Клоха

Дамир вырвался, подскочил к Лёне, выхватил у него Яшку, покрутился на месте, как будто не зная, куда его девать, - и вдруг... отдал маме.

- Это он ревнует, - сказала мама, когда они возвращались.

- Яшка-то тут при чём!

- Ну как... - повела плечом мама. - Все при чём. - Плечи у неё были широкие, а голова маленькая. До рождения Яшки она это "скрадывала" - делала пышные причёски, а теперь всё время было некогда, причёсок не было, только тонюсенький хвостик и чёлка на глазах. Когда она наклонялась к Яшке, чёлку рукой придерживала, но иногда Яшке удавалось её поймать. Чёлка была засаленной... - А кто это у нас опять плакать собрался? Кто это у нас такой маленький, такой миленький?

Такой миленький пытался выбраться из коляски. У него не получалось, он упирался головой в "купол", часто-часто мигал светло-голубыми глазками и забавно морщился...

Лёне казалось, что Дамир утащил Яшку не только из ревности (из ревности, конечно, тоже, это-то Лёня хорошо понимал, он и сам ревновал - немножко...). Но ещё... ещё ведь Яшка - это богатство. Он ведь действительно милый, действительно забавный, действительно интересный!.. Конечно, он обыкновенный ребёнок, но... что такое "обыкновенный"? Играть с ним можно в самые необыкновенные игры. Лёня, например, играл в пчелу - долго жужжал, вернее зуззал, говорил "зззззз...", а потом легонько щипал Яшку за ручку или ножку, и Яшка начинал заливисто смеяться и дрыгать - и ручками и ножками. Говорил Яшка на самом что ни на есть необыкновенном языке, какими-то "гуа" и "гау", фырками, еньками и лёпками. Ел необыкновенно (ложку не признавал, только руками). Спал необыкновенно (часто сидя засыпал, а когда его укладывали, опять садился). Ходил необыкновенно - на четырёх!.. Лёня был уверен, что "обыкновенный ребёнок" - просто слова. Мама почему-то особенно настойчиво их повторяла, когда на спящего в коляске Лёньку пытались посмотреть...

В общем, Дамир, конечно, не Лёня, он "зуззать" не будет, но не слепой же он и не глухой, чтобы не видеть и не слышать, что Яшка - НЕ обыкновенный. Интересный. Ценный. А Дамир любил всё интересное, необыкновенное, ценное. У него была какая-то тяга, слабость ко всему необычному, ко всякого рода "богатству". Необычно красивому, необычно забавному, - про такое он говорил: шик!

В основном, правда, его "шики" мелкие какие-то были. Не по размеру мелкие, а просто... мусорные. Один из них он, например, в канаве обнаружил: сиденье от машины, обитое изумрудно-зелёным "крокодиловым" кожзамом. Дамир притащил кресло под барак, ободрал "крокодила", как следует вымыл и спрятал в тумбочку. Правда, зря старался, тот скоро испортился - оказывается, сначала надо было его как следует высушить.

Другой "шик" он нашёл прямо под чьим-то забором - камень в виде стрелы. Тяжеленный, надо сказать, булыжник. Дамир так и не смог затащить его на свой второй этаж, оставил под крыльцом.

Были у Дамира совершенно прозрачные наушники с никуда не подходящей вилкой, красно-фиолетовый кристалл неизвестно чего, модель Кремля с отломанными шпилями всех двадцати башен - и даже просто кора. Кусок древесной коры, а на коре - ярко-красный мох. И запах у этого моха - какой-то "железный", особенно если немного потереть...

Но было у него и "немусорное", живое богатство - почти своя собака. Почти - потому что неизвестно толком чья. Может быть, и ничья. Приблудилась. А Дамир не стал закидывать её камнями, наоборот - прикормил. У собаки не было носа. Вернее, не было той его части, которую иногда называют "пуговкой". Чёрной кожаной площадочки. Куда она делась? Откусили? Смотреть было неприятно. Неприятно и жаль, хотя в остальном - собака как собака. Никаких признаков беспокойства. Нюхала этой своей "откушенностью", как другие собаки своей "пуговкой"... Поселилась собака под крыльцом, Дамир звал её Дуля. Дамиров усатый сосед начал было называть её "Дуня".

- Сам ты Дуня. Глухарь... - сплюнул Дамир.

- Понял, понял, - сразу же согласился сосед, хотя ничего он не понял. Кроме того, что с Дамиром связываться не надо. Вообще-то он это понял в очередной сто первый раз. Первый-то был семь лет назад, сразу как Дамир здесь поселился. Дамиру было четыре года. Начал карапуз с того, что пнул соседскую дверь. Сосед был дома - и открыл. Дамир пнул и соседа. Молча. Но дядя Володя, тем не менее, всё "понял, понял". С тех пор как видел Дамира, так понимал. Да и все Дамировы соседи понимали. Правда, у Дамира их было немного. На втором этаже четыре из восьми квартир пустовали. На первом - жили во всех, но первый этаж со вторым не общался, соседями они друг друга не считали, неизвестно было (по крайней мере, Дамиру), что же они не поделили, но невзлюбили друг друга - самым серьёзным образом. Кто-то "первоэтажный" даже пытался прогнать Дулю. Дамир этого не видел, а только слышал, в окно - "пшла, пшла отсюдова". Чей голос - не узнал. Подбежал к окну - никого не видно, только Дуля стоит в недоумении...

