Живые люди

Фима Чекмарёва

Она проснулась от ощущения, что ей плюнули в морду, даже слюна потекла по подбородку и закапала ночную сорочку с вышитым зайчиком. На тумбочке возле кровати лежал гламурного вида прошлогодний журнал – именно там ее лучшая подруга Вика Суковатая напечатала отвратительный пасквиль на нее и ее мужа Кондрата. Да, Кондрат был младше на двадцать пять лет, но он так классно постарел от жизни с ней, что они буквально сравнялись по ощущению своего возраста.

Именно такую пакость написала лучшая подруга по фамилии Суковатая. Говорящая фамилия, кстати. Раньше не замечала.

В спальню вошел Кондрат. При виде гламурного издания застыл, потом быстро забрал номер и унес. Он это делал каждое утро. Но Фима обнаруживала журнал в самых неожиданных местах и возвращала на место для усиления немного уже уставшего чувства обиды, которое надо было реанимировать, чтобы не попасть впросак. Это напоминало ей булгаковскую Фриду, которой подносили каждый день платок. Впрочем, кажется, там было не совсем так. Надо бы перечитать.

Надо бы столько всего перечитать, а сил нет, и глаза не видят. Почти. Раньше помогали сильные очки, она с ними умело справлялась, клала мазки крупно, ярко, уверенно. Маленький вернисажик в одной церквушке был вполне удачен – даже по каналу «Культура» показали. Потом занялась катарактой, заменила хрусталик – сначала на левом, потом на правом. Полдня видела ослепительно четко. Потом все вернулось к прежнему акварельному размыву.

Но вот эта Суковатая! Конечно, детская дружба была моментально забыта. Были забыты нежнейшие отношения их матерей, которые вынашивали своих дочерей практически в одно время. А как в детском саду Вике достался шкафчик с зайчиком, а ей с бегемотом. И как она рыдала, и как Вика моментально поменялась с ней шкафчиками. С тех пор дарила ей всякие вещички с этим зверьком.

И после всего она написала эту чудовищную подлость. Забыть все немедленно!

Только сейчас стало заметно, сколько в доме Викиных подарков – вязаные носки, именно их она как раз натягивала на пятки, и, конечно, на каждом по вышитому зайчику.

Чашки – она их так любила – там только ушки, но очень четкие.

Сумка от хорошей фирмы французской – Вика подарила года четыре назад, сказала, что у нее этого барахла полно, деть некуда. А ведь в боковом кармашке был якобы забытый магазинный чек со стоимостью сумки, а в другом, совсем потайном – таможня не обнаружит, – нежнейшая открытка, тьфу, с дедом Мазаем, и очень символическая сумма – для Вики символическая, а она на эту сумму прожила два месяца.

Надо бы выбросить всё – Кондрат настаивает, говорит, что отрицательные эмоции ей ни к чему. Он ее оберегает. Хотя ему-то что, не его мама вынашивала в животе детскую подружку. Жалко тетю Бусю, хорошая была женщина, не дожила до ее позора, да Буся вообще не дожила до того момента, когда шаровая молния бабахнула Вику по голове и она стала писать свои пасквили.

Фима никогда раньше не читала эти сочинения, хотя, боже, целая полка стоит, и все с дарственными подписями и этими мерзкими зайчиками. Вика называла эту печатку – мой экслибрис.

Кондрат даже пригласил к жене психолога. Хорошенькая такая, Роксана, немолодая, по профессии певица, но, очевидно, и твой срок, певица, закончился. Пришлось заниматься такими старыми дурами с навязчивыми маниями: то ей мерещится, что за ней следят, когда она идет в душ, – приходится законопачивать каждую щелку, чтобы эти, как их… папарацци, не углядели; то принюхивается к кофе – ядом пахнет.

– Каким ядом? – кротко спрашивает Кондрат.

– Стрихнином… Нет, кураре, более определенный запах.

– А откуда ты это взяла?

– Яд? Не знаю, прочитала у Майн Рида. Нет, у Стивена Кинга.

Певица-психолог внимательно выслушала этот диалог и попросила Кондрата встать за креслом пациентки. Кондрат встал. Потом психолог объяснила, что будет задавать вопросы, а отвечать будет Кондрат, как будто переводчик. А пациентка пусть помалкивает.

Кондрат встал за ее спиной, и от него сразу подуло.

– Котинька, – спросила она, – ты что, форточку открыл?

– Нет.

– А почему от тебя дует?

– Так, – прервала их психолог, – я буду задавать вопросы. Первый вопрос – вы хороший человек?

– Говно полное, – быстро ответила она, не дав Кондрату даже рта раскрыть.

– Вы не поняли. Я задаю вопрос, а отвечает ваш муж, а вы молчите. Готовы?

– Я молчу.

– Вопрос такой: что вы хотели бы поменять в вашей жизни?

– Мужа, – ответила она и зажала рот рукой.

– А давайте наоборот. Кондрат, простите, не знаю вашего отчества…

– Федорович, – сказали оба хором.

