Всё, что сердцу - Мила

Елена Зайцева

(1 голос)

0 0

Аннотация: – Выключаю, выключаю, выключаю, – сказала Мила, чтобы уж точно запомнить. Не хотелось дёргаться ещё и из-за утюга, день и так обещал быть красочным – предстояло везти бабушку в банк. – Поедем за доверенностью! Помнишь? Сегодня!

Книга добавлена:

12-01-2023, 13:04

329

Содержание

Начало

Читать книгу "Всё, что сердцу - Мила"

1 2 3 4 5 6

– Мама!

– Да.

– Я... вилку уронила.

– Уронила – подними. И опять не урони. Стихи!

Ну да, что же ещё – стихи, шутки. А что она ответила тогда, по дороге из школы? «Знаешь, Милёнок, вот действительно – одни тетерева! Кругом одни тетерева, и я – дрожу, как тетива. Стихи! ШУТКА!».

5. Стихи

Но сочинителем была как раз Мила. А мама... не то чтобы не была. Ни да ни нет. Всё она делала как-то... что нельзя было сказать ничего толком. Как-то так... делала – и не была. Была, но не так, как надо. Не так, как подразумевается. И даже наоборот!

У Насти Зарифьяновой, например, мама – бард. И в этом нет ничего ужасного, есть что-то даже привлекательное – все знают, что Венера Зарифьянова в свободное от работы и домашнего хозяйства время дружит, так сказать, с гитарой. Это... красивая дружба. Легальная, что ли. Не раз её приглашали на различные школьные мероприятия, а однажды она пела на избирательном участке, и её даже по новостям показали («Я надеюсь, что моё скромное хобби приносит радость людям»). У Милиной же мамы любое из «хоббей» получалось каким-то... дурацким. Она даже с Шопенгауэром дружила как-то не по-людски. Много ли народу читает Шопенгауэра? А скольких поэтому в дураки записали? Но одного Мила знала. Это была мама.

Мама бродила по двору с кипой шопенгауэровских распечаток, пока не напугала подподъездных старушек, что называется, до смерти, – одна действительно схватилась за сердце:

– Ох ты, господи...Что это там... у тебя?

– Где «что»?

– Бумаги, господи!.. Опять платёжки принесли!! За свет, за воду?!

– За подводу, – сказала мама и ушла в другой конец дома.

– Вот дурко-то, ну и дурко-о...

...Мила показала свои стихи только однажды. Маме. На восьмое марта.

Сегодня праздник наших мам,

Весенний праздник женский.

За доброту он мамам дан,

За жизнь, подаренную нам,

Любовь, большую нежность!

– Ну – как?.. – насторожилась Мила.

– Ну как... Завязывать тебе надо с этим...

– Со стихами?!

– С этим... как его... с Дементьевым!

6. Падение

У бабушки тоже было хобби. Оставаясь одна, она перерывала все имеющиеся в доме шкафы, ниши, полки, особенно почему-то сосредотачиваясь на верхних, таких, до которых добраться можно было только с парочки табуреток. Это была любимая парочка табуреток, им даже было отведено почётное место – у стеллажа с классиками. Одна, голубая, которую вниз, – как раз пошире, на мощных ножках (ногах, ножищах!), другая, лаковая, – на каких-то извилистых, козлиных... Увы, сейчас, когда Мила была на каникулах и безвылазно сидела дома, таковая инспекция была пресечена. Бабушка грустила, а Мила нет. Миле никуда не было надо. У неё были свои причины для домоседства. У Милы была проблема: прыщи.

Ну, какая это проблема! – скажете вы. И напрасно. Будешь улыбаться – почувствуешь себя счастливым, а будешь прятать щёки, закрывать лоб и замазывать подбородок – станешь дёрганным и скрытным. Обращалась ли Мила куда-нибудь, занималась, лечилась? Да. Обращалась, занималась. Для начала ей выровняли бактериальный фон – лица, конечно. Но болезнь лечится изнутри, и её исцелили от аллергии и дисбактериоза, почистили печень, нормализовали обменные процессы, восстановили гормональный баланс и укрепили иммунную систему. Прыщи, видимо, не расслышали всех этих хороших новостей и никуда не делись. Зато куда-то подевалось стремление Милы идти и дальше в этом направлении. Однако ведь и стоять толком не получалось! Надо было постоянно увёртываться, наклоняться и оборачиваться, прикидывая, насколько выпирает очередной бугор. Бугор был огромным. И ярким. А Мила – маленькой и незначительной. Беспомощной. И только здесь, дома, она чувствовала себя в безопасности. Здесь её никто не оценивал – во всяком случае с высоты бугров. И беспомощной она не была – сама помогала! Это был её личный участок, с личной мамой и личной бабушкой, с вовремя наполненными ваннами и чисто вымытыми тарелками. Обижалась и хныкала она больше для, чем от – для личных эмоций. Всё-таки нельзя их, эмоции, держать совсем уж на одной точке. Вон у бабушки – и то девятый вал чувств (чуйств – говорила мама). Как она грустила без ниш и полок! И всё-таки не выдержала...

