Андрей Капица. Колумб XX века

1. Вступительное слово — лауреат Сталинской премии доктор географических наук профессор Н. Н. Колосовский.

2. Шубникова Л. А., студ. IV курса. „Солевой состав Аму-Дарьи (в связи с постройкой водохранилища)“.

3. Пушкарев Ю. Н., студ. V курса. „Сельскохозяйственный профиль через Русскую равнину“.

4. Капица А. П., студ. IV курса и Аникина М. Х., студ. III курса. „Экспериментальное изучение некоторых геоморфологических процессов“»[165].

У Андрея был намечен доклад в первый день конференции, когда в зале бывает высокое начальство. А конференция проводилась в два дня — значит, далеко не последним он был на Географическом факультете! И именно в экспериментальной области геоморфологии нашел себя Андрей. Натренировавшись у папы на даче, он умел мастерить своими руками все что угодно.

Ю. Г. Симонов рассказывал: «Андрей не со мной одним дружил. Но хотел походить на нас, фронтовиков. Вот какие мы мужики: все с топором, все с ружьем, и если надо перейти через водораздел, мы перейдем, даже если это Памир. Вот к кому попал Андрей Капица! Но у него была своя, академическая черта.

Однажды он сказал мне: „Знаешь что, Юрк, поехали к отцу. Он просит кого-нибудь из старших преподавателей, чтобы ему рассказали, что такое география“. Шел 1950-й год, я заканчивал университет, пятый курс. Еще даже в аспирантуре не был! А Петр Леонидович захотел убедиться, что его сын делает настоящую науку! Андрей привез меня к нему на дачу, меня усадили за стол, накормили, напоили, мы поднялись к папе в кабинет. А я как раз защитил диплом по Ангаре, по Братску.

Петр Леонидович усадил меня в кабинете и стал расспрашивать: „Ну, чего ты делаешь?“ Я говорю: „Я вел изыскания для Братской ГЭС“. — „А где эта Братская ГЭС?“ — „В Сибири на Ангаре“. — „А, Ангара — знаю. А где там на Ангаре?“ — „Где впадает в Ангару река Ока. Сибирская Ока“. — „А чего ты делал?“ — „Ходил по дну будущего Братского моря, и мой научный руководитель Сергей Сергеевич Воскресенский говорил мне, что нужно обязательно найти места, пропускающие воду. А пропускает воду известняковый карст. Из-за него вода может обойти плотину ГЭС, и тогда ниже плотины все смоет. Поэтому мы копали, смотрели, какая порода. Бурили на карст, и геофизика у нас была. В принципе, зачем нужна геоморфология? Я же смотрю и вижу, что здесь карст. Тогда можно уже не бурить. Тогда можно обойтись заключением геоморфолога. Потому что я обязательно найду воронку, ячейки, пещеру“. В общем, когда я ему все это рассказал, он говорит: „Ну да, я теперь все понимаю. Ваша геоморфология — это физика!“

И когда мы снова вернулись за стол, я уже ничего не говорил. Сидел только раскрыв рот и смотрел: это вот такой-то академик, а это — вот такой-то. А мама Андрея рассказывала про него: „Мой младший сын, как приходит весна, берет резиновые сапоги, снимает со стены двустволку и едет куда-то в тайгу. И представьте, ему еще за это и платят!“ И все гости — ха-ха-ха! Легкомысленно так, по-светски. Но я хорошо понимал, что сижу в одной комнате с академиками, и меня одновременно там нет. Там не географическая семья вообще. Были физики, математики, биологи. И думал, не надоел ли я никому?

Зато поедем на лыжах — лучшего спутника, чем Андрей, просто не бывает! Сидим за столом — ну, он же самый главный! Он — Капица! Он здорово катался на горных лыжах, ездил по каким-то курортам. А у меня по бедности не было горных лыж. Завидовал я Андрею ну вот просто! А он красиво спускается, и так, и этак, и с поворотами, и с разворотами. И окружение у него академическое. Но я потом тоже немножечко научился — ездил на Кавказ, пробовал кататься. Я уверен, что настоящий географ обязательно захочет научиться. И его жена Женя мне говорила: „Ну чего же ты хочешь? Андрей и ты — это же большая разница!“

И почему-то я стал у него лучшим другом по университету! Какие у него еще были друзья? Я просто с ними не встречался никогда. Хотя бывал у Капиц и дома на Ленинском проспекте, и на дачу на все праздники Андрей меня звал.

