Преподобный Серафим Саровский. Духовные наставления и пророчества

Глава Х

Исцеление дивеевских сестер о. Серафимом, разговоры с ними и объяснение некоторых тайн. Откровения о. Серафима отроковице Марии Семеновне [и другим сестрам. Отеческая заботливость о. Серафима и простодушие дивеевских сестер]. Гонения на о. Серафима за заботы его о дивеевских девушках

Батюшка о. Серафим постоянно исцелял своих сирот от разных болезней. Раз сестра Ксения Кузьминична (тетрадь № 1) страдала зубной болью, от которой не спала ночи, ничего не ела и изнемогла, так как приходилось днем работать. Сказали о ней старшей сестре Прасковье Семеновне; она послала Ксению к батюшке. «Как только он меня увидел, — рассказывала Ксения, — то и говорит: «Что это ты, радость моя, давно ко мне не пришла? Пойди к отцу Павлу, он тебя исцелит». А я подумала, что это, разве он сам не может меня исцелить? Но возражать не смела. Я отыскала отца Павла и сказала ему, что меня послал к нему батюшка. Он туго-натуго сжал мне лицо обеими руками и несколько раз провел по щекам. И зубы затихли, как рукой сняло».

Сестра Евдокия Назарова также рассказывала (тетрадь № 1), что, будучи молодой девицей, она страдала два года параличом рук и ног, и ее привезли к батюшке о. Серафиму, который, увидав ее, стал манить к себе. Ее с большим трудом подвели к батюшке, но он дал ей в руки грабли и велел грести сено. Тут почувствовала она, что с нее что-то спало, и она начала грести, как здоровая. Одновременно работали у батюшки Прасковья Ивановна и Ирина Васильевна. Последние стали выговаривать ей, зачем она такая больная пришла с ними трудиться, но батюшка, уразумев духом мысли их, сказал им: «Примите ее к себе в Дивеево, она будет вам прясть и ткать». Так трудилась она до вечерни. Батюшка накормил ее обедом, и затем она дошла до дома совершенно здоровой.

Старица Варвара Ильинична также свидетельствовала об излечении ее отцом Серафимом (тетрадь № 1). «Он, кормилец мой, два раза исцелял меня, — говорила она. — В первый-то я словно порченая была, а потом у меня очень болели зубы, весь рот был в нарывах. Я пришла к нему, он меня поставил поодаль от себя, а мне велел рот открыть: сильно дунул на меня, завязал платочком мне все лицо, да тут же велел идти домой, а солнце-то было уже на закате. Я ничего не убоялась за его святою молитвою, ночью же пришла домой, а боль как рукой сняло. У батюшки я часто бывала. Он мне говаривал: «Радость моя! Ты будешь забвенная у всех». И доподлинно, бывало, приду к матушке Ксении Михайловне просить чего или из обуви, или одежи, а она скажет: «Ты бы вовремя приходила и просила; ступай на поклоны». Всем дает, а мне нет. Раз Татьяна Григорьевна что-то на меня оскорбилась и говорит: «Ах ты забвенная!» — а я вспомнила это слово батюшки да как закричу, заплачу. Так и сбылось слово батюшки, всю свою жизнь я была у всех «забвенной». Раз мы с Акулиной Васильевной пришли к батюшке, долго что-то он говорил ей наедине, все в чем-то убеждал, но, видно, она послушалась. Он вышел и говорит: «Вынь из моего ковчега (так называл свой гробик) сухарей». Навязал их целый узел, отдал Акулине, а другой узел — мне, потом насыпал целый мешок сухарей, да и начал его бить палкой, а мы смеемся, так и катаемся со смеху. Батюшка взглянет на нас да еще пуще его бьет, а мы, знать, ничего не понимаем. Потом завязал батюшка да и повесил на шее Аграфене и велел нам идти в обитель. После уже поняли, как эта сестра Акулина Васильевна вышла из обители и в миру терпела страшные побои. Она потом опять поступила к нам и скончалась в Дивееве. Я, как возвратилась в обитель, прямо пришла к матушке Ксении Михайловне да сказала, что мы три ночи ночевали в Сарове. Она строго мне выговорила: «Ах ты, самовольница! Как без благословения столько жила!» Я прошу прощения, говорю: батюшка нас задержал, и подаю ей сухари, что принесла. Она отвечает: «Коли батюшка оставил, так Бог простит. Только он дал их тебе к терпению». Так вскоре и вышло: на меня много наговорили матушке, и она меня выслала. Я все плакала, да и пошла к батюшке Серафиму, все ему рассказала, сама плачу, стою перед ним на коленях, а он смеется, да так ручками сшибается. Стал молиться и приказал мне идти к своим девушкам на мельницу, к начальнице Прасковье Степановне. Она по его благословению и оставила меня у себя. Раз я прихожу к батюшке Серафиму в пустынку, а у него на лице мухи, а кровь ручьями бежит по щекам. Мне жаль его стало, хотела смахнуть их, а он говорит: «Не тронь их, радость моя, всякое дыхание да хвалит Господа!» Такой он терпеливец».

