Андрей Капица. Колумб XX века

В лучших традициях геофака МГУ и при поддержке первого директора ТИГа Андрея Петровича Капицы стали ежегодно праздновать День географа. К нему готовились задолго, писали большие сценарии, в которые включались творческие отчеты всех лабораторий, приглашали представителей дружественных организаций. В 70-х годах обычно это шумно и весело проходило в Доме ученых на Ленинской улице, одним из организаторов которого стала жена Андрея Петровича — Евгения Александровна.

Она искала новые формы организации досуга ученых и их семей и вместе с сотрудниками методического кабинета составляла программы Дома ученых. На творческие вечера приглашались известные писатели, например, братья Борис и Аркадий Стругацкие, бард и океанолог из Ленинграда, доктор географических наук Александр Городницкий, самые разные музыканты. Обычно публики собиралось достаточно, но бывало всякое. Как-то раз в Доме ученых принимали хор Краснознаменного Тихоокеанского флота: поющих оказалось больше пришедших, но тем не менее концерт состоялся!

Особой заботой Евгении Александровны стал Музыкальный салон. Идея его зародилась в ее разговоре с Филиппом Георгиевичем Старосом, одним из основателей Института автоматики и процессов управления. Она заключалась в том, что, чтобы любить и слушать музыку, на первом этапе не надо много знать о ее истории, музыкальных традициях и биографиях композиторов, так как это только отпугивает людей. Нужно просто слушать разнообразную музыку, а затем слушать понравившуюся — так развивается вкус, появляется желание духовно обогащаться.

Классическая музыка безраздельно царила в первом отделении Музыкальных салонов. А после перерыва с обязательным чаепитием, к которому подавались соленые (музыкальные!) сухарики из бородинского хлеба (мы готовили их на кухне у Капиц), следовало второе отделение, которое основывалось на записях из замечательной фонотеки семьи Старос, долгое время до этого живших в США. Обычно его дочь Кристина, которая вела в Доме ученых кружок английского языка, или сам Филипп Георгиевич рассказывали о музыкантах и исполняемой ими музыке, предваряя этим ее прослушивание.

У Евгении Александровны был неподдельный и живой интерес ко всему, а к людям — в особенности. Кареглазая, статная, на первый взгляд немного неприступная (все-таки супруга председателя Президиума ДВНЦ АН СССР!) она по натуре своей была доброй и очень сердечной. За эти качества мы звали ее между собой Евгеша. Обладательница необыкновенного, глубокого, грудного голоса, она умела заразительно смеяться, божественно слушать, а главное — слышать людей.

В студенческие годы мы часто бывали в просторной квартире на девятом этаже дома на Колхозной, где главными местами для приема гостей были большая кухня-столовая и гостиная. Они редко пустовали: гости из столицы, многочисленные приглашенные знакомые Андрея Петровича, непризнанные таланты — молодые художники, творческая молодежь, наконец, мы, вечно голодные студенты… — все находили в этом доме „тарелку вкусного супа“, добрый совет и понимание. Кстати, планировка квартиры и большая часть мебели были разработаны самой Евгенией Александровной!

Нам повезло видеть Андрея Петровича разным: и суровым руководителем со сдвинутыми бровями, обремененным множеством обязанностей на работе, и вдохновенным преподавателем на лекциях, и ярким рассказчиком с широкой улыбкой на лице, когда был дома. Мы видели, как он был внимателен к Евгении Александровне и своим любимым дочкам. И если на работе это был „человек-глыба“, даже страшно как-то, невозможно представить, что он может шутить, то дома от одного его приветливого взгляда сразу становилось легко и можно было даже говорить с ним, как со своим собственным папой.

Для главы семейства в доме была выполнена в шоколадных тонах тайная комната — кабинет с книжными полками по периметру, на которых плотными рядами стояли книги, кое-где — диковинные сувениры из африканских стран: бумеранг, статуэтки, портрет вождя, выполненный так, словно он живыми глазами следил за тобой в любом уголке кабинета. Это помещение располагало к работе и беседам на деловые и жизненные темы.

В их квартире часто звучала музыка самых разнообразных жанров: классические и современные произведения, песни с первых кассет Александра Галича, Булата Окуджавы, Владимира Высоцкого. А как-то раз туда привезли одну из первых записей оперы „Jesus Christ Superstar“. Оперу слушали сначала коллективно, потом кассету стали передавать друг другу на несколько часов в одни руки — расписаны были и день, и ночь.

Со стороны казалось, что Евгении Александровне легко и изящно удается справляться с ее многочисленными обязанностями и призваниями, но, как в действительности на все и на всех у нее хватало времени и сил — знала только она сама. Все эти годы она была рядом с Андреем Петровичем, хранила теплым очаг, поддерживала его и дочерей, утешала и радовалась их удачам — обеспечивала надежный тыл».

«Старос был фантастически интересным человеком, — рассказывает Анна Андреевна. — И жена у него была замечательная, Анна Петровна ее звали. Она вела на владивостокском телевидении передачу „Английский язык для моряков“. Морякам же надо как-то общаться! Такой „симпл-инглиш“, но вполне симпатичный, и их дочки, одна, по-моему, балериной была, тоже принимали участие в этом действе. Однажды я наблюдала, как на телестудии должна была начаться съемка, а там царила полная неразбериха: все бегают, шумят, ничего не понимают, никто ни к чему не готов, а начало уже через пять минут! Появляется Старос, говорит всего несколько фраз, все тут же встает на нужные места, и передача идет. Этот человек мог организовать любой процесс!

