Преподобный Серафим Саровский. Духовные наставления и пророчества

Еще поразительнее рассказ Ивана Тихонова о дереве, преклонившемся по молитвам о. Серафима. Сестры Анна Алексеевна и Ксения Ильинична Потехина (бывшая впоследствии начальницей) свидетельствуют, что при них пришел Иван Тихонов к батюшке Серафиму, и тогда старец начал упрекать Саровских иноков, причисляя к ним и Ивана Тихонова, что они напрасно блазнятся на него за дивеевских девушек; ничего он не делает от себя, и все по приказанию Самой Царицы Небесной. «Мню, — сказал о. Серафим, — что этому дереву более ста лет! Помолимся, аще же я творю послушание Царицы Небесной, преклонится дерево сие в их сторону» (то есть сторону стоявших здесь Анны Алексеевны и Ксении Ильиничны). Игумен Георгий, настоятель Николо-Барковской пустыни, пишет, что, будучи иноком Гурием в Сарове, он однажды пришел к старцу Серафиму и нашел его перерубавшим сосну, преклонившуюся по его молитвам. «Вот я занимаюсь Дивеевской общиной, — сказал о. Серафим. — Вы и многие меня за это укоряли: для чего я ими занимаюсь; вот я вчерашний день был здесь, просил Господа, для уверения вашего, угодно ли Ему, что я ими занимаюсь? Если угодно Господу, то в уверение того чтобы это дерево преклонилось…» Затем, объяснив, почему он занимается Дивеевской общиной, он прибавил (следовательно, на другой день падения дерева!) с негодованием: «Вот и о. Иоанн (Иван Тихонов) просит благословения у батюшки Нифонта в Дивеево поблизости; приедет туда — говорит, что я его послал — Серафим; заводит у них пение партесное, вводит некоторые обычаи; это им не нравится, приходят они ко мне, жалуются со слезами; так не должно ему делать и никому не распоряжаться ими и после меня. И он будет все более и более к ним учащать, будет говорить всем, что я то и то приказывал ему, будет заводить постройки… Но вот я тебе, батюшка, сказываю, что я ничего этого не говорил» и т. д.

Что же печатно заявляет в 1849 году Иван Тихонов?! На с. 85: «Разные послушания, касательно устройства обители, он возложил на меня, также по особенному Промыслу Божию и по особенному его ко мне расположению, что выражал он часто апостольскими словами (Флп. 2, г): ни единого бо имах равнодушна, иже приснее о вас (разумея сирот дивеевских) попечется. Сначала он возложил на меня, несмотря на мою юность и неопытность, по благословению о. игумена Саровского, послушание выучить сирот чтению, пению и порядку церковного устава, для того чтобы они сами, без помощи причетников, с одним служащим иереем могли отправлять все церковные службы. За такое участие мое в отеческом попечении о. Серафима о Дивеевской обители враг-диавол воздвигал на старца и на меня грешного такие скорби и гонения, что я несколько раз собирался выйти из Саровской пустыни, чтобы избежать всякой злобы и зависти (!). Однажды, после одного сильнейшего из подобных оскорблений, я пошел к старцу… Упавши ему в ноги, облобызав его стопы, священные уста и руки, которыми он благословил меня милостиво, как отец, я в то же время спешил излить перед ним все свои скорби и смущения».

Отец Серафим заградил его уста и сказал: «Сколько я просил тебя, а ты все хромаешь и доселе, как младенец; а дороги-то нет никакой нам хромать, если мы все терпим к славе Божией и Пречистой Его Матери и печемся о сиротах дивеевских, за которых нас укоряют, поносят, клевещут и осыпают хульными словами».