А потом я поступил в аспирантуру и еще какое-то время был связан с университетом и Андреем тоже. Мы обсуждали с ним все проблемы, которые у него возникали. Если чего-то не ладилось, он прибегал ко мне. Когда в 1950 году я женился, Андрей был главным моим другом из университета на моей свадьбе! Мы с ним вместе покупали букет цветов моей жене Верочке на этот день! И его Женя поэтому, когда он женился, тоже стала близка нам. Наши семьи дружили».

Рассказывает дочь Андрея Капицы Анна Андреевна: «Мама с папой поженились 21 июня 1952 года. Мама родом из Харькова. Отец у нее был немец по фамилии Прейсфрейнд. Сами понимаете, с такой фамилией в военное время учиться в советской школе было непросто. Прейс фрейнд переводится как „милый друг“. Но ее отец умер очень рано, когда маме было всего год-два. А потом ее мать уже вышла замуж за Ивана Васильевича Обреимова, который впоследствии стал академиком. Уже с ним они переехали перед войной в Москву. Первое время, мама рассказывала, они жили в гостинице „Москва“. И по какому-то доносу Ивана Васильевича посадили в тюрьму. Это было в 1940 году. И Петр Леонидович, который знал Ивана Васильевича с детства, они были у Иоффе в одной компании в Петербурге, за него ходил, хлопотал, и Ивана Васильевича чуть ли не 20 июня 1941 года выпустили. То есть, если бы вот еще пару дней — то всё! В тюрьме бы и остался. Потом они получили квартиру на Ленинском проспекте, и тоже в доме 13 — трехкомнатную квартиру в соседнем подъезде. Если посмотреть от квартиры Петра Леонидовича, то она находилась как бы на чердаке. То есть лифт идет до девятого этажа, вы еще пешком поднимаетесь на десятый, и там будет квартира Обреимовых — высота потолков где-то два с половиной в отличие от трех, которые ниже. Но большая просторная квартира, которую они обустроили и всю жизнь в ней жили, и сейчас там потомки живут.

Иван Васильевич Обреимов работал в своем Институте органической химии имени Н. С. Курнакова на улице Стасовой, а наша мама, Евгения Александровна, жила здесь, училась. Практически они с папой жили в одном доме в соседних подъездах. Можно было даже ходить из одной квартиры в другую — там один черный ход на два подъезда. Один подъезд 6-й, другой — 7-й. Мне в детстве было страшно до жути ходить по этому черному ходу — темно, холодно, узенькая лесенка или балкончик — не знаю — и шатающиеся перила, за которые лучше не браться!»

Началась семейная жизнь Андрея Петровича. Он вспоминал: «В начале 50-х годов на первой модели „Москвича“ мы стали ездить по Подмосковью, посещая различные туристические места. После смерти Сталина Н. С. Хрущев разрешил Петру Леонидовичу выезжать в социалистические страны, но в капиталистические страны по-прежнему не пускал… Отец решил ездить в социалистические страны Европы на автомобиле. С собой он брал Сергея с его женой Татьяной или меня с моей женой Женей. Отец с мамой побывали в Польше, Чехословакии, Румынии, Болгарии и Венгрии. Позже, после снятия Хрущева, ездили на машине в Югославию»[166].

