Всё, что сердцу - Мила

Елена Зайцева

(1 голос)

0 0

Аннотация: – Выключаю, выключаю, выключаю, – сказала Мила, чтобы уж точно запомнить. Не хотелось дёргаться ещё и из-за утюга, день и так обещал быть красочным – предстояло везти бабушку в банк. – Поедем за доверенностью! Помнишь? Сегодня!

Книга добавлена:

12-01-2023, 13:04

329

Содержание

Начало

Читать книгу "Всё, что сердцу - Мила"

1 2 3 4 5 6

Милина бабушка, как мы уже знаем, была человеком интеллигентным. Тридцать лет проработала она начальником планового отдела. Это была трудная работа, но – в помещении. И не физическая. В те годы и дураку было понятно: чтобы работать на нефизической работе в помещении, нужно учиться. Теперь же всё перепуталось!

Мама работала в городе, в НИИ, не имея никакого образования, а папа со своим дипломом болтался в морях (сейчас в каких-то норвежских, ни связи, ничего...).

Чем занималась мама? Мила бывала у неё редко. Может быть, слишком редко, но поняла только то, что – ничем.

У мамы был почти свой кабинет с почти своим телефоном. В кабинет заглядывали научные сотрудники. Вид у них был целеустремлённый, но замкнутый, – как будто они точно знают куда идут, но никому не скажут. «Инвалидики умственного труда» – шутила мама. Но была вежлива. Конечно, и эта вежливость была шуткой и кривляньем, но надо было хорошо знать маму, чтобы это разобрать. Сотрудникам было явно не до того, они целеустремлённо отдавали свои бумажки и целеустремлённо уходили, так что всё шло как шло, т.е. они шли зная, мама говорила шутя, все довольны. А отвечая на звонки почти своего телефона, мама уже и совсем по-человечески выговаривала какое-нибудь «да-да, разумеется». И что только там разумелось? Но Миле нравилось, когда вот так – по-человечески! Как это было далеко от обычной маминой манеры. Обычная манера была необычной.

Считая всех глубокими идиотами, мама выработала некое слабоумное наречие – с гипержестикуляцией, сюсюканьем, бесчисленными повторениями. Видя, что её кажется не понимают, мама переходила на уровень послабоумнее, ещё, ещё, потом и вовсе на язык жестов, но становилось только хуже. Мама удивлялась, но не отчаивалась. Отчаивалась Мила.

В последний раз такое отчаяние охватило её месяц назад, когда учительница русского языка изъявила желание поговорить с мамой об итоговой Милиной оценке. Мама была патологически грамотна, Мила нет, ну а учительница – идиот, конечно.

– Да и не нужна нам тут эта запятая! – втолковывала мама. – Смотрите: «Мы тренировались не покладая рук», – это ведь не прямо. Не прямо, да? Не прямой смысл. Не буквальненько. Руки ведь не на самом деле... Нет, это тренировка, и руки, конечно, тоже, но... Устойчивое выражение! – подпрыгивала мама. – Идиома, фразеологизм...

Учительница смотрела недоверчиво.

– Вы, простите, откуда это взяли? – спросила она.

– ?

– Вы имеете отношение к языку?

– Я на нём говорю! – пошутила мама.

– Разговорная речь – это разговорная речь, – сказала учительница. – Есть правила. Деепричастный оборот выделяется запятыми. У Эмилии будет тройка.

Эмилия пылала позором. Мама просто пылала – у неё всегда горели щёки, когда она что-нибудь формулировала, а уровни всё снижались и снижались.

– Ну и тетерев, – заключила мама, выходя из школы.

– Наталья Геннадьевна?.. Такая у неё работа, – промямлила Мила.

– Работа идиота?

Но как-то так получалось, что и на маминой работе сплошные тетерева обитали. Мама – и тетерева. И никого больше. Маме не казалось это странным?

Мама пожала плечами и с полдороги молчала. Потом взяла пару баночек, развеселилась и сказала:

– Знаешь, Милёнок...

4. Беседы о любви

Навеселе мама и бывала весёлой, тут всё как полагается. Проблема была в том, что мама хотела общаться. А вот с этим всё было очень и очень непросто. По правде говоря, Мила сильно сомневалась, что в мамином случае это вообще возможно.