– Кондрат Федорович сядет и будет молчать, а вы будете переводчиком.

Устроились, заняли новые места. Роксана задала вопрос:

– Вы любите свою жену?

Она немного помедлила, прикидывая, какую роль она сейчас играет, потом ответила:

– Очень.

– У нее есть недостатки?

– О да, нетерпимая, вечно надутая, язык кошмар – никогда не думает, что несет.

Кондрат вцепился в подлокотники побелевшими пальцами и молчал, как ему было велено.

– У вашей жены есть враги?

– Ну это просто – имя им… – Она запнулась и кротко ответила: – Ни одного. Ее все любят.

– Она хороший художник?

Кондрат негромко крякнул.

– Очень хороший. Я, правда, не смотрю ее картины и не посещаю вернисажи. Я никуда с ней не хожу, чтобы не раздражать.

– Ну неправда, ну что ты врешь, – закричал Кондрат, – а Черногория, а Мальта, а Сестрорецк?

Роксана остановила жестом сеанс. Помолчала.

– Какие у вас проблемы? – обратилась она к Кондрату.

– У меня нет проблем, – буркнул тот, проклиная тот момент, когда он согласился показать жену психологу.

– А у вас, – обратилась она к ней, – вы же не просто так обратились ко мне.

– Я не могу переступить…

– Через что?

– Через себя. Ну например, моя лучшая подруга, ну самая-самая…

Помолчала. Все молчали.

– И что? – напомнила психолог.

– Она меня убила.

– Но вы живы.

– Морально нет.

– Что она про вас написала?

– Я не могу произнести. Это слишком страшно. Котинька, проверь, откуда-то очень сильно дует.

Кондрат пошел проверять, откуда идет холод.

– Знаете что, – сказала она, – дайте мне просто хорошее лекарство, чтобы я спала, чтобы я не думала об этом страшном предательстве, чтобы я стала как прежде – веселой, доброй, красивой. И молодой.

Кондрат вернулся и сказал, что была распахнута входная дверь. У нее это вызвало шок – зима, снег, холод, кто-то вошел, и кто?

Роксана думала, как бы ухитриться не навредить по Гиппократу и помочь по-человечески.

– Понимаете, – сказала она, – ведь люди не видят себя со стороны.

– Я прекрасно вижу. Это моя особенность.

– И особенно их оскорбляет мнение, не совпадающее с их собственным.

– Все равно дует, ты, наверное, плохо закрыл.

Кондрат удалился на проверку.

– А ваша обидчица, где она живет?

– Слава богу, в Англии, хотя ее дом я вижу из своего окна. Ну местный дом. Он пустой.

– Покажите мне.

– Да ради бога. Видите, вон там, за деревьями, маленькая дачка, там Зиночка и Павлик живут – ну это просто очень милые старички, а дальше – отсюда не видно, лучше с крыльца, – так вот именно там она и живет. Но сейчас в Англии.

– Я вижу балкон, это ее?

– Вы не можете его видеть. Ах да, вы выше меня ростом. Вы занимаетесь баскетболом?

Фима не без усилий вскарабкалась на стул. К ней уже спешил Кондрат с протянутыми руками:

– Осторожно, шейка бедра!

– Вот теперь вижу. Он уже несколько лет стоит пустой. А у Зиночки и Павлика всегда свет горит, им вместе лет сто пятьдесят, они чу́дные-чу́дные, простые пенсионеры.

– Я вижу, но дальше дом с балконом, там тоже горит свет.

– Не может быть. Это аберрация зрения. А зачем вам нужен ее дом?

– Я хочу с ней поговорить.

– Глупости, почитайте лучше ее пасквиль. Хотите я вам дам?

– Нет.

– Ну и не надо, просто поверьте, что после этого можно вызывать на дуэль. Вас вызывали когда-нибудь на дуэль? А сами?

Роксана соображала, как выкрутиться из неприятной ситуации и не потерять лицо. И вообще скорее уйти.

– Знаете что, есть легкие успокоительные средства…

– Мне не надо легкие, мне тяжелые…

Она все еще стояла на стуле и вглядывалась вдаль. Кондрат стоял, растопырив руки, чтобы успеть ее подхватить, когда пошатнется.

На балконе вдруг появилось небольшое облачко в норковой шубке. Она пошатнулась и упала на руки мужа. Психолог тоже протянула руки.

– Она вернулась, – трагическим голосом произнесла она, – она вернулась за моей смертью.

Кондрат собрался проводить Роксану к станции на машине. В руках Кондрата был пресловутый гламурный журнал, буквально вырванный из рук жены.

– Вы только верните. А то мне не сдобровать.

– У вашей жены могучая фантазия, ей бы самой романы писать. Предложите ей, вас она послушает.

Кондрат вел машину, соображая объем проблем, рухнувших на его бедную голову: уборка снега, закупка продуктов и готовка, шоферские обязанности, максимальное ограждение жены от внимания прессы, уколы два раза в день и еще эта проблема, перед которой он пасовал.

И психолог не помог.