- Дуля, место! - скомандовал Дамир. Скомандовал просто так, чтобы показать, что хозяин здесь. Дуля команд не понимала и продолжала стоять с глупым видом около барака...

Время от времени ей приходило на ум прогуливаться вместе с Дамиром, но по большей части она гуляла сама по себе. Иногда она куда-то пропадала, её не было видно дня по три, по четыре, потом возвращалась. Неуёмной радости по этому поводу Дамир не выражал, но кидал ей что-нибудь вкусненькое (если вкусненькое было - отец, когда появлялся, набивал холодильник до отказа). Она съедала - и отправлялась под крыльцо...

А один из "шиков" Дамир выпросил у Лёни.

На двадцать третье февраля Лёне подарили сувенир - звезду. Звезда была образована шляпками гвоздей, вбитых в лакированную дощечку, а к этой "гвоздевой" звёздочке прилагалась другая, звезда-магнит - вроде крышечки. Лёня, конечно, потащил на улицу это своё сокровище. А вот "крышечку" он - не взял (она как-то не очень примагничивалась, сваливалась). А тут - Дамир... Глаза у Дамира загорелись, он наверняка бы отнял этот "звёздный шик" сразу, но Лёня проговорился про магнит. Минут через пять (вряд ли Лёне понадобилось больше, чтобы сбегать домой) не было у Лёни ни звезды, ни магнита. А ведь это был подарок отца. Подарок своего отца. С тех пор, как родился Яшка, и у Лёни появился другой отец. Не свой, а Яшкин... Всё это было странно, запутанно, но всё-таки терпимо. Лучше, чем сейчас. Сейчас они жили вообще без отца, и поэтому маме приходилось подрабатывать. По вечерам она мыла и стирала в бане, а время от времени ей звонили и днём, - когда надо "инвентарь принять" или расписаться в бумагах. Баня была в двух шагах. Скорее всего, оттуда ей и позвонили. Лёня не удивлялся, что она так долго не возвращалась, такое уже было. Тогда она убежала "на минутку", а вернулась минут через двадцать, с большим матерчатым мешком, из которого торчали грязные полотенца - "Машинка сломалась". Лёня попробовал поднять мешок - неподъёмный. Всё-таки мама была сильной. Только голос у неё был "несильный" - какой-то... хнычущий. И всегда в нос. Лёня стеснялся этого её голоса. И с ужасом представлял, как (в следующем уже году, конечно) он пойдёт в школу, а мама там что-нибудь скажет. Вот этим своим "бу-бу-бу". Будет полно незнакомых людей. И все, конечно, на неё - на неё и на Лёню - посмотрят!..

...Лёня добрёл до школы, обошёл вокруг неё и остановился. Надо было решать, идти ли дальше.

Ветер пренеприятнейшим образом дул прямо в лицо (похоже, он стихал, но до полного штиля было далеко).

Искать здесь было нечего, в этом Лёня не сомневался, но возвращаться не хотелось. После того "дамировского" случая мама предупреждала по-хорошему, мама предупреждала по-плохому, мама когда надо и не надо гнусавила: "Сына! Только попробуй!", а вот сына взял да и "попробовал", снова оставил Яшку! Да ещё и - из-за чего, спрашивается? Из-за кисы?

За школу, подкуривая, направлялись четверо старшеклассников. Ничего хорошего встреча с ними не сулила, и Лёня двинулся дальше. Он надумал пойти посмотреть, как там таунхаусы, достроили их или нет. Говорили, что возле них будет детский городок... Лёня сто лет не был в этой стороне - гулял он теперь чаще всего с Яшкой, а с Яшкой разве что по двору да вокруг дома...

Но старшеклассники уже заметили Лёню. Один из них поднял какую-то палку и швырнул вдогонку Лёне с такими "ласковыми" словами: "А этот чё тут ошивается? Эй! Чё надо?" - хотя ясно было, что ничего Лёне не надо, что он уходит, уходит, уходит и возвращаться не собирается.

Палка приземлилась где-то в стороне, довольно далеко от Лёни (всё-таки вряд ли старшеклассник хотел в него попасть).

Лёня зачем-то подошёл и поднял палку. Из неё (с самого краю) торчал металлический штырь.

Сначала Лёня "пахал" - вёз палку этим штырём вниз, - потом превратил её в трость, потом шёл и просто раскачивал, как маятник. И вдруг (если, конечно, можно сказать "вдруг" про то, что неизбежно рано или поздно произошло бы), уже у самых таунхаусов, маятник качнулся прямо в Лёню. Штырь - Ленё в ногу. Лёня взвыл, отшвырнув свой никудышный маятник, и уселся прямо на землю. От боли он поскуливал и покачивался вперёд-назад, обхватив руками то место, куда вонзилась железка. Из-под пальцев выступила кровь. И сразу же заструилась...

Лёня полез в карман - платка, конечно, не было.

Кровавое пятно выползало из-под пальцев, ширилось прямо на глазах. Видимо, он попал в какой-то сосуд.

- Мамочки... - прошептал Лёня (как девчонка!).

Улица была пустой. На Вихляевке и вообще людно не бывало, а этот ветер как метлой по ней прошёлся, ни одного прохожего. Лёня представил, как вытечет вся его кровь, как он станет белым-пребелым - и упадёт замертво... Стало страшно. Страшно и обидно. Выступили слёзы. А что, что надо сделать, чтобы не вытекла?