Клоха

Второй - когда домашних животных на школьный сайт фотографировали. Вика, правда, не хотела своих собак там наблюдать ("да они не домашние"), но потом сдалась. Сайтом занималась Елена Геннадьевна, - не злить же её (и так злющую!) из-за каких-то там собак... Подписи к фотографиям (забавные подписи, уж так Елена Геннадьевна задумала) делала Ксюша - её часто просили о чём-то подобном, уж кто-кто, а она легко придумывала. С Геннадьевной (со злющей Геннадьевной!) они ходили по домам и дворам - и щёлкали новеньким "Никоном", гордостью Геннадьевны. Ксюша могла и не ходить, - чтобы подписать, это вовсе не обязательно. Но ей нравилось. Было интересно. Ей и Елена Геннадьевна - по своему, конечно, - нравилась...

Злющей она, в общем-то, и не была. Была строгой. И Ксюша - как раз во время этого их "фотографического" похода - даже поняла, почему. Просто Елена Геннадьевна была нерешительной, очень. Неуверенной, боязливой. А строго отчитывая кого-нибудь, уже нельзя быть неуверенным и боязливым. Ты, можно сказать, автоматически решительный. Вот Геннадьевна и отчитывала, одёргивала, воспитывала кого-нибудь непрерывно... Ксюше было немножко жаль биологичку. Или даже не немножко. И она решила дать ей отдохнуть. Не тем, конечно, что станет идеальной и не даст повода её отчитать (повод не нужен!), а тем, что будет казаться пугливее, - пугливее чем есть, а главное, чем Геннадьевна. Ксюша старалась: она заикалась и блеяла, здороваясь с очередными хозяевами, опасливо глядела на каждый куст, визжала на каждый собачий рык...

- Ты, Ксения, и собак боишься?

- Ага.

- А вот я никогда не боялась. Ты только посмотри на себя, какая ты дикая!

Но Ксюша смотрела на Геннадьевну. И видела, хорошо видела, как ей нравится, хочется это говорить. Пока она это говорит, сама она - НЕ дикая. НЕ боязливая, НЕ неуверенная, НЕ нерешительная... И даже строгой быть не приходится!

Викины собаки были великолепны. Они даже ухоженными выглядели - блестящая шерсть, чистые глазки - хотя Вика и твердила, что они цепные, грязные, никто ими не занимается.

- Значит, - сказала биологичка, - кормите хорошо. Раз такой хороший шерстяной покров...

- Эта чудо-троица - ох неплохо кормится! - прокомментировала Ксюша.

Вика только хмыкнула. Значило это что-то вроде "Да какая мне разница...".

"Суперфотограф" с "мегаподписчиком" уже уходили, когда Вика вспомнила:

- Вы к Завойко зайдите. К Антону.

- А что у него?

- У него собака-идиот. Вы что, не знаете?

Тогда Ксюша увидела "собаку-идиота" впервые.

Елену Геннадьевну Жулик смешил, а у Ксюши осталось от него какое-то странное впечатление. Он был совершенно неуправляемым, был совершенно не на своём месте, но где это самое его место, сказать было нельзя. Ну никаким образом не представлялось такое место...

- Вам надо на улице его держать, - настоятельно рекомендовала биологичка. Она перестала улыбаться, когда Жулик выбил фотоаппарат у неё из рук (тот, слава богу, приземлился на кучу одежды, которую Жулик только что свалил со спинки стула).

- На улице не получится.

- Почему?

- Ну, если по порядку, то... - И Антон рассказал, что обычно вытворяет Джульбарс на улице...

Надо сказать, во время этого рассказа Жулик тоже не терялся и довольно скоро набрал "трюков" на рассказ о том, что он вытворяет дома. В том числе сильно поцарапал Ксюшу. Когти у него были не столько острые, сколько твёрдые, - твёрдые и широченные. Это были не царапины, это были канавы какие-то!

- Да... Как лопатой... - рассматривала Геннадьевна Ксюшину руку, когда кровь остановили перекисью. - Болит?

- Ещё как... - "занюнилась" Ксюша. Ей ведь надо было оставаться боякой. А все бояки - плаксы!

Кроме того и действительно болело. И перекись жгла нешуточно. Ксюша даже обиделась на этого идиота... Вот уж воистину собака-идиот! У него и взгляд-то какой-то... В общем, Ксюша не забыла бы этот взгляд. Жулик как будто немного косил, а когда ему удавалась очередная "шкода", он, казалось, косил ещё сильнее. Искоса любовался на то, что натворил. Он и голову держал как-то боком, как боковые лошадки в тройке, - в общем, не перепутаешь...