Потом, как бы скорбя на малодушие Ивана Тихонова, он будто бы сказал: «Впрочем, посмотрим, но справедливо ли нас отцы-то гонят, ибо все святые отцы велят жен-то бегать? Так, скажи мне, угодно ли это Господу, чтобы мы их не оставляли и пеклись о них? И по Бозе ли этот путь наш, докажи мне?» В продолжение этих слов о. Серафим, как будто бы сам будучи в смущении, требовал от о. Иоанна послушника доказательства (?!). «Я, — пишет, не смущаясь, Иван Тихонов, — с верою обратился к Господу, премудрости Наставнику и смысла Подателю, чтобы Он просветил меня свыше и дал бы мне возможность успокоить моего отца и благодетеля!» Выслушав себе похвалу, о. Серафим, по свидетельству этого Ивана Тихонова, как бы изменился и сделался спокойнее духом, но потом опять, по-прежнему потрясая его за руку, просил подробнейшего объяснения и чтобы о. Иоанн, в доказательство истины пути его, привел какие-нибудь примеры из св. отцов. «Тогда я снова со смирением, — пишет о. Иоанн, — отвечал ему, что все святые украсили жизнь свою этими высокими добродетелями…» Затем следуют поучения Ивана Тихонова о св. Николае Чудотворце, о Пахомии Великом, о Феодосии Печерском, о Феодосии Великом, которые, чтобы прочесть со смыслом, надо 20–30 минут, и невольно всякий удивится знанию его житий святых. Этого и добивался, видимо, Иван Тихонов от о. Серафима и петербургской публики, среди которой он делал сборы на монастырь в 1849 году! Что же делает великий старец и прозорливец? «Когда я кончил, — пишет о. Иоанн, — о. Серафим, державший во все это время меня за руку и слушавший меня со вниманием, вдруг сделался как ангел Божий и, в радостном духе взглянув на меня, сказал: «Во, во, радость моя! А мы с тобою все хромаем, как младенцы (следовательно, и о. Серафим унывал, и не собирался ли даже уйти вместе с о. Иоанном из Сарова?); а дороги-то нам нет никакой хромать, если мы все творим к славе Божией!”» Когда же старец замолчал, Иван Тихонов повторил пред ним еще слова святителя Дмитрия Ростовского: «Отыми от ангела крылья, и он будет дева; дай крылья деве, и она будет ангел!» Выслушав еще поучение, о. Серафим еще с большим восторгом сказал: «Так вот какая радость!» И потом вдруг он обратился к западу и, подняв правую руку, указательным пальцем показал на одно огромное еловое дерево, сказав: «Мню, что оно 50 лет растет; так мы помолим Господа, чтобы Он нам показал чрез это древо знамение, угодно ли Его благости, чтобы мы пеклись о сиротах дивеевских. Если это угодно будет Господу, тогда оное преклонится вот сюда…» и т. д. Взглянув на Ивана Тихонова, старец будто бы еще прибавил: «Молюся о тебе, да не оскудеет вера твоя: это сказал Спаситель Петру». Затем Иван Тихонов благословился, приложился к медному распятию, которое всегда носил старец, пал ему в ноги, просил св. молитв, в укрепление грешной его душе, чтобы всегда быть в мирном духе, не смущаться от скорбей, опять благословился, а о. Серафим продолжал кланяться ему вслед, и что же? Иван Тихонов пишет: «Возвратясь в свою келью, я совершенно забыл о заповеди старца молиться о знамении древа, был в развлечении, заснул и провел ночь во всякой беспечности. Поутру же после ранней обедни вдруг родилось во мне сильное желание быть в пустыни о. Серафима».

Подходит он к пустынке и видит дивное чудо: дерево лежит. Подходит прежде или после того, как о. Серафим показывал дерево иноку Гурию (будущему игумену), обвинял Ивана Тихонова и запрещал ему касаться Дивеевской общины. Но о. Иоанн пишет (с. 93): «Когда я начал подходить, он не допустил меня до себя за несколько сажен и упал предо мною ниц на землю. Я пал ему взаимно, со страхом и трепетом, прося благословения. Тогда старец встал и, взяв меня за обе руки, с тихой радостью и восторгом поцеловал, благословил и сказал: что ты пришел ко мне, убогому, возлюбленнейший мой о. Иоанн?» Странный вопрос, который не мог задать старец, после того как накануне выслушивал наставления возлюбленного (?) послушника и просил его молитв, чтобы дерево преклонилось! Но Иван Тихонов говорит, что не мог ничего ответить и упал ему в ноги. Старец поднял о. Иоанна и, подведя к древу, с восторгом сказал: «Вот, батюшка, Павел апостол говорит: вся могу о укрепляющем мя Христе; мы с тобой не Павел, а Бог нас слушает!» Это знаменитое повествование Иван Тихонов заключает рассказом, что о. Серафим оградил его крестным знамением и связал клятвой, что он никому до смерти его не скажет об этом. Мы же видели, что о. Серафим всякому приходящему к нему показывал дерево и объяснял причину совершившегося чуда, а дивеевским торжественно приказал увезти дерево домой, как преклонившееся ради них.

