Андрей Капица. Колумб XX века

«Чтобы вышибить палец, соединяющий два трака, надо 40 раз ударить кувалдой по нему такой выкладкой, — через много лет рассказывал сотрудникам Курчатовского института Андрей Петрович Капица. — 40 раз ударить, чтобы забить новый. В день ломалось до 30 пальцев. Мы доходили до отчаяния. В один прекрасный день, когда я держал эту выкладку, а мой приятель лупил по ней, у него сорвалось — кувалда заехала мне в рот и вышибла мне все передние зубы. Но врач у нас в походе был в прошлом зубной врач, выучившийся на терапевта. Он собрал в горсть все осколки моих зубов и говорит: „Пошли на камбуз!“ И стал делать удивительную вещь: промывал мне рот спиртом и втыкал зубы на прежнее место. В Антарктиде абсолютно чисто, у меня там не было никакого воспаления, ничего. Через две недели он пальцем попробовал — несколько вывалилось само, а остальные приросли! И это было потрясающе! Товарищ мне вышиб 16 зубов, а приросло 11. 60 % — вполне прилично!»[198]

На Востоке было решено вернуть гусеницам ширину 75 сантиметров. В поход на полюс были назначены только три машины — две «Харьковчанки» № 21 и 23, и один АТ-Т № 25, которые предварительно подверглись подготовке — у них были сужены гусеницы, переформированы прицепы. Для этого в Мирном со всех старых тягачей были демонтированы пальцы и вместе с баллонами с кислородом и ацетиленом для газорезки в первую же летную погоду доставлены самолетом на Восток.

«На высоте, на станции Восток, надо было научиться ходить медленно, дышать размеренно, — рассказывал Капица. — Нам приготовили специальные дыхательные аппараты — нагрудный ящик, в него наливался стакан воды, и внутри часа два шла химическая реакция. От ящика к маске шел гофрированный шланг, как у противогаза, и ты потом мог дышать теплым воздухом. Надо сказать, пахло довольно противно. Но когда мы пришли к американцам, то обнаружили, что у них такая же система — только электрическая, с подогревом от батарей. А лучше всего придумали наши механики: они оторвали маску и шланг вставили себе за пазуху — пока живой, дышу теплым воздухом. А как стану холодным, мне и дышать не надо! Американцы, когда переняли у нас эту систему, тоже сразу оторвали маски и сунули шланги за пазухи. Мы работали при температуре до 75 градусов ниже нуля. Мне приходилось до четырех-пяти часов работать при такой температуре! По глупости мы все сначала носили бороды и усы, как принято в Антарктиде. Но через неделю-две сбрили: на бороде и усах нарастают сосульки и обмораживают ноздри, а это страшно больно. Поэтому мы ходили чисто бритые, и когда дошли до Южного полюса, все американцы там были в бородах, а все русские чисто выбриты. Обратно классическому образу бородатого русского и бритого американца.

А еще у нас были маски в виде надевающегося на голову чулка с прорезями для рта и глаз, сделанные из кротовой шерсти. Она не намокает, и поэтому маска не прилипает к лицу. Такие маски сейчас носят киллеры и наша милиция. А любимое развлечение полярника — розыгрыш. Разыгрывают почем зря, особенно новичков. Вот приехал человек в первый раз — сразу начинается розыгрыш. Два опытных зубра спрашивают его: „Ну как, тебе удалось кротовый получить?“ — „Удалось“. — „Но это только намордник. А ты что, не понимаешь, что с твоими этими будет в мороз?“ — „Нет, не понимаю“. — „Такое только бывалым дают“. Тот несет начальнику экспедиции заявление: „Мне только кротовый дайте!“ А тот уже в курсе этого дела, посылает новичка к начальнику политотдела, и тот: „Ну, — говорит, — это дело политическое… Нет-нет, без врача я не могу выдать…“ И гоняют новичка почем зря.

Работать при таких температурах тяжело, дышать тяжело, но все-таки можно — сухость воздуха большая, начинаешь дышать медленно, ходить медленно, размеренно. Потом температуры начали повышаться, и уже к Южному полюсу стала вполне приличная температура — минус 30 градусов мороза. Многие там ходят в одном свитере, работают на морозе голыми руками. Особенно я — готовлю взрывчатку. Нельзя работать в перчатках — соскользнет с детонатора палец, будет непроизвольный взрыв, останешься без рук. Поэтому все приходилось делать голыми руками. А в скважину глубиной 40 метров мы закладывали от пяти до двадцати килограммов тротила. Мощные были взрывы. Сейчас, когда слышу — всякие там террористы: у них по 200–400 граммов, а мы ящиками грузили этот тротил!»[199]

Во время этого долгого «стояния» на станции Восток 5 декабря 1959 года произошло вроде бы случайное событие: волна от взрыва в скважине донесла до осциллографа Андрея Петровича Капицы не одно, а два отражения от основания ледника. Осмыслить этот факт еще предстояло и ему самому, и — много лет спустя — всему ученому сообществу.

