Останкино (очерк)

Внутренней лестницей мы спускаемся из театра и идем, покидая главный дом, в проходную галле-рею к египетскому павильону. Этот павильон, так же, как и симметричный ему итальянский, был скрепой для сложной системы галлерей, связывавших главный дом с остальными останкинскими строениями («старые хоромы» около церкви - с одной стороны, а с другой - гостиный и кухонный флигеля). Все эти галлереи были задуманы со своеобразной логикой, по которой планировка дворца роднилась с планом французского парка, составляя с ним одно неразрывное целое, при чем архитектурные границы охватывали четкий рисунок двора так же, как стриженые аллеи ограничивали зеленые ковры противоположного двору парка.

Сама рассматриваемая нами галлерея разделена на две продольные части: слева - две небольших, бывших связанными с театральной лестницей уборных для актрис, справа - собственно проходная. В ее внутренней стене пять ниш, симметричных окнам. Прежде ниши были украшены лепными гирляндами, и в них стояли низкие, обитые штофом банкетки. Средняя ниша и теперь заполнена круглой кафельной печью, по верху которой идет скромный, но хорошо прочерченный фриз-барельеф. В Останкине, работал известный итальянский мастер Кампиони (1774 - 1849), который и исполнил эту печь.

Печи в соседнем зале также вполне достойны его руки.

«Египетский павильон», в сущности - первый приемный зал, в который попадали шедшие из «гостиного» флигеля, предназначался также для концертов и «передвижного театра», т.-е. такого, где давались закрытые представления для очень интимного круга лиц. Это было тем более понятным по его соседству с «репетишной», бывшей тут же в «гостином» флигеле.

Общий облик зала отличается необычайной архитектурной четкостью и легкостью, при чем обилие света особенно тонко подчеркивает все детали его обработки. Благодаря двусветным окнам, идущим по его обеим сторонам и верхнему фонарю, архитектору удалось достигнуть полного отсутствия затененности какой-либо его части, почему не только все колонны и пилястры, но и кессоны плафона, получая свет одновременно со всех сторон, приобретают особую прелесть чисто графичного рисунка. Богатейший фриз фонаря из амуров и гирлянд начинает казаться прозрачным, и так уместен второй фриз, идущий над окнами, в котором несколько грубее прорисованные грифоны своей тяжестью подчеркивают легкость всего плафона. Гладкие стены служат как бы спокойной основой целому, поражающему своим легким стремлением вверх. Можно смело сказать, что подобной законченности, подобного мастерства в разрешении трудной задачи перекрытия огромного зала, не прибегая к дополнительным эффектам живописи или даже простой раскраски, мы не встречаем ни в одной из других подмосковных построек. Оба павильона, египетский и итальянский, начаты были постройкой Дикушиным, но трудно допустить, чтобы этот уже немолодой архитектор, воспитанный на кусковских традициях, был автором внутренней отделки первого, даже если он работал по первоклассным присланным образцам. Вопрос легко разрешается, когда мы узнаем из донесения более молодого Павла Аргунова, уже примкнувшего к новой классической школе, об его участии в обработке зала. Так, он дал рисунки для набора середины паркета, привезенного из петербургского дома. Более чем вероятно, что часть отделки всего зала принадлежит ему, ставя его в ряд крупнейших декораторов эпохи, хотя он в данном случае работал под очевидным влиянием Бренны. Против входа из проходной галлереи - глубокая ниша с хорами, украшенная деревянными золочеными вазами, теперь закрыта зеленой тканью, на фоне которой строго выделяется мраморная статуя богини Здоровья (Гигиен) с богом Термом на деревянном, как всегда в Останкине, пьедестале, из надписи на котором мы узнаем, что она вывезена в 1787 г. из Афин. Статуя принадлежит к немногим в подмосковных образцам подлинной античной скульптуры и приписывается эпохе императора Адриана, представляя римскую копию греческого оригинала V века до нашей эры. Реставрированные части руки и часть складок исполнены хорошо, не нарушив ее величавой прелести.

