Клоха

По телеку рассказывали - кровотечение можно остановить, если наложить жгут. "Ага... А где у меня жгут? Верёвка хотя бы...".

В домике без двери, на самом входе, трепало книжки. "Вот там, наверно, полно всего...".

Он смотрел на дом, а дом... дом, ему казалось, смотрел на него!

Что-то странное Лёня почувствовал - но хорошее, обещающее, ободряющее. Как будто теперь он не один на этой пустынной улице. И всё теперь сложится хорошо. И не важно даже, каким образом. Хорошо - и всё. Обязательно!

Он поднялся и похромал к домику. Больно было, а страшно - уже нет. Полная уверенность в том, что он делает всё правильно, идёт туда, куда надо...

Немного покопался на веранде - чего там только не было, но ни жгута, ни верёвки. Тряпки - да, были, но очень уж грязные, до них и дотрагиваться не хотелось, - все в какой-то землистой пыли...

Толкнул дверь - что-то вроде кухни. Дальше - комната.

Заметил, что оставляет кровавый след. "Раненый боец", сказал бы папа...

Поднял глаза - и увидел голову. Гигантскую голову без тела... Или нет, с телом. С тельцем. Просто Лёня не сразу его заметил...

Страшно почему-то всё равно не стало. Стало странно. Ещё страннее, чем было. Только поэтому Лёня и встал как вкопанный. "Глаза. Уши. А может, не уши..." - разглядывал он.

Голова издавала еле слышные звуки - сопела она, что ли... Рот её становился то шире, то уже. Чёрные глазки на тонких стебельках едва заметно дрожали. В первую секунду они показались Лёне неприятными, потом непонятными, а потом... Что случилось потом, Лёня уяснить был не в силах. Такого быть никак не могло: он как будто оказался в этих глазах, провалился. Провалился - а в то же время и взлетел. Вихляевка оказалась внизу. По бокам - какая-то извивающаяся, всё время меняющаяся чернота. А сверху - необычайной чистоты небо. Чистоты - и светлоты... Да и танцующая чернота по сторонам светилась. Светилась чернотой. У Лёни просто дыхание перехватило - от удивления, от... от всего. Он летел вперёд и вверх, а дома-коттеджи-домики продолжали подрагивать где-то под ногами. Вихляевка, небо, чернота - и полная свобода... А вот и Вихляевка сместилась куда-то в сторону. Только небо, чернота и свобода!

Лёня решил кувыркнуться - и кувыркнулся. Ещё и ещё! Наверно, никогда ему не было лучше, чем сейчас. Легче, радостней. И только проколотая нога, особенно когда она - в кувырке - оказывалась наверху, как-то... пульсировала. И это мешало. Не сильно мешало, немного, но... как заноза, от этого "немного" хотелось немедленно избавиться - и, казалось, что это вовсе нетрудно. Лёня опять кувыркнулся, опять пульсация... И он с силой дёрнул ногой, стряхивая этот "пульс". Небо сияющим синим потоком окатило Лёню. Он зажмурился - от неожиданности, от яркости, - а когда открыл глаза, был снова в доме. И напротив - голова. Всё та же огромная беспомощная голова в сумрачном заброшенном доме...

- Ни фига себе...

Нога не болела. Лёня приподнял окровавленную штанину. Кровь на ноге - была, но такое впечатление, что это штанина испачкала ногу, а не наоборот. Никакой раны, никакого прокола, - даже и царапины нет. Ничего.

- Ни фига... - повторил Лёня. Он снова уставился в глаза чудо-голове, но - без результатов. Без полётов, без чудес, без небес... И почему? Ведь сомнений не было: это она, голова, так делала. Впускала в какой-то другой - светящийся, летящий, лёгкий - мир. Да ещё и вылечила! Вот это да. Чудеса, находка... Богатство! Шик - сказал бы Дамир...

И тут Лёню осенило.

Ведь этот шик (всем шикам шик, действительно необыкновенный, действительно чудесный) можно - и нужно, и легко и просто - обменять на Яшку. У придурка Дамира. Если это он - а это он! кто же ещё? - опять увёл Яшку...

Конечно, этого не хочется. Лёне и звезду-то до сих пор было жалко. Не должна, ну не должна она была оказаться у Дамира! Но что делать - оказалась. А теперь и это окажется... Но если Лёня вернёт Яшку - вернёт сам, сам и без "приключений" - пусть уж оказывается. Одно другого стоило. Стоило и даже... даже больше. Лёне вдруг подумалось, что это как-то неправильно, что менять Яшку на какую-то голову, пусть и самую расчудесную, - всё равно, что сказать: да, они одинаковые. Одинаково дорогие. А, разумеется, это не так. Яшка - брат. И Лёня его любит. А кто это??...

С другой стороны, Яшку-брата надо возвращать. Как-нибудь, пусть даже и так... Оставалось подумать, как осуществить этот обмен. О "технической стороне вопроса", как сказал бы папа. Ведь яснее ясного, что голова непереносима. Тяжеленная. Значит...

Кстати, а насколько она тяжёлая?

Попробовал оценить на глазок - нет, не поймёшь. Заметил только, что она как-то... бледнеет? Когда Яшка бледнел, взрослые говорили, ему холодно.

- Замёрзла, что ли...

Лёня хотел сдвинуть её или хотя бы покачнуть - но словно наткнулся на невидимую стенку.

- ??...