«В 50 км от Южного полюса поезд вошел в область сплошных снежных застругов, которые отличались от всего, что приходилось наблюдать ранее. Это были отдельные круглые образования, хаотически разбросанные по снежной поверхности и очень похожие на пеньки от спиленных деревьев. Проходить их на машинах было все равно что попасть в шторм на море. Все пришлось закреплять по-морскому. На подходах к полюсу поезд дважды взбирался на гору и спускался вниз»[200].

26 декабря в 8 часов московского времени штурман Л. И. Хрущев остановил поезд для уточнения координат. Отсчитав углы на Солнце и некоторые звезды, он сел за таблицы и через некоторое время сообщил, что до географической точки Южного полюса еще 11 километров.

Все взволновались. Ночная вахта механиков-водителей не пошла спать. Все стали напряженно всматриваться вперед, чтобы первыми заметить американскую станцию Амундсен — Скотт.

Завершение похода описал его руководитель А. Г. Дралкин:

«Горизонт резко уменьшается. Снегоходы и тягач пошли на подъем. Как только головная машина начала приближаться к последнему перевалу… в водительской кабине раздается возглас Чистякова:

— Вижу станцию!

Остановили машину, открыли двери, верхний запасной люк. Кто-то забрался уже на крышу снегохода, откуда видимый горизонт был еще больше. Да, это действительно станция Амундсен — Скотт, расположенная примерно в тысяче метрах правее от географической точки Южного полюса. Наш головной снегоход № 21 держал курс прямо на эту точку, и поэтому постройки станции были правее.

— Молодец, Леонид Иванович! — крикнул кто-то в адрес штурмана Хрущева…

Вскоре наш поезд поднялся на самую вершину перевала, и внизу в лощине, по нашему курсу перед нами уже вся панорама станции Амундсен — Скотт. Станция расположилась на большой площади. Основные постройки не видны. Они, как мы узнали немного позднее, были под снегом. Американцы, чтобы использовать пространство между домиками под склады и сделать продолжительной и холодной зимой более удобным общение между домиками, закрыли их общей металлической сеткой и поверх еще положили брезент, преграждающий свободный доступ снегу.

26 декабря в 12 часов 15 минут московского времени наш поезд подошел к станции Амундсен — Скотт. Внимательно рассматриваем территорию станции и никого не замечаем. Где же люди?

Въезд на территорию станции представлял известную трудность, так как мы знали, что здесь вырыт глубокий (до 28 метров) шурф в снегу, а где он расположен, это нам не было известно. Наехать на этот шурф с нашими „Харьковчанками“ было равносильно катастрофе. Головная машина остановилась. На водительское кресло сел опытный механик-водитель М. С. Кулешов. Мы продолжали движение короткими отрезками, останавливаясь и рассматривая местность — нет ли наезженной дороги. Остальные две машины идут по нашему следу.

Через некоторое время М. С. Кулешов увидел старые следы от гусеницы трактора, и мы по этим следам въезжаем на территорию станции.

Никого из персонала станции мы по-прежнему не видим. Приходится остановить машины и пойти искать. Быстро обнаружив въезд под общую крышу, все мы шестнадцать участников похода спустились под нее. Проходим помещение электростанции, механической мастерской. Всех привлекает большой плакат, прикрепленный к невысокому заборчику, на котором предупреждается, что здесь вход в шурф, и рекомендуется всем, кому доведется побывать на станции Амундсен — Скотт, обязательно спуститься в этот шурф — главную достопримечательность станции. Но где же люди? Мы продолжаем ходить между домами, заходим в эти дома, а людей все нет.

Оказывается, все они в кают-компании. Как выяснилось, зимовщики станции Амундсен — Скотт живут по новозеландскому времени и у них был уже вечер, нас не ждали и смотрели кинофильм. Как только мы появились, сразу же включили свет. Прекращается демонстрация кинофильма. Мы знакомимся с зимовщиками. Их 20 человек, из них половина — военные, которые обеспечивают выполнение научной программы. Поэтому на станции два руководителя — один научный и второй военный начальник…

На Южном географическом полюсе мне выпала честь впервые поднять флаг нашей Родины, который развевался все дни, пока мы там находились…

29 декабря зимовщики станции Амундсен — Скотт с теплыми пожеланиями проводили нас в обратный путь. Научный руководитель станции Амундсен — Скотт Э. Флауэрс написал в газету „Правда“: „Мы надолго запомнили их визит от удивительного приветствия ‘Хэлло’ до заключительного грустного ‘До свиданья’. Они были частью нашей жизни всего три дня, но они будут помниться нами всю остальную нашу жизнь. Мы все были сильно поражены их далеким путешествием и замечательными машинами“»[201].

Поезд вернулся на станцию Восток 8 января 1960 года, где «Харьковчанки» и тягач, проделавшие около 4000 километров, законсервировали, а всех участников похода самолетами доставили в Мирный.

Так Андрей Капица в свои 28 с половиной лет побывал на Южном географическом полюсе, о чем мечтал с детства. В самой первой своей статье после этого он называет окончательно уточненную им точку растекания льда в Восточной Антарктиде: «85° южной широты, 95° восточной долготы».