родители Юрга.

— Пресса свирепствует, — сказал Хойман, наливая госпоже Книппсен и директору винодельческого училища кофе — джин им уже налили. — Наверное, вы знаете — прошли и дебаты в парламенте. Писать, что полиция не искала преступника, проживавшего под чужим именем, а когда стали искать, не нашли… Писать, что наша страна — джунгли, раз преступник ухитрился скрываться полгода… Нет, серьезные газеты такого бы себе не позволили. Завтра, — Хойман бросил взгляд на полковника, — будет объявлена высокая премия за поимку убийцы вашего сына и двух других детей. Во всех газетах и по телевидению представят фотографии подозреваемого Стопека.

— Какая премия? — спросил, не меняя позы, директор училища и заморгал воспаленными глазами.

Хойман коротко ответил:

— За поимку или сообщение о местопребывании — сто тысяч, оплачена будет также любая полезная для следствия информация.

— В Оттингене, — проговорил Книппсен, — утром того дня неизвестный продавал омелу…

— Это был Метцгер, работник землевладельца Витольского из соседней деревни. Мы установили это на другой же день, — пояснил Хойман.

— Другой неизвестный в золотом пенсне заходил в писчебумажный магазин, — продолжал Книппсен хмуро.

Хойман опять бросил взгляд на Зайбта.

— Это был хормейстер Малого оперного Бруно Чиро Коопола, человек безусловно порядочный и великий артист. Он из нашего города, в Оттингене прожил три дня. В гостинице. Мы это тоже установили очень скоро.

— А господин Растер… — Книппсен выпил джина.

Вики, очень бледный, с бьющимся сердцем, сидел в конце стола; ему показалось, что отец, бросив взгляд на Зайбта, скользнул и по его лицу.

— Вне подозрений, — еще суше ответил Хойман.

Госпожа Книппсен, взглянув на молчаливого Вики, глухо сказала:

— У вас прекрасный сын, господин советник! — И разрыдалась.

Хойман чуть наклонил голову, ни один мускул не дрогнул на его лице. Он молчал. Будь здесь камердинер, он бы подумал: "Молчит, тактично молчит. Сцену разыгрывает или просто нечего сказать".

Полковник Зайбт проговорил тихо:

— У вас, госпожа Книппсен, тоже красивый и умный сын, он, надеюсь, принесет вам много радости.

— И дочка есть, — добавил господин Книппсен, снова моргнув воспаленными глазами. — Но… — он убрал локоть со стола, голос его задрожал, — я сам бы задушил негодяя. Чудовище! Подумать только, если бы я уничтожил это исчадие ада, меня осудили бы за убийство. — Он покосился на Хоймана.

— К сожалению, — ответил тот. — Разумеется, суд учел бы смягчающие обстоятельства, на вашей стороне были бы симпатии многих людей и почти всей прессы. Но все равно — одним убийством стало бы больше. Куда это нас заведет? Око за око, зуб за зуб? Нет уж, оставьте возмездие другим. Закону.

Книппсен дрожащей рукой взял чашку. Прикурил и спросил:

— Правда, что убийца сумасшедший и его освободят?

— По всем данным, Брикциус невменяем, — отвечал Хойман, — может случиться, что он избежит смертной казни. — Увидев, как Книппсен передернулся, что-то прохрипев, он поспешно добавил: — Закон гласит: преступление вызывается злым умыслом. Злой умысел исключен, если совершивший преступление находился в сумеречном состоянии или был пьян и не отдавал себе отчета в действиях. Умопомрачение является смягчающим обстоятельством. Психиатры могли бы избавить убийцу от казни, но все равно ему не уйти от пожизненного пребывания в доме умалишенных. Это хуже смерти. Потому что мгновенная смерть легче медленного умирания. Когда-то, — добавил холодно Хойман, — я ратовал за сохранение смертной казни, мне известны аргументы "за" и "против". Многие считают смертный приговор пережитком варварства…

— Слава Богу, что смертную казнь не отменили, — выкрикнул Книппсен. — Но как этот монстр может быть невменяемым, если, все время убивая, ухитряется скрываться?

Госпожа Книппсен плакала.