Когда Мила вернулась (а она выходила в магазин), бабушка майским жуком лежала на спине, табуретки валялись рядом.

– Вот что тебе там надо было? Вот что тебе там вообще надо бывает? – повторяла Мила, поднимая бабушку, а потом стулья, а потом транспортируя всё это по местам – на диван и к классикам.

– Я думала... – резонно простонала бабушка. Но расстроенной не была. Напротив, довольной: не переломалась!

Оказавшись на диванчике, она, не переводя духа, вдруг схватилась за трубку. Мила смотрела недоумевая – обычно бабушка при ней не звонила, да и вообще предпочитала это делать при закрытой двери. «Алло, Надя? Надя, я так упала!... Как? Да вот так... Она меня толкнула!».

7. Тараканы

Она обычно значило – мама. А вот что всё это значило в общем и целом? Бабушка лежала какая-то вдохновлённая и на всё отвечала исчерпывающим «А?».

Вечером пришла мама, но историей не заинтересовалась.

– Каскадёры-каскадёры, – запела она, не дослушав.

– Мама!

– Вы у случая прекрасного в гостях. Это ваша судьба.

– Мама!

– А! Жить не могут иначе.

Утром в дверь постучали. Звонок был рабочим, но стучали так, как будто его не было вовсе. Была суббота, раннее-прераннее серенькое утро, когда никому никуда не надо, все спят. По оригинальному договору жуткой давности («Милёнок, открывай. Не могу видеть эти рожи!» – «Какие?» – «Да никакие!») открывать пошла Мила.

В дверях стояли: Надежда, Зоя (соседка сверху) и незнакомая женщина в белом сарафане.

– Вот – девочка, – сказала Надежда. – Видите, в каком она состоянии...

Мила как-то сразу поняла, что это о прыщах. И больше уже ничего не понимала, сосредоточившись только на том, чтобы её невозможно было разглядеть. Она крутилась и занавешивалась чёлкой, прикрывалась ладонями, пару раз пыталась вырваться из бабушкиной комнаты, в которую её затащило прошагавшей туда процессией...

– Ты нужна нам, Эмма! – провозгласила белосарафанная.

– Я не Эмма!

– А кто же ты? Ты же... Эмилия?

– Мать зовёт её Милёнок, – сказала Надежда. – Я же вам говорю, ребёнок и старая женщина оказались заложниками больного, ненормального человека. Агрессивного – вчера она, представляете, толкалась!.. А уход? Мам, ты кушала сегодня? – Старая женщина как-то неопределённо помотала головой. Просыпалась она поздно и поэтапно. Это был первый этап. – Вот видите! И учтите на заметку, что...

– Да не учтёте, – наконец-то просияла мама из коридора. На ней было что-то сильно блестящее, и вообще вид у неё был дурацкий и праздничный.

– Не поняла – что? – оторопела белосарафанная.

– На заметку – не учтёте. На заметку можно только взять. Так говорят: взять на заметку. Но не говорят...

– Видите? Типичное резонёрство, говорю вам как врач!

– Вы... пьяны? – поинтересовалась белосарафанная, глядя на маму поверх очков.

– А вы? – удивилась мама, вывернув зрачки так же, хотя очков у неё отродясь не было.

– А я – корреспондент «Семейного Еженедельника»!

– Ого! Это про то, как бабушек к батареям привязывают и мухами кормят?

Всё это время соседка – Зоя – стояла молча. Встряхнуло её, видимо, это упоминание о мухах.

– Кстати да, выпивает. Ещё, говорят, тараканов развела, – сообщила она.

8. SOS

Тараканов не было. Упорно спрашивающему телевизору («А ты, конкретно ты – чего ты боишься больше всего?») мама, в обычной своей вычурной манере, как-то даже ответила: «Конкретно я, я, я – тараканов и одиночества!». И это была чистая правда, тараканов она боялась до визга. Встретился им один такой. В медцентре, на противопрыщевых Милиных процедурах. Мила ничего, а мама громко визжала, а потом громко смеялась, а потом стала задумчивой и сказала: мелочь, а неприятно... Сразу стало ясно, что не мелочь.