Попробовал ещё... То же самое. Ещё, ещё, ещё. Стенка. Буквально сантиметрах в двадцати, по всем, получается, от головы направлениям...

- Это что, защита какая-то? - спросил он вслух. Но не у головы. Он как-то сразу решил, что говорить она не умеет. Ну не говорит то, что так выглядит. Не говорит, а возможно и не слышит...

Защита или не защита, а расстраиваться Лёня не стал. С этим Дамир уже сам разбираться будет. Надо только привести его сюда. А Яшку - увезти оттуда...

Лёня настолько был уверен, что всё получится, что будь у него телефон, позвонил бы маме прямо сейчас. Она же наверняка там с ума сходит - ищет, крыльями машет, хнычущим своим голосом кому-нибудь (Карманихе, кому же ещё!) жалуется. А то и в полицию звонит, как тогда собиралась... Надо идти. Бежать надо!

Однако мама никого не искала и никуда звонить не собиралась. Когда Лёня домчался (трудно себе представить, что не прошло и пятнадцати минут с тех пор, как он хромал и боялся замертво упасть), мама стояла под домом. С коляской. С Яшкой?.. Лёня заглянул в коляску. Да, с Яшкой...

- Где вы...? - начал Лёня, не отдышавшись.

- Это где вы! - оборвала его мама. - Господи, да у тебя кровь... Ты упал? Весь кроссовок... Господи, и штанина... Что там у тебя?

- У меня? Нога, - беспечно сообщил Лёня. Ему понравилось, что мама всполошилась. Во-первых, может, хоть ругаться не будет (ну, или будет, но не так долго), во вторых - волнуется, значит, за него. За него, а не только за Яшку!

Мама потребовала показать ногу. Она вглядывалась, просила повернуться и так и эдак, - всё не могла понять, откуда кровь. Но убедившись, что всё в порядке, всё целое, она моментально вернулась к прежнему своему настрою. И (вот зря Лёня понадеялся!) ругалась долго. Голос у неё совсем сел.

Оказывается, когда Лёня рванул за котёнком, мама возвратилась и, не дожидаясь "бессовестного" (а Лёня был конечно бессовестный, раз бросил коляску), повезла Яшку в поликлинику.

- И вы уже всё?..

- Дети до года - без очереди.

- А тогда мы долго там были!

Ну почему он об этом не подумал! Как просто - мама просто свозила Яшку без него, Лёни. Всегда говорила, что без Лёни никак, а тут - пожалуйста... Да ещё и так быстро! Даже обидно как-то получается - когда Лёня помогал, они подолгу в этой поликлинике просиживали...

- Не говори ерунды! Тогда мы на анализы сидели. Не мели чушь. Виноват, а... - и мама продолжила садить голос (хотя дальше уже и некуда было)...

Это она ещё не знала, какую "ерунду" он мог бы сказать. Какой "чуши" намолоть, попробуй он рассказать о голове. О своих полётах... Да он бы и рассказал, наверно. Собирался уже, пока мама была "всполошённой". Но теперь настроение у неё такое гнусное (гнусавое!), такое... нечудесное. Не-для-чудесное. Не для чудес и полётов. Может быть, как-нибудь потом...

Но как теперь быть с этой головой? Или никак? Пусть себе лежит... Как папа говорит, не своё - не трогай...

А можно оставить "на потом". Дамир ведь не успокоится. Сегодня это не он, не его "фокусы", а что будет завтра?..

И Лёня решил свою находку спрятать. Если уж к ней не подойти, можно попробовать что-нибудь накинуть на неё. Штору какую-нибудь, скатерть... Он, кстати, видел что-то вроде покрывала прямо в домике, под печкой.

Не то чтобы покрывало этот шар совсем замаскировало. Нет конечно. Только отчасти. Но лучше отчасти, чем никак. Мало ли, кто туда, в этот домик, ещё забредёт. А вдруг да не станет трогать грязное покрывало?

Лёню нисколько не смущало, что эта чудесная находка, странная голова интересует его лишь с практической точки зрения. Что он не думает о том - ни на единый миг не задумался - кто бы это мог быть, как, зачем или почему он здесь оказался, нужна ли ему какая-то помощь, нужно ли вообще что-нибудь... Он был уверен: чудеса надо использовать. Так или иначе они проходят, остаётся лишь то, что ты смог от них получить. Вот как с ногой: вылечилась - спасибо. И за полёт, сияние, небеса - спасибо, спасибо, спасибо. Но... всё было таким прекрасным, что вряд ли повторится. Все прекрасности и замечательности уходят и не возвращаются. Хорошо бы с них хоть что-то получить... Как тогда, в Краснорецке, в парке, когда туда передвижной цирк приезжал. И они туда ездили, втроём: мама, папа, Лёня. Был сияющий солнечный день. Всё - только вкусное, весёлое, цветное. Золотой шатёр, мороженое, вата, сухарики. Целый, наверно, табун пони в каких-то переливающихся попонах... А что осталось? Танк. Папа спросил: нужен? Не очень-то он, этот танк, был - тогда Лёне так казалось! - нужен. Там, на солнце, среди гелиевых шариков, в суматохе такого чудесного дня, танк был какой-то... тусклый. Грязно-зелёный. Унылый. И почему папа остановился именно на нём? Лёня кивнул "угу" - автоматически... А теперь - и где тот день, и где то солнце? А танк - на подоконнике. Он ещё и мигающим оказался. Малиновыми огоньками по корпусу и фиолетовыми - по дулу...