Старица Матрена Петровна передала также несколько рассказов о батюшке о. Серафиме (тетрадь № 1). Она поступила в Дивеевскую обитель 16 лет и ходила к о. Серафиму еще ребенком. Имея в обители тетку (впоследствии монахиню Алевтину), она бывала с ней в Сарове. Однажды батюшка ее облил всю святой водой с церковным вином и приказал идти к своим девушкам в обитель. Матрена Петровна желала поступить к Ксении Михайловне, а не на мельницу, так как, будучи бедная, она ходила в лохмотьях и скорее соответствовала убогим сестрам Ксении Михайловны, чем хорошо одетым сестрам мельничной обители. Но этого она не сказала батюшке и просто не пошла к Прасковье Степановне. Отец Серафим провидел поступок девочки и сказал Прасковье Степановне: «Скажи, радость моя, красненькой (она была румяная) девушке Матрене Вертьяновской, что ей нет дороги идти к Ксении Михайловне, а возьми ее к себе». Прасковья Степановна пришла сама к Матрене и передала слова батюшки, но девочка опять не исполнила приказания. Тогда батюшка послал к ней Елену Васильевну Мантурову, которая сделала выговор Матрене за ослушание. Не решаясь, по застенчивости, поступить в мельничную обитель, она уговорила своего отца пойти с ней в Саров. Батюшка спросил отца: «Вручаешь ли мне свою дочь?» «Я не препятствую ей идти в монастырь, поручаю ее вам, батюшка», — ответил отец. Тогда о. Серафим взял ее за руку, положил в руку отца и сказал: «Ей нет дороги к Ксении Михайловне, а к моим девушкам пусть идет». «Я уже этого не знаю, а как она сама хочет…» — ответил отец по своему непониманию. С этого дня Матрена поступила к Прасковье Степановне, и батюшка сказал старшей сестре: «Приставь ее к лошадкам, она нам годится; как собор-то будут класть, она нужна будет, при работах». (Пророчество это сбылось, так как Матрена принимала и отмечала кирпич при постройке собора в шестидесятых годах.) Как только поступила Матрена Вертьяновская в обитель, то вскоре захворала лихорадкой. Пять месяцев она била ее и наконец совершенно изнурила. Батюшка Серафим приказал ее отвезти к родителям и там выкупать в реке, что и сделали. После этого лихорадка била ее три дня без отдыха и сразу пропала. Через некоторое время, однако, лихорадка вернулась, батюшка приказал тогда привезти ее, как ни была она слаба, в телеге в Саров и выкупать на источнике. Здесь уже она окончательно выздоровела. Болящая монахиня Мелетина свидетельствовала, что, посылая ее в обитель, о. Серафим говорил (тетрадь № 1): «Знаешь оржаное зерно? Будем по зернышку учиться, а там, матушка, всему научимся и спасемся; земля же под нами вся святая, и все живущие на ней и по окрестностям все спасутся, а кто мое имя будет поминать, не оставлю и я в молитвах моих. Ты не жалуйся на меня, убогого Серафима, за то, что против твоего желания призвал в мою обитель; не я, а Сам Господь и Божия Матерь тебя привели, а я только постарался о тебе. Вы знаете, какое здесь было вражье жилище, но милосердый Господь по Своему человеколюбию и благости дозволил мне прогнать все сатанинское полчище!»

Мы упоминали о том раньше, что местность деревень Дивеева и Вертьянова была полна заводского населения, разврата, пьянства и, как принадлежавшая множеству помещиков черезполосно, отличалась трудностью для управления. Теперь из вышеприведенных слов о. Серафима еще яснее обрисовывается бывшее духовное состояние в сей местности.