Он очень увлекался музыкой. Всей. В молодости играл джаз на какой-то трубе. Как-то раз мы были у него дома в гостях. Квартира в многоэтажке самая обыкновенная — трех- или четырехкомнатная. Старос показывал нам, как он перебрал и сделал советский магнитофон „Маяк“ так, что он стал не хуже американского или японского: „Вот, слышите, какой звук замечательный?“ А в это время в углу комнаты за магнитофоном еще что-то жужжало и шевелилось. Я его спрашиваю: „А это что такое?“ — „А я здесь усовершенствовал технологию печати фотографий с российской цветной пленки. Цвета на снимках обычно получаются неестественными, поэтому мы считаем, что наши химикаты для печати слабые и нечистые. А я нашел, что они качественные, просто их применяют неправильно: вот тут нужно столько-то минут, потом столько-то, а потом не забыть промыть“. Я не очень запомнила все это, но поняла, что он разобрался досконально. И сказал: „Самое замечательное, что все это написано в инструкции, просто никто эту инструкцию не соблюдает. Вот я и построил машину, которая все делает по инструкции автоматически“. В углу комнаты стоял аппарат с маленьким моторчиком и какими-то проволочками, который сам захватывал бумагу и тащил ее по кюветам. Все это там трепыхалось, заменялись растворы. Так вот Старос сам печатал фотографии с советской цветной пленки.

Он был таким человеком, что все кругом пытался наладить, чтобы оно работало. Они с женой были настолько активным людьми, что просто так жить и ничего не делать помимо работы они не могли».

Тем временем к 1974 году жилищная обстановка в ДВНЦ ухудшилась. Закончившие обучение в МГУ целевые аспиранты начали приезжать во Владивосток, но могли и не получить там жилья.

Вспоминает Надежда Яковлевна Минеева, биогеограф, академик РАЕН, доктор географических наук, профессор, лауреат премии Правительства РФ в области науки и техники: «Еще аспиранткой я на полставки работала в КВЭ, зимой возила студентов на Дальний Восток, а когда приехала туда по распределению, жилья для меня не нашлось и общежития мне не давали. Где-то около месяца я прокантовалась у родственников, а потом прямо с улицы, из телефона-автомата, позвонила в приемную Президиума ДВНЦ: „Я целевая аспирантка, мне нужен Андрей Петрович!“ Это было не так просто! Но он взял трубку: „Что такое?“ — и я ему: „Я по призыву Родины честно отучилась, отработала, приехала поднимать здесь науку и культуру, а мне жить негде! Мне обещали общежитие, мне обещали жилье, почему мне не дают ничего?“ Андрей Петрович ответил: „Это упущение! Я дам команду!“ На следующий день в институте меня вызывает наш главный парторг, хотел, видно, отругать меня сильно, но перед этим сказал: „Андрей Петрович распорядился дать вам общежитие“. — „Ну, так давайте!“ Так я добилась своего законного койко-места. Жили мы в комнате общежития втроем, но я там почти не бывала, потому что один наш сотрудник жил в Хрустальном — у него там была отдельная комната, и он мне ее отдал. Бесплатно. Тогда же не было ничего платного! Вообще у нас был такой энтузиазм научно-исследовательский, что слов даже нет! Андрей Петрович был на Дальнем Востоке как гроза — кулаком стукнул, и сразу всё сделали! А так он меня не знал. Только два раза ручку жал — когда студенческий билет и диплом выдавал. И вот, по телефону мы с ним поговорили. Три раза, как в сказке. Три теплых встречи».

15 марта 1975 года:

«Вот уже на носу 26 марта. Все мы Вас целуем, поздравляем. Сегодня прилетает Андрей, и у меня большая уборка на радостях. Моем окна, так как за ними буйствует яркая приморская весна, жаль за грязью ее не заметно.

Надя что-то на конце учебного года опять стала болеть и киснуть. Придется опять гонять ее по врачам.

Аня учится и милуется со своим Сашей. Шьем ей красивое платье, свадьба 19 апреля в день ленинского субботника. Уж не знаю, хорошо это или плохо!..»

«Мы познакомились в процессе учебы, — рассказывает Анна Андреевна. — Саша учился в Политехническом институте на инженера. Как-то ж все перемешивается, особенно в таком небольшом городе».

«Так получилось, что дочки Андрея Петровича познакомились с двумя братьями, — вспоминал режиссер М. А. Масленников, — старшим Сашей и младшим — Сережей. Папа у них был директором „Дальморрыбпрома“ — большим начальником на Дальнем Востоке. Саша и Сережа учились как раз в 13-й английской спецшколе, оба прекрасно играли на гитаре и, помню, на хорошем английском пели битловские песни».

Свадьба Ани и Саши была омрачена неприятным происшествием: на обратном пути в город из санатория, куда поехали новобрачные, машина с их родными столкнулась с троллейбусом. «Отец моего мужа, — рассказывает Анна Андреевна, — был капитаном дальнего плавания, поэтому иногда немножко терял параметры — за рулем чего он находится: корабля или машины». Серьезнее других пострадала Надя, получившая сотрясение мозга. Пока она лежала в больнице, Аня уехала на практику на Колыму; обо всем этом Евгения Александровна подробно писала свекрови.

13 мая 1975 года:

«Чувствую, что если буду ждать хороших новостей для Вас, то еще 2 недели буду молчать. Лучше уж напишу немножко.

Надя пока лежит — сотрясение мозга, она немножко с разрешения врача выходит на балкон, сидит на солнышке по вечерам. Настроение у нее плохое, так как экзамены сдавать не будет (хотим освободить), хочу ее полечить в Москве и не пускать в этом году учиться. <…> Вчера я ее уговаривала и утешала, как могла, но слезы лились рекой.