– Вот говорят: ваш Паганини – только настроение, Бах шире. Или там – Бах весомее. Как будто это чемодан! Смотрим соль-минорную фугу. Что мы видим? Да то, что это и есть настроение! Осень, листья, ещё там что-нибудь в этом духе. Настроение, да ещё и довольно застывшее! И возьмём Паганини. Девятый каприс, да? Где настроение? Можно, конечно, представить, что это дамы с кавалерами бегают по балконам и это их настроения. Но зачем они там бегают? Что догоняют? Ну, кроме друг друга и собственной дурости, конечно, но я о другом... Они хотят совпасть с некими линиями... можно сказать... смыслообразующими! Эти линии – они НАД эмоциями! Наоборот, все наши настроения, и эмоции, и действия хотели бы их выразить. Так вот: того же хочет и музыка! Т.е. не музыка похожа на настроение, а и музыка и настроение восходят, как бы... похожи по восходящей на вот это вот НАД!.. Хоть немножечко – понятно?

Этот сравнительный анализ музыкальных шедевров мама представила на бабушкином юбилее.

На юбилей прибыли самые стойкие (раз в год, но были): Нина Владимировна (младшая бабушкина сестра) и Надежда (старшая дочь). Бабушка, видимо от волнения, на приветствия-поздравления отвечала бодрым «Ничего не слышу!» и два раза чуть не упала, громко пояснив, что «И видеть стала очень плохо!».

Сели за стол. Выпили красного винца. Надо было о чём-то говорить.

Нина Владимировна, скептически глянув на бабулю, громко спросила:

– Ты приёмник-то слушаешь? Приёмник!

– Приёмник? – повторила бабушка.

– Приёмник! – повторила мама, решив, что пришло время поговорить о музыке. До красного винца у неё была беленькая водочка, и ей уже давно хотелось поговорить...

Разумеется, мама знала, что её недолюбливают. «А началось всё с ложки!» – как-то даже мечтательно говорила мама. История действительно была лирическая.

Переехав к папе, мама привезла с собой деревянную ложку в красных маках и чёрных петухах. Ложка оказалась знаковой: каждому она подавала какой-нибудь тайный знак, который буквально всё объяснял. Бабушка (тогда ещё, конечно, не бабушка, а начинающая свекровь) сразу поняла, что невестка неинтеллигентна. Просто деревенщина – она бы ещё лапоть притащила! Неотёсанность какая...

Нина Владимировна определила, что ложка – символ аппетита. И вновьприбывшая будет есть и есть и есть – пока не объест всех до нитки. Ты не смотри, что она худосочная, ей палец в рот не клади!..

А Надежда поставила диагноз: это шизофрения. Полнейшая неадекватность, взять хотя бы эту дурацкую деревяшку...

– И вот что, мам, – а нормальную ложку?

– Нормальную – это какую?

– Ну не знаю. Алюминиевую, мельхиоровую...

– Да хрен им, а не ложка!

Сейчас «хреноложечники» сидели понуро. Бабушка так вообще обмерла – она была твёрдо уверена, что мама несёт не просто чушь, а что-то сильно неприличное. Кавалеры гоняли дам по каким-то балконам. И это на её юбилее!

Нина Владимировна просто молчала. Но этого было достаточно. У неё было тонкое иконописное лицо, и когда она молчала, оно становилось глубоким и даже страдальческим.

Надежда... Надежда грелась. На участливом мамином вопросе, понятно ли им хоть что-нибудь, она взорвалась.

– Ты что это, моя милая, такое несёшь?! – И у Милы упала вилка...

Надежда была врачом, и врачом хорошим. Тыкала пальцем в небо она как и все прочие, менее хорошие, но – никогда не металась. Просто незачем было. Её никогда не увлекали вопросы, которые не касались её лично. Людям нравилась спокойная неторопливая докторесса, и они выздоравливали. Или не выздоравливали. Она всё равно оставалась спокойной и неторопливой. Хорошей.

К сожалению, Милина мама не входила в число вопросов, к которым Надя была равнодушна. Мама её просто бесила.

Мама вечно лезла туда, куда лезть нельзя, и хватала то, что ей не принадлежало. Вот сейчас это был Бах. Бахами-Бетховенами в их семье традиционно заведовала Надежда, потому что у Надежды был слух, голос и музыкальная школа – десятки наигранных часов и тяжко добытых оценок. Зато теперь, когда речь заходила о классике, Надежда могла говорить свободно. Легко. Много. Но ведь не с этой же выскочкой! А этот тон! А эти «чемоданы» и «смыслообразующие линии»!

Перед тем как уйти, Надежда объявила войну. Она постановила: поскольку мама не занимается бабушкой, поскольку мама не занимается дочкой («Ой», – подумала Мила), поскольку мама занимается пьянством и, точно известно, блядством («Ой» и подчёркнуто окаменевшая бабушка) – будем заниматься мамой. Будем беседовать.

Миле было жалко маму – маме не выиграть эту войну. Да какое там выиграть, ей даже силы не рассчитать!

– Что я несу? Да то, что вам не поднять. Но пытаться надо, – живенько пояснила она в духе «реплика в сторону». Мила схватилась за голову.