Советник, помолчав, ответил:

— Невменяемость — не всегда полное безумие. Хитрость и осторожность при этом не исключаются. Животные не обладают разумом, но осторожны, умеют прятаться и избегать опасности, у них сильно развит инстинкт самосохранения. Человек, о котором мы говорим, скрывается благодаря примитивным инстинктам, кроме того, как я полагаю, ему помогают представители преступного мира, всякое отребье. Госпожа Книппсен, успокойтесь, ради Бога. Налить кофе?

— Он был такой хороший, — плакала госпожа Книппсен, — необузданный немного, но очень хороший. Возраст, конечно… Все его любили, он хорошо учился и вовсе не курил, это неправда, что они вам наговорили… А если и курил…

Она рыдала, а ее муж глотнул из стакана и уронил:

— У нас есть еще не опубликованные фотографии. На той неделе приходили из издательства "Сфинкс" и говорили, что хотят выпустить книгу об этих ужасных случаях. Они собирают материалы в Кнеппбурге и Цорне, в основном снимки, воспоминания родных, а мне предложили написать предисловие. Я хочу в самом конце поместить фотографию убийцы. Вы говорите, она завтра будет в газетах?

Госпожа Книппсен тихо плакала. Полковник налил ей джина. Какой она выглядит старой, подумал Вики, а ведь ей скорей всего нет и пятидесяти, и все из-за этого несчастья. Сердце у него билось толчками. Захотелось как-то утешить ее, и он непроизвольно, глядя на нее с сочувствием, пододвинул к ней вазу с печеньем.

— Сына я вам вернуть не могу, — медленно заговорил советник, — единственное, что могу обещать, будет, увы, для вас слабым утешением. Мы найдем преступника. Ему не уйти, даже если для этого придется провести всеобщую мобилизацию. Даже если придется прочесать джунгли, пустыни и пещеры, как писали газетчики, землю вверх дном перевернуть. Завтра объявят вознаграждение, а уж арестую я его лично. Засажу за решетку и приложу все силы, чтобы его повесили, пусть и наперекор психиатрам.

Директор винодельческого училища тяжело поднялся из-за стола, хмурый, с воспаленными глазами. Встала и его жена — заплаканная, в черном платье, она напоминала саму смерть.

— Мне очень жаль, — говорил, провожая их до дверей, советник. — Сегодня я не могу доложить вам, что убийца за решеткой. Но очень скоро он там будет. Понимаю, для вас это слабое утешение, — повторил он. — Но на правосудие вам жаловаться не придется. Вы сами поведете машину? — спросил он у Книппсена.

— Жена, — ответил тот.

В зале, проходя мимо консоли с телефоном, госпожа Книппсен еще раз обернулась, посмотрела на Вики, в заплаканных ее глазах мелькнуло что-то похожее на нежность. Из кухни вышла экономка, помогла госпоже Книппсен надеть пальто. Появился и камердинер.

— Надо поспешить, — говорил Книппсен уже в пальто, — хотелось бы до восьми вернуться в Оттинген, приедут из издательства фотографировать квартиру. Для книги.

Советник, полковник и Вики попрощались с Книппсена-ми у выхода, а камердинер пошел провожать их к машине.

— Почему он позвал меня, — спросил Вики у камердинера, когда тот вернулся в холл, — для чего ему это понадобилось? Ужасно неприятно.

— Не берите в голову… — тихо ответил камердинер, косясь на закрытые двери кабинета. — А почему он позвал полковника? Совсем уж ни к чему. С вами еще понятно, хотел представить им сына… — Камердинер говорил еле слышно. — Хотя по отношению к Книппсенам деликатности он этим не проявил. Что же касается полковника… Если бы речь шла не о господине советнике, а о ком-то другом, я бы счел, что ему понадобился кто-то рядом… для поддержки…

Камердинер побрел чинной своей походкой по коридору в сторону ванной, где находилась его комната. Обернувшись, бросил на ходу:

— Я, если хотите, не понимаю, для чего он вообще их пригласил. Выразить свое сочувствие? Кстати, он не ушел еще?

Вики покачал головой. Более-менее успокоенный, он простился с камердинером, вернулся к себе и почему-то отворил тумбочку у двери, где у него хранились разные вещи, в том числе и картина с Тарзаном, которую он получил к Рождеству от Бернарда Растера.