И надо же так случиться, что теперь, подходя к Викиному дому, Ксюша наткнулась именно на него. Именно Джульбарс выскочил в открывшуюся калитку. И прямиком - боком, вернее, боком! - понёсся на Ксюшу. Вслед ему, буквально разрываясь, лаяли Викины собаки.

- Нельзя, фу! - заорала Ксюша.

- Джульбарс! - возопил появившийся сразу же за ним Антон.

Жулик промчался мимо, - он только стукнул Ксюшу своим чёрным овчаристым боком, чуть не сбив её с ног.

Спустя мгновение на дереве, сразу за Ксюшей, сидела рыжая кошка, а под деревом заливался лаем Джульбарс. Антон, едва удерживая его за холку, предлагал ему то "заткнуться", то "успокоиться".

- Ткачук? Я думала, ты не придёшь...

Ксюша обернулась. "Думала, что она не придёт", разумеется, Вика. Рядом стоял Шабалин, семиклассник кажется. Какой-то озадаченный... Да все они были какие-то хмурые. Не "деньрожденьческие"...

Да? А я пришла... - Ксюша почувствовала, как на глазах глупеет. Столбенеет. Не знает, что сказать, зато уж не преминёт чего-нибудь ляпнуть!

6.

...Отец продолжал вглядываться.

- Папа, это бесполезно. Все мы видим, что её там нет, - мрачно проговорила Лара. Но двигалась она всё так же легко и светилась всё так же золотисто. Так, как могла только она. Нет - она и её старшая сёстра, Клоха.

Отец, грузно осев на оплывший кусок лежи, всё смотрел и смотрел вниз, на Лутх, ближайший подмир, где только что должна была появиться Клоха. Должна была - но не появилась...

Подмир жил своей обычной жизнью. Туда-сюда сновали лутхи, сталкивались, что-то делили, вступали в пререкания, а нередко и драки, не замечая неяркого лутхианского солнца, как-то неубедительно отражавшегося в тусклых кривых лутхианских окнах.

- Папа, почему такое неэффективное отражение? - спросил Лесс. - Мне тоже очень грустно, но когда я туда смотрю, я всё время думаю об этих...

- Об окнах, - помог отец.

- Да, об окнах.

- Отражение - просто побочный эффект. Функционально это... световые порталы, ворота для света.

- Должно быть, - прошептала Лара, - это страшно. Страшно, когда для света нужны какие-то там ворота... Папа, зачем мы её отпустили?

- Разве мы могли её не отпустить? Она выбрала Путешествие.

- Но ведь мы её семья. Мы должны помогать ей, контролировать её!.. Мы потеряли её! Видишь? Потеряли!

Отец не ответил. Да и что было говорить? Клоха, её путь давно его тревожили. Эти её идеи! Она хотела понять подмир. Узнавала их традиции, изучала язык. И наблюдала, наблюдала, наблюдала... Да это, собственно, и не наблюдение было. Она смотрела. Смотрела вниз. Такими же глазами, как и вокруг!

- Папочка, я уже почти говорю по-лутхиански!

- Не уверен, Кло, что это нужно.

- Но почему?

- Невозможно говорить с теми, кто тебя не воспринимает.

- А вдруг воспримет?

- Не уверен, Кло...

- Нет, папочка, ты как раз уверен! Уверен, что это не нужно. Но почему?..

Такие "почему" выдавала только Клоха. Не Лесс - его низшие миры интересовали самым правильным образом, - механически, оптически... Не задала бы этого глупого (ну, или уж во всяком случае наивного) вопроса и Лара. Подмиры ей были неприятны, Лутх же и вовсе противен. Она подозревала, что он ещё и вреден, что вредно даже фокусироваться, наблюдать, не то что путешествовать. А знания прекрасно получаются и в Познании, совершенней можно стать и безо всякого Лутха!

- Никогда не выберу Путешествие! - мотнула сияющей золотой головой Лара.

- А я выберу, - сказал Лесс. - Она ещё найдётся, Путешествия не опасны.

- Ты говоришь так, потому что мал. Ты не понимаешь... - Лара качнулась и нервно поплавала из стороны в сторону.

- Папа, я не мал, правда? Я понимаю, да?

- Ты мал, - сказал отец. И задумчиво добавил: "Все мы малы перед бесконечными мирами...".

Лесс обиженно зарылся лицом в лежу. Он, его голова светилась не золотом, а серебром. Огромный серебристый шар на фоне чёрной, чернеющей лежи... Груны начинали золотиться взрослея. Лесс был так мал, что ещё и не начал.