Насколько часто сестры дивеевские должны были первое время ходить к о. Серафиму работать и за продовольствием, которое он посылал им от себя из Сарова, видно, например, из повествования сестры Прасковьи Ивановны, впоследствии монахини Серафимы (тетрадь № 1). Вновь поступающих он еще заставлял чаще приходить других, чтобы преподать им духовное назидание. В праздник Сретения 1828–1829 годов он приказал сестре Прасковье Ивановне, как только что поступившей в обитель, дважды успеть прийти к нему и возвратиться. Следовательно, ей надо было пройти 50 верст и еще провести время в Сарове. Она смутилась и сказала: «Не успею так, батюшка!» «Что ты, что ты, матушка, — ответил о. Серафим, — ведь день теперь продолжается 10 часов». «Хорошо, батюшка», — сказала Прасковья с любовью. Первый раз она пришла в келью к батюшке в монастырь, когда шла ранняя обедня. Батюшка отворил дверь и весело встретил ее, назвав: радость моя! Посадил отдохнуть, накормил частичками просфоры со святой водой и потом дал нести в обитель к себе большой мешок с толокном и сухарями. В Дивееве она немного отдохнула и опять пошла в Саров. Служили вечерню, когда она вошла к батюшке, который в восторге приветствовал ее, говоря: «Гряди, гряди, радость моя! Вот я накормлю тебя своею пищею». Посадил Прасковью и поставил перед ней большое блюдо пареной капусты с соком. «Это все твое», — сказал батюшка. Она начала есть и ощутила такой вкус, который ее несказанно удивил. Потом из расспросов она узнала, что за трапезой не бывает этой пищи, и она была хороша, потому что батюшка сам по молитве своей приготовил такую необыкновенную пищу. Однажды батюшка ей приказал работать в лесу, собирать дрова и припас ей пищи. Часу в третьем дня он сам захотел поесть и говорит: «Поди-ка, матушка, в пустынку, там у меня на веревочке висит кусочек хлеба, принеси его». Сестра Прасковья принесла. Батюшка посолил черствый хлеб, помочил его в холодной воде и начал кушать. Частицу он отделил Прасковье, но она не могла даже разжевать, так засох хлеб, и подумала: вот какое терпит лишение батюшка. Отвечая ей на мысль, о. Серафим сказал: «Это, матушка, еще хлеб насущный! А когда я был в затворе, то питался зелием, траву снить обливал горячею водою, так и вкушал; это пустынная пища, и вы ее вкушайте». В другой раз сестра Прасковья Ивановна впала в искушение, начала малодушествовать, скучать, тосковать и задумала уйти из обители, но не знала, открыться ли батюшке? Вдруг он присылает за ней. Она входит, смущенная и робкая. Батюшка начал рассказывать о себе и о своей жизни в монастыре, а затем прибавил: «Я, матушка, всю монастырскую жизнь прошел и никогда ниже мыслию не выходил из монастыря». Повторяя еще несколько раз это и приводя примеры из своего прошлого, он совершенно исцелил ее, так что Прасковья Ивановна свидетельствует в своем повествовании, что в продолжение рассказа «все мои мысли понемногу успокоились, а когда кончил батюшка, так я почувствовала такое утешение, как будто больной член отрезан прочь ножом». В бытность Прасковьи Ивановны при батюшке в ближней пустынке к нему подошли курские купцы, заехавшие в Саров с Нижегородской ярмарки. Перед прощанием они спросили батюшку: «Что прикажете сказать вашему братцу?» Отец Серафим ответил: «Скажите ему, что я молю о нем Господа и Пречистую Его Матерь и день и ночь». Они отошли, а батюшка, воздевши руки, с восторгом несколько раз повторил: «Нет лучше монашеского житья, нет лучше!» Однажды, когда Прасковья Ивановна работала у источника, к ней батюшка вышел со светлым сияющим лицом и в новом белом балахончике. Еще издали воскликнул он: «Что я тебе, матушка, принес!» — и подошел к ней, держа в руках зеленую веточку с фруктами. Сорвав один, он вложил ей в уста, и вкус его был невыразимо приятен и сладок. Затем, вкладывая в уста еще такой же фрукт, он произнес: «Вкуси, матушка, это райская пища!» В то время года еще не могли созреть никакие фрукты.