В прежние времена под хорами помещался «буфет», и поблескивание серебра, стоявшего там на столах, несомненно еще увеличивало декоративную красоту зала. В середине, на медальоне паркета стоит деревянная резная курильница. Особенно замечательна ее позолота в два тона. Зеленое и красное золото взаимно дополняют друг друга и еще больше подчеркивают тонкость резьбы. Такого же высокого качества четыре попарно расставленные светильника. У боковых дверей, украшенных также резьбой (гирлянды цветов и колчаны), - неглубокие ниши с вазами «шанданами», покрытыми барельефами из папье-маше. Над нишами - деревянные с золочеными гирляндами вазы, удачно выкрашенные в тон кобальтового стекла. Когда-то зал был обставлен креслами, обитыми красным сафьяном. Но во время спектаклей и концертов сюда сносилась разнообразная мебель. Теперь здесь стоят десять стульев со спинками в форме лир. Почти во всех случаях мы не знаем оригиналов, по которым исполнялась останкинская резьба, эти же стулья очень близки к знаменитой мебели дворца Фонтенебло под Парижем (теперь в Луврском музее). По изяществу всей своей формы, они, может быть, даже не уступают ей, и лишь некоторая нечеткость деталей выдает их местное происхождение.

Нижнее фойе.

Возвращаясь через вестибюль, мы по симметричным описанным перед лестницей «сенцам» попадаем в наугольную, не сохранившую своего прежнего облика. Только некоторые архитектурные детали, как-то полукруглая ниша в сторону двора, хорошо завершенная двумя колоннами, исполненными Фирст - Остервальдом, украшает ее. Теперь комната обставлена очень посредственной мебелью упадочного александровского рококо. Богатые, громоздкие малахитовые часы, изображающие Петра I, «спасающего» моряков, работы 30-х годов XIX в., являются чуждыми и неприятными здесь.

Следующая комната, так называемая «гостиная» в нижнем этаже, претерпела еще более изменений. Легко заметить, что по своему расположению она соответствовала картинной галлерее второго этажа. Последняя служила фойе для лож бельэтажа, она же исполняла эту роль для партера. И убранство их было тождественно, только картины заменялись более скромными Эстампами, которых насчитывалось до 165. В то же время она играла роль буфета уже не для главных приглашенных, а для публики, в связи с чем здесь находили себе место четыре больших горки с фарфором, и даже на отдельных столах стояли чайные сервизы. Теперь это фойе оказалось укороченным, ибо от него была отсечена дальняя его половина, переделанная при приезде Александра II, в 1856 году, в будуар перед его спальней. Благодаря этому нарушено архитектурное равновесие комнаты, так что центральная ее часть, отделявшаяся с обеих сторон колоннами и соответствовавшая графской ложе вверху, теперь с одной стороны забрана стеной. Кроме того, исчез плафон, и стены оклеены обоями почти современными. Мебель - поздней Николаевской эпохи. Остались зато излюбленные во время Екатерины синие стеклянные тумбы, работы бывшего императорского завода, стоящие по сторонам зеркала, закрывавшего старый вход в партер.

Галлерея к Итальянскому павильону.

Далее идет галлерея, соединяющая центральный дом с Итальянским павильоном; она приобрела в 50 годах обстановку и название «гостиной» и была обставлена золоченой, крытой красным штофом мебелью, в стиле александровского рококо. Теперь эта галлерея восстановлена в ее первоначальном виде. Архитектурно она мало отличается от симметричной ей гал-лереи к «египетскому павильону», уже описанной нами. Коробовое ее перекрытие поддерживается справа рядом пилонов, аналогичных тем, которые мы видели в вестибюле, при чем прием их украшения также несколько наивен и провинциален. Здесь вместо кронштейнов поставлены гипсовые, очень доморощенные кариатиды, может быть, привнесенные немного позднее. Интересны их деревянные подставки, удачно имитирующие камень. Богатые порталы поддерживаются довольно вычурными колоннами из двуцветного фальшивого мрамора, по низу которых идет так же, как и по фризу двери, лепной золоченый барельеф. Очень оригинален плафон, в котором обычная для Останкина несколько пестрая раскраска делится поясом из розеток двух мотивов. Из обстановки нельзя не отметить столы с белыми мраморными досками и подстольями ажурной резьбы, при чем вместо гирлянд здесь применен мотив спадающей ткани. Резьба очень хороша, но во всем рисунке есть какая-то почти неуловимая огрубленность, говорящая, что это не создание тех исключительных мастеров, работы которых мы видели наверху.