Через непродолжительное время после смерти о. Серафима один офицер, г. Каратаев, отправлявшийся в Курскую губернию в свой полк, заехал в Саров, чтобы, по всегдашнему обыкновению своему, принять благословение о. Серафима. Молодой человек очень скорбел, что не застал в живых блаженного старца. «Известие о кончине его, — говорил он, — возмутило всю мою душу; я принял его как наказание за мои грехи; но отслуживши панихиду на его могиле, я почувствовал вдруг такое спокойствие души, что, казалось, будто через самого старца получил прощение в грехах и услышал обещание его молиться за меня у престола Божия». Игумен Нифонт поручил г. Каратаеву в Курске заехать к родным о. Серафима, передать им от него просфору и благословение и рассказать о кончине блаженного их сродника. По приезде в Курск он тотчас же отправился к родным о. Серафима и нашел Алексея, брата его, уже умершим, он только что скончался. За несколько дней до сего времени этот брат был совершенно здоров, только подвергался сильной тоске, не ведая о кончине брата и не сознавая причин своей грусти. Скорбное состояние духа расположило его искать себе утешения в молитве: ежедневно ходил он в церковь, наконец поговел, исповедался и причастился Св. Тайн. В это время из Сарова получено было письмо о кончине о. Серафима и его портрет. Тогда брат стал окончательно готовиться к смерти; над ним совершено было таинство Св. Елеосвящения, после которого он и скончался. Мы заносим это обстоятельство в жизнеописание о. Серафима потому, что, говорят, он, бывши раз в Курске, предсказал брату о его кончине в таких дошедших до нас выражениях: «Знай, что, когда я умру, и твоя кончина вскоре за тем последует».

Скоро после погребения родилась сама собою мысль о сохранении памяти о достоблаженном старце Серафиме. Стали собирать и хранить его портреты, которые прежде были написаны. Известно, что о. Серафим неохотно соглашался на то, чтобы писали с него портреты. Так, мать дивеевской сестры Анастасии Протасовой, имея большую приверженность к о. Серафиму, просила раз у него благословения списать с него портрет. Отец Серафим отвечал на это: «Кто я, убогий, чтобы писать с меня вид мой? Изображают лики Божий и Святых, а мы — люди, и люди-то грешные». То же самое повторил он в ответ при подобном случае Саровскому иноку, прибавив в пояснение: «Мы всегда и во всех случаях должны стараться отсекать вины тщеславия в самом начале». Но мать сестры Анастасии стала умолять его с настойчивостью не отказать ей. Тогда только из уважения к ее усердию он уступил ее желанию и сказал: «Это в вашей воле, пусть будет по вашему усердию». Благодаря таким убеждениям были собраны и доныне находятся в Саровской обители в квартире настоятеля два верных изображения старца Серафима. Одно написано в то время, когда старцу было около пятидесяти лет. Отец Серафим представлен с открытой главой, лицо у него чистое, белое, глаза голубые, нос прямой, с небольшим возвышением; волосы светло-русые, густые, с проседью; усы и борода густые с проседью; рука одна с другою соединены на груди. Старец стоит одетым в мантию. Этот портрет написан художником академии Димитрием Евстафьевым для г-жи Анненковой и ею передан в Саровскую пустынь. Другой портрет, находящийся также в келье Саровского строителя, писан с натуры лет за пять до кончины старца. Отец Серафим изображен в мантии, епитрахили и поручах, как он приступал к причастию Св. Тайн. По этому портрету видно, что лета и иноческие подвиги имели влияние на внешний вид старца. Здесь лицо представлено бледным, удрученным от трудов; волосы и на голове, и на бороде густые, но не длинные и все седые. Правая рука положена на епитрахили у груди. Этот портрет написан художником Серебряковым, который после был иноком Саровской обители и в ней опочил вечным сном. Художники Саровской пустыни, кроме портретов, написали на полотне картину его смерти, снимок с которой при жизнеописании прилагается с немногими взятыми с действительности дополнениями в подробностях.