Однако и учебы в университете никто не отменял. До нашего времени дошли несколько тетрадных листков в клетку, исписанных мелким Андрюшиным почерком — что-то вроде дневника экспедиции. В правом верхнем углу явно не его рукой надписано: «Печатать Ю. С.» — видимо, это был уже готовый репортаж в факультетскую стенгазету «На одной шестой», оставалось его только напечатать на машинке. А может быть, это Юра Симонов своей рукой завизировал листочки сверху? Названия у произведения нет, место действия — Кольский полуостров, горы Хибины, а повествование, по-видимому, ведется от лица «Андрея большого», то есть его самого:

«5/II-51 г. Поднялись рано. В 7 ч. утра каша, сваренная последним ночным дежурным, была почти готова, быстро уложились. Андрей маленький и Андрей большой заготовили запас дров для следующего путника. Заполнили тетрадь, в которой отмечались все пребывавшие в этой избушке. Быстро поели, и когда собрались фотографироваться на прощание, обнаружилось, что аппарат не работает. Минут 45 его чинили, потом фотографировались и, в результате, вышли поздно. Ежедневные задержки сокращали наше дневное время для перехода, и начальник отряда с Андреем большим ввели свое декретное время втайне от остальных, переведя часы на час вперед. Наконец, вышли!

Впереди идет Андрей большой, дальше Мая (так в письме. — Прим. авт.), Андрей маленький, Наташа и Юра. В лицо дует ветер, пока мы переходим по озеру В. Гарюсное. Когда вошли в лес, ветер стих, прошли еще 1 км и вышли на оз. Н. Гарюсное. Оно около 2 км длиной. С него хорошо видно вокруг! Слева от нас тянется хребет Монче-тундра с горой Эбер Чор (Эберчорр. — Прим. авт.), справа невысокий массив Гарюсной тундры.

Р. Чуна из оз. Гарюсного вытекает широким ручьем 2–3 м шириной, во многих местах не замерзает. Шум от нее слышен довольно далеко. Двигаясь по пойме, мы не уходим далеко от Чуны, не теряя ее из слуха (так написано в письме. — Прим. авт.). Лыжи проваливались до 30–40 см. Идти было трудно. Скорость не более 1,5 км/ч. Тропим по очереди (тропить — значит петлять, обычно в поисках зверя. — Прим. авт.). Сегодня мы должны достигнуть избушки при впадении притока Чуны — Сылы-Уай. Но идти становится все труднее. Уже стемнело, а избушки все нет. У Юры начинает мерзнуть, а потом и коченеть нога. Хотим остановиться, но Юра настаивает идти дальше. Утверждает, что избушка близко. Но на одном из спусков в овражек у него обрывается крепление. Останавливаемся, чиним лыжу. Юра согревает у костра ногу. Через полчаса подъем и отходим в глухую ночь от ярко горевшего, теплого и уютного костра. Идем еще около часа и выходим на берег Чуны. Никаких признаков избы. Решаем ночевать. Раскапываем котлован для палатки, варим ужин и в 1 час ночи ложимся спать»[167].

Как впоследствии писал про свои студенческие годы Андрей Капица, «к концу пятого курса я уже много поездил по стране. В дни зимних каникул я со своими студентами-друзьями обязательно куда-нибудь уезжал в короткое путешествие. Побывал на Урале, в Кунгурских пещерах, на Кольском полуострове, в Няндоме, на лыжах прошел несколько сот километров по Монче и Чуне-тундре. А летом участвовал в экспедициях на Байкал и Ангару, на Дальний Восток — в Приморье и на Чукотку»[168].

Поначалу, правда, Андрей немного переборщил с полевым костюмом. Это подметил его однокурсник Павел Алексеевич Каплин, впоследствии доктор географических наук, профессор Географического факультета МГУ, заведующий лабораторией новейших отложений и палеогеографии плейстоцена, специалист по палеогеографии морских берегов: «Андрей приехал на Чукотку, весь обвешанный биноклями, сумками и прочим. Не хватало еще только шпаги на боку». Но к концу учебы он приобрел вполне обычный географический облик. В те времена его видел «в деле» Олег Анатольевич Борсук, доцент кафедры геоморфологии МГУ, один из родоначальников математизации географии и известный популяризатор науки: «Помню, был такой парень Андрюша, в ковбойке и сатиновых шароварах. Любой работы не чурался, помню, бегал с рейкой».

Это уже происходило где-то в пойме Москвы-реки, когда Андрей увлекся исследованиями Николая Ивановича Маккавеева (геоморфолог и гидролог, основоположник советской гидротехники, доктор географических наук, профессор кафедры геоморфологии Географического факультета МГУ, основатель научно-исследовательской лаборатории эрозии почв и русловых процессов).