Итальянский павильон.

За галлереей следует небольшая, полутемная проходная комната, являющаяся в сущности органической частью итальянского павильона. Но как раз эта маленькая служебная «проходная», по игре случая, сохранила всю прелесть первоначальной обработки. Великолепен сдержанный кессончатый лепной потолок; верх стены опоясан живописным фризом во вкусе краснофигурных античных ваз.

Но обратим особое внимание на четыре доски с резьбой, вделанных в стену. Их мотив - рыболовные, охотничьи принадлежности и цветы - поражает своим богатством и той свободой, с которой художник-резчик переплетал эти предметы. Красота и качество позолоты исключительны даже для Останкина, но доски - не здешнего происхождения: они привезены из Кускова и датируются 1772 г. Таким образом, они являются достоверным свидетельством того, что убранство Останкина, основанное на богатстве резьбы, есть только завершение существовавшей ранее традиции в русском декоративном искусстве.

Останкино - это вершина и в то же время завершение красочного богатства века резьбы и позолоты. Ранние элементы стиля ампир в нем тонут в этой цветовой симфонии, уже не повторяющейся во всех последующих аналогичных по своему размаху дворцовых постройках. Как раз в итальянском павильоне, несмотря на многие античные мотивы, его украшающие, почти невозможно найти классическую строгость, и он скорее был бы уместен в здании середины XVI11 в. Декораторы здесь как бы не доверяли себе, нагромождая излишнее обилие резьбы, еще подчеркивая ее дробность мелкой коннелировкой колонн и пестротой раскраски, ибо, кажется, нет ни одного цвета и притом чистого, который не был бы введен в цветовую гамму стен и потолков, создавая, в сущности, пестрое и беспокойное впечатление, лишающее возможности вполне оценить действительную тонкость отдельных мотивов резьбы на дверях (хорошо найденные порталы) или всего фриза, исполненных французским резчиком Сполем.

По своему расположению, между центральным домом и жилыми покоями хозяев, павильон имел характер «приемной», особенно подчеркнутый членением зала, по которому по обеим сторонам расположены маленькие «кабинетцы», как бы игравшие роль интимных гостиных. Их обивка - это единственные однотонные большие поверхности зала, в общем чрезмерно пестрого. Здесь сохранился красный штоф, окруженный прежде забранным в складки белым и зеленым атласом. В кабинетцах от прежнего времени сохранились хорошие «наборные» столики русской работы и водном из них - мраморная итальянская скульптура XVIII века, изображающая женщину в лежачей позе. Тут же висят четыре люстры с красным стеклом работы мастера Фишера (конец XVIII в.), близкие по типу к описанным в картинной галлерее. Два «кабинетца» при переделке дома для приема Александра II были сжаты для того, чтобы поместить за ними его уборные. Здесь под новыми обоями сохранились старые французские, еще присланные Иваром. Весь итальянский павильон был обильно насыщен скульптурой; уже на столах в маленьких «кабинетцах» стояли многочисленные мелкие «антики», теперь значительно поредевшие. Среди них выделяется мраморная коза, к античному торсу которой позднее добавлены голова и ноги. Значительн0 лучше сохранилась прелестная головка, вероятно, II в. н. эры, у которой все-таки реставрирована большая